Шер В.В.
В архиве хранится прошение от матери Шера, вдовы коллежского секретаря В. В. Шер, в котором она выражает недоумение, почему ее сына целый месяц держат в губернской тюрьме в Каменщиках, если «при обыске ничего противозаконного найдено не было»[61]. 28 февраля 1905 г. Шеру было определено отбыть на жительство в город Рязань. Однако, уже через два месяца бывший студент Шер покинул место высылки. Как писал рязанский уездный исправник в Московское охранное отделение: «…Шер, обвиняемый в подстрекательстве рабочих к беспорядкам, из имения при селе Гришине 11 сего мая выехал с женой в свое имение, находящееся близ ст. «Люберцы» Московско-Казанской железной дороги, где, как дознано негласно, пробудет по 20 сего мая»[62]. Через полтора месяца начальник Рязанского губернского жандармского управления сообщил, что Шер, в нарушение всех определений, поселился в Москве: «Василий Владимиров Шер выбыл в г. Москву, где и проживает вместе с женой на Остоженке, по I-му Зачатьевскому переулку»[63]. В сентябре 1905 г. мать Шера попыталась легализовать пребывание сына в Москве, направив очередное прошение в охранное отделение. Это ходатайство было отклонено, и Шер 15 сентября отбыл в имение «Затишье» Перекопской волости Валковского уезда. 8 октября 1905 г., как сообщал начальник Харьковского ГЖУ, Шер снова выбыл в Москву[64]. В дальнейшем Шер неоднократно привлекался к дознаниям. Например, в 1911 г. московский градоначальник генерал-майор А. А. Адрианов подписал постановление о «признании помощника присяжного поверенного Василия Владимирова Шер вредным для общественного порядка и спокойствия»[65]. Остается надеяться, что в будущем будут найдены документы, объясняющие довольно комфортное проживание в Москве в 1905 г. одного из активных членов РСДРП, имеющего «связи с партийными работниками Канелем, Скворцовым, Ногиным и Дубровинским».
После убийства великого князя Сергея Александровича 4 февраля 1905 г., в Москве долгое время сохранялась нервозная атмосфера. Как сообщал пристав 3-го участка Тверской части в Московское охранное отделение 17 февраля 1905 г.: «Последние дни в управление участка являются владельцы магазинов на Кузнецком мосту и Петровке и, напуганные слухами, ходящими по городу, о предстоящих беспорядках 19 и 20 февраля, просят принять меры защиты их и охранения их имущества. Таких лиц я отпускал не прежде, чем насколько мог их успокаивал. Сегодня же от лица управляющего Государственными банками явился ко мне директор банка, прося охраны помещений последнего 19 и 20 февраля»[66]. Московская полиция готовилась к возможным волнениям 19 февраля. За несколько дней до годовщины отмены крепостного права в Московском охранном отделении была составлена ведомость «о наличном количестве казенного оружия, находящегося в ведении участковых приставов города Москвы, городовых и полицейских служителей». В этой ведомости были представлены данные о 43 участках: количестве ружей (их не было), ружейных патронов (не было), револьверов, патронов к револьверам, шашек. В среднем в каждом участке было от 20 до 30 револьверов (минимально – Бутырский и Петровско-Разумовский участки – 9 и 12 соответственно; максимально – 1-я Пресненская часть и 1-я Хамовническая – 40 и 38); от 60 до 100 патронов (минимально – 2-я Cущевская, 2-я Пречистенская, 1-я Мещанская – патронов не было; максимально – 1-я Пресненская – 225); шашек – 15–20 (многие части шашек не имели, максимальное число – 2-я Сущевская часть – 70)[67]. Интересно отметить, что к концу года ситуация не изменилась. Исследовательница Л. А. Жукова приводит в своей статье цитату генерала А. А. Рейнбота от декабря 1905 г.: «Полиция, которая только что пережила борьбу с мятежниками, вооруженными револьверами самых последних образцов – маузерами, браунингами и т. п., на весь штат 4000 с лишним человек имела лишь 1332 старых револьверов системы Смит и Вессон, к тому же наполовину неисправных, и железные шашки»[68].
