Игнатов молчит. Сам что ли не помнит, где они, и вспоминает?!

Я жду, что он сейчас пошлет меня куда подальше, но совершенно не ожидаю следующих его слов:

– Я понял. Вечером заеду, найду. Все, Агат, мне правда некогда.

Леон отключается, а еще с минуту смотрю на экран своего телефона.

Это что сейчас было? Мне же не послышалось, и Игнатов действительно сказал, что приедет вечером? Сюда? Ко мне?

«Не к тебе, Игнатова», – вторит мой внутренний голос.

Я начинаю судорожно метаться по квартире.

«Вечером заеду», – это во сколько? В 7? В 9? Или в 23.00?

Для Леона Игнатова понятие «вечер» может варьировать в диапазоне от 6 вечера до 12 ночи.

Я зачем-то бегу на кухню и открываю холодильник. Что я пытаюсь в нем найти, когда сама же утром провела тщательную продовольственную инспекцию? В нем стерильно, как в операционной.

Я не знаю точного обозначения моим следующим действиям, возможно это биполярное расстройство, о котором мне сообщит моя лучшая подруга-психотерапевт чуть позже, но сейчас я совершенно не даю отчет своим действиям, когда торопливо набираю маму, когда спрашиваю о том, что можно приготовить быстро и нетрудоемко. Это точно не я несусь в ближайших супермаркет за продуктами. Это всё кто-то другой, это не я…. Потому что Игнатова Агата никогда не запекала курицу с картошкой.

Но подумаю я об этом потом, поздними, одинокими вечерами.

Я понимаю маму, долго и упорно всеми правдами, и неправдами пытающуюся вытянуть причину столь внезапного кулинарного порыва, отсутствующего у ее дочери все полные 28 лет.

Умение убеждать – моя национальная способность! Поэтому я вдохновенно уверяю маму и саму себя в исключительности собственного интереса и не более.

Я готовлю для себя, да!

И почему я не интересовалась этим раньше?

Почему мама никогда не предлагала помочь ей и поделиться своим опытом? Ведь оказалось, что это совершенно не сложно и не долго, а главное – приятно. Приятно знать, что это приготовила именно ты!

На часах 6 вечера, а я сижу под душем в ванне и натираюсь ароматным ванильным гелем, потому что, мне кажется, я насквозь пропахла гарью от курицы, которая, к слову, немного подгорела.

Наношу легкий макияж и перерываю весь свой гардероб, сетуя на то, что опять нечего надеть.

Нечего надеть?

Дома, Игнатова, тебе нечего надеть дома?

Кажется, у меня проявляются все признаки начинающейся шизофрении, иначе как назвать то, что я начала разговаривать сама с собой? Синдром одиночества?

В 7 вечера я сижу на диване, накрашенная, в коротких летних шортах и футболке с одним спущенным плечом, а на плите томится подгорелая, полуоблезлая курица с лимоном в заднице.

Можно сколько угодно себя обманывать, но я жду. Жду своего бывшего мужа с работы. Господи, да я даже его так ни разу не встречала в законном браке. Шизофрения, Игнатова, определенно это шизофрения.

Нужно срочно поговорить с Сашкой, думаю, она мне не откажет по старой дружбе – быть моим лечащим врачом.

Пока я гуглю симптомы шизофрении, раздается глухой и настойчивый стук в дверь. Вскакиваю и несусь в прихожую, но около зеркального шкафа-купе притормаживаю и последний раз оглядываю свое отражение. Сойдет.

Игнатов стоит, облокотившись на дверной косяк одной рукой, а в другой держит пакет.

– Привет, проходи, – пропускаю Леона в квартиру.

Бывший муж проходит, разувается и передает мне пакет.

Я стою и смотрю на него, ожидая хоть какого-нибудь знака. Этот пакет мне или он просто дал его подержать, чтобы разуться? Игнатов ухмыляется и кивает на пакет, типа «смотри».

Я готова взвизгнуть от радости, но сдерживаю непрошенные эмоции. Заглядываю в пакет и достаю оттуда пластиковый контейнер с моими любимыми белковыми трубочками. Не может быть! Мои любимые трубочки!

Когда мы только поженились, Леон часто покупал для меня эти невероятно нежнейшие трубочки, тем самым задабривал, когда задерживался на работе. Ради этих воздушных пирожных, я прощала ему все.

