«Над Скрябиным летали мотыли…» Над Скрябиным летали мотыли, дрожали пальцы во мгновенье чудном. Стоял июнь. И в зале малолюдном на клавиши был звуков ливень лит. Ссыпали розы плавно лепестки на пол паркетный, на рояль, и кожей всей чувствовалось, что уже он сложен — аккорд всевластный ищущей руки. Несократимы были времена, но – звук сиятелен, но – реющий, несомый, был упоителен начальностью, и словно вселенностью, что в нотах создана. Накрыты залом, бились мотыли неисчислимо, жертвенно и кучно, но плыл аккорд высокий и отзвучный, и розы влажные в нём истово цвели. 2001 Ирис I Ирис ревнительно-выразительный, ирис – сиреневый маловер; как упоителен, как восхитителен стебель стрелы, посылаемой вверх. В предвосхищенье твоей анемичности в ломкой тенистости куполок залиловеет чудно и панически в давешнем парке… в блистании строк… 2001 II Понять уже невмочь, невстерп, но – силясь: угрюмых строк заснеженный острог стрелой пробил сиятелен и строг лазоревый цветок, капризный ирис. 2001 III Сойти с ума, строкой исправив завязь талантливо проросшего цветка. Садовника умелая рука одна во мне могла его оставить… 1997–2001 «В крови безмолвствует кагор…» В крови безмолвствует кагор и зыблются меж пальцев осы в томлёной сумрачности штор, но шторм в волнах длинноколосых. Эх, ливня мощь, почёт, почин уже упрочены Минервой! Слезоточивый стеарин кристаллы свеч сливают нервно. Вразброд, вразнос моё окно шумливый шторм хлестает щёткой. Кагор – спокойствия залог и ос опасливые чётки. 2001 Друзьям И дым с кислинкою лесной, и запах прели. Как оживлённо пред костром в лесу похмельном. Но до апреля далеко — изымут сажень особым таяньем снегов из тьмы лебяжьей. Эмаль суфлейную сведут, — и с дна проталин восстанут будни, чтобы тут жизнь славославить: высвистывать из клювов птиц, из их аорты забаву: вязь знакомых лиц, глас полустёртый… И день, зеркально-ясный, весь сокоточащий, друзьям благую выдаст весть: весна – на счастье! 2001 Скрипачка Прости меня одну, боярыня и скрипка, боярыня слепа, не скрипка – скорлупа. Скудна моя печаль, долга её улыбка, подол затёртый мнёт усохшая стопа. Шифонной розы лоск старее амулетов, сдувает воздух – нет! — белила и сурьму. Прости меня одну, скрипачка: где-то лето, — перста сложила ты в своём глухом дому. Сыграй мне про любовь на итальяно страстно, не открывая глаз, не закрывая рта, чтоб жаркий русский стон безжалостно-безгласный пронзил основу – ствол – тягчайшего хребта. 2001 Птички «Вечная память прекрасным Вечная слава пригожеству бархатной шейки, на фоне портьеры скупому и злому семейству, вечная слава бездушью — домашним силкам. Вечная слава коварным и острым скребкам, будничных дел подчищающих сонную негу, гневным речам и упрёкам, и ломтику хлеба — слава. Память вечная — только прекрасным Словам. …столь атласным, столь нежным, столь выспренным, милым, столь – звучащим аккордам на скрипке души, что и ты разглядеть их, мой милый, не в силах, что и ты уберечь их во мне не спешишь. Ах, слова! как болезненна наша размычка, как излишни — дела и бодряцких невежеств звонки. Умирают – и вправду — скрипичные звонкие птички от тоски ненаписанной, необычайной строки… 2001 вернутьсяСтрока из стихотворения Саши Чёрного. |