19 февраля 1905 г. Московское охранное отделение собирало телефонные сообщения. В документах это отражено следующим образом: «10 ч. 30 м. утра. Полицейский надзиратель Смирнов передал, что рабочие завода «Перенуд» и Курских мастерских с согласия администрации сегодня не работают; рабочие находятся на квартирах; сборищ никаких нет. 11 ч. 40 м. Полицейский надзиратель Кожевников передал, что в Императорском Московском техническом училище вывешено объявление о том, что училище сегодня и завтра закрыто. Все спокойно. 12 ч. 45 м. Полицейский надзиратель Туляков передал, что рабочие казенного винного склада № 3 в 9 ч. 30 м. утра работу прекратили. Рабочих около 500 человек мужчин и женщин.12 ч. 50 м. Полицейский надзиратель Туляков передал, что в Лицее цесаревича Николая все благополучно. 1 час дня. Полицейский надзиратель Захарченко передал, что в Кремле все спокойно. Движение публики обыкновенное»[69].
19 февраля 1905 г. градоначальник Москвы генерал-майор Е. Н. Волков отчитался директору Департамента полиции А. А. Лопухину о том, что день прошел спокойно. Некоторые приставы присылали градоначальнику подробные оптимистические отчеты. Пристав 1-го участка Лефортовской части Юрьев писал: «Сегодня никаких беспорядков со стороны рабочих не произошло. Рабочие фабрики Карякина, по своему желанию, отправились в церковь С в. Троицы, где была совершена литургия, а затем панихида об императорах: Александре II, Александре III и великом князе Сергее Александровиче. Такие же панихиды были отслужены в помещении фабрики Мейер и в пекарне Савельева. Настроение спокойное, отсутствие пьяных»[70]. Возможно, подобные рапорты были призваны «разбавить» вал сообщений полицейских приставов о радующихся гибели великого князя Сергея Александровича москвичах.
В мае 1905 г. участились забастовки рабочих. Интересно, что зачастую бастующие рабочие не отказывались вести переговоры с хозяевами предприятий. Как сообщал все тот же пристав Юрьев, 3 мая забастовали 65 портных, трудящихся на разных французских фирмах. Однако уже на следующий день Юрьев успокоительно писал в Московское охранное отделение: «Вероятно завтра забастовка окончится. Дознано, что руководителем забастовки является Гдалев (из евреев), живет на Софийке в доме княгини Туркестановой, имеет небольшую портновскую мастерскую. Между военными, портными и некоторыми статскими была подписка и, вероятно, завтра будет объявление в газетах о том, что такие-то фирмы по воскресным и праздничным дням в летнее время до 15 августа работать не будут»[71]. 4 мая 1905 г. хозяева «портновских заведений» Мейстер, Габеркорн, Дюшар, Смитс, Циммерман, Урбан, Книжек, Жаме, Деллос, Сиже и Оттен договорились о единых расценках на работу портных: «виц-фрак – 9 руб. 50 коп., фрак шелк в край – 8 руб. 50 коп., матроска двухбортная – 5 руб. 85 коп.»[72] и т. д. Цивилизованное решение вопроса вернуло забастовщиков к работе.
Волков Е.Н.
24 мая 1905 г. рабочие пришли на электрическую станцию в Большую Московскую гостиницу, угрожая разнести ее, если работы не прекратятся. Приставы сообщали, что «все станции электрические охраняются скрытыми внутри дворов нарядами»[73]. Требования бастующих рабочих были примерно одинаковыми: уменьшение рабочего дня до 10 часов, согласно статье 431 ремесленного устава, замена старых расчетных книжек новыми с указанием отдельной оплаты сверхурочной работы, ликвидация большого количества штрафов, увеличение жалования. Рабочие сапожной мастерской требовали, чтобы «харчи были в достаточном количестве и из свежих продуктов; учеников и подмастерьев не употребляли для домашних работ, вежливо с ними обращались; во время забастовки жалование не должно быть вычитаемо»[74]; булочники высказывались об «увеличении заработной платы: подручным – 15 рублей, мальчикам – 6–7 рублей, пекарям – 30 рублей; сокращении рабочего дня до 10–12 часов, двойной оплате за работы в праздники, уничтожении подвальных квартир, вместо нар – койки с хорошим тюфяком и одеялом»[75].