Но последний год, а может и дольше, я редко, но покупала себе их сама. Потому что Леон либо совсем не появлялся дома, либо появлялся настолько поздно, что ни одна кондитерская уже не работала.

– Спасибо! – искренне улыбаюсь, а еще смущаюсь. Такое ощущение, что я 18-летняя девчонка, которая пригласила к себе в гости понравившегося парня, пока ее родители уехали на дачу.

Только вот мне далеко не 18-ть и в гости я никого не приглашала, а передо мной не понравившийся парень, а бывший муж, отписавший мне эту самую квартиру. Сюр какой-то.

Игнатов по-свойски проходит в ванную и по звуку льющейся воды я понимаю, что он моет руки. Я стою в прихожей и опять рассматриваю себя в зеркале. Поправляю волосы и сильнее опускаю плечико футболки.

Леон выходит, бросает на меня равнодушный взгляд и направляется в гостиную, а я плетусь за ним. В небольшой зальной стенке открывает нижний выдвижной ящик, где у нас хранится всякая ерунда: старые подаренные открытки, конверты, чеки, когда-то купленных товаров, блокноты, календарики, а также гарантийные талоны и сервисные книжки. Вот под всей этой макулатурой отыскиваются документы, а я, глупая, не нашла.

– Здесь выписка из ЕГРН, паспорт на счетчик, а это договор на обслуживание газового котла, если вдруг понадобится, – равнодушным голосом отчитывается бывший муж. – Что еще? Говори, пока я здесь.

Мы сидим на диване напротив друг друга. Мой бывший муж сейчас так близко, что я могу его рассмотреть. Я смотрю на него по-новому, как –то по-другому…заинтересовано что ли. Мне любопытно, какой он без меня и так хочется найти какие-нибудь подсказки, что ему сложно и одиноко, но не нахожу…

Всё в нем я знаю: каждую венку, черточку и морщинку. Его глаза снова красные и уставшие от каждодневных мерцающих мониторов, и я абсолютно уверенна, что в каждом кармане его пиджаков можно найти глазные капли. А вот если слегка отодвинуть ворот его сорочки легко заметить маленькое родимое пятнышко, похожее на лук и стрелу. Весьма символично, потому что Игнатов- стрелец. Оно мне нравилось, я даже завидовала бывшему мужу считая, что это родимое пятно делает его особенным и загадочным.

Всё это я знаю и помню…

Он не рассматривает, в отличие от меня, просто смотрит сквозь, как обычно смотрят на неинтересных знакомых и собеседников – равнодушно и отчужденно.

– Ммм…– задумываюсь и вспоминаю про счетчики. – Да! Покажи, как снимать показания счетчиков.

А вот сейчас замечаю мимолетную улыбку, всего лишь уголками губ!

Мы поочередно обходим все счетчики, Игнатов подробно мне объясняет, куда и как заполнять, а я лишь киваю, как болванчик.

Вроде запомнила, но это не точно!

И вот когда введение в систему жкх окончено, наступает тот самый момент, когда все вопросы решены и вроде бы ему нужно встать и уйти, а мне- поблагодарить и пожелать всего хорошего, но мы оба молчим и смотрим друг на друга, ожидая чего-то.

–Спасибо, – выдавливаю из себя.

Держу спину ровно, закинув ногу на ногу. Хочу поймать его за разглядыванием моих голых ног, но Леон стойко держится на уровне мультяшного мерча футболки.

– Без проблем, – встает, – ну я пойду?

Пожимаю плечами, будто мне все равно.

Игнатов проходит в прихожую и начинает обуваться.

Во мне поднимается паника.

Вот сейчас он уйдет, а ты, Игнатова, как язык проглотила.

Я хочу его остановить, но не могу ничего сказать, меня как вклинило.

Ну же, предложи ему остаться, пригласи на ужин, ты полдня готовила эту чертову курятину.

– Леон, – бывший муж молниеносно поднимает на меня глаза, будто только этого и ждал. Но я ведь знаю, что так быть не может.

– Ты, наверное, после работы и голодный, – мне жутко неловко, как будто я навязываюсь. – Я собиралась ужинать, можешь составить мне компанию, –последнее предложение я выпаливаю на одном дыхании и выдыхаю.

– Я заметил, – улыбается Леон, а я непонимающе смотрю на него, – пахнет, – водит рукой по воздуху. – Сама готовила?