В ходе подготовки (или переподготовки действующих офицеров других структур) новых жандармов им впитывались корпоративные ценности, умение вести общение с разных психологических позиций, в том числе и конспиративно. Поэтому не стоит удивляться тому, что жандармские офицеры ощущали себя элитой. Численное же их увеличение, расширение функционала, совершенствование конспирации со стороны участников революционного движения естественным образом приводили как к профессиональному отбору, так и росту профессионализма.

Убийство Александра I после череды дерзких покушений, в т. ч. в Зимнем дворце, не оставляли иллюзий оперативным работникам и руководителям. Поэтому естественной стала трансформация уверенно-безальтернативного психотипа николаевского периода в уверенно-профессиональный психотип действий, базирующийся и на опыте стран Европы. В противостоянии, где на кону стояла жизнь, надо было думать и действовать осмотрительно.

Трагичной стала судьба подполковника ОКЖ Г. П. Судейкина. В 1879 г. он раскрыл киевскую организацию «Народной воли», а в 1881 г. – стал заведующим агентурой Петербургского охранного отделения, доверенным лицом В. К. Плеве и Д. А. Толстого. В 1882 г. занял специально для него учрежденный пост инспектора секретной полиции. Судейкин сумел завербовать народовольца С. П. Дегаева и сделать своим агентом. В результате этого было арестовано большое число революционеров, в том числе все оставшиеся на свободе члены исполкома «Народной воли». 16 декабря 1883 г. 33-летний жандарм был убит на конспиративной квартире в Петербурге на Невском проспекте народовольцами В. П. Конашевичем и Н. П. Стародворским при содействии С. П. Дегаева[11].

Участь Г. П. Судейкина была известна всем сотрудникам ОКЖ. Известно, что портрет погибшего висел в приемной С. В. Зубатова, продолжившего и развившего дело Георгия Порфирьевича. Предположительно, что это было сделано в целях memento mori (лат. «помни о смерти»), в целях напоминания. Поведение Зубатова после отставки и его встречи с «Шерлоком Холмсом русской революции» В. Л. Бурцевым вполне можно объяснить выбором стратегии выживания в грядущих событиях, о которых он, как опытный аналитик, догадывался. Не просто так слишком много знавший и практически сделавший Зубатов, когда во время обеда 3 марта 1917 г. пришло сообщение об отречении великого князя Михаила, молча выслушал это сообщение, вышел в соседнюю комнату и застрелился.

Опытный агентурист Зубатов, ставший секретным сотрудником полиции в 1886 г. в возрасте 22 лет, не только известен созданием легальных рабочих организаций. Особым явлением для понимания его личности является его отставка, когда министр внутренних дел В. К. Плеве 19 августа 1903 г. вызвал к себе Зубатова и в присутствии командира ОКЖ генерал-лейтенанта В.В. фон Валя устроил ему допрос. Плеве потребовал от Зубатова рассказать о деятельности Еврейской независимой рабочей партии, обвинил его в причастности к одесской забастовке и разглашении государственной тайны. В качестве улики он зачитал перехваченное жандармами письмо Зубатова Г. И. Шаевичу, одному из лидеров наводненной полицейскими агентами Еврейской рабочей партии, в котором Зубатов критически отзывался о Плеве. После этого министр приказал Зубатову немедленно сдать свои дела и в 24 часа выехать из Петербурга. На вокзал его пришло провожать всего несколько человек, так как прошел слух, что сочувствующих Зубатову тоже уволят. В Москве за бывшим законодателем мод в политическом сыске Российской империи было установлено наружное наблюдение; ему было запрещено являться в охранное отделение, встречаться со своими бывшими сотрудниками; в ноябре он был выслан под надзор во Владимир. В последнем докладе директору Департамента полиции Зубатов писал: «Моя служба в буквальном смысле была царская, а окончилась она такою черною обидою, о какой еще не всякий в своей жизни слыхал»[12].

С момента своего образования Третье отделение, как и его предшественники и преемники, взяло на вооружение в качестве главных методов борьбы с крамолой внутреннее (агентурное) осведомление, наружное наблюдение за «злоумышленниками» и «неблагонадежными», масштабную перлюстрацию частной и деловой корреспонденции («черные кабинеты»[13]), в том числе и иностранных граждан. Эти методы успешно применялись и Департаментом полиции.

К моменту первого «царского» покушения 1866 г. механизмы борьбы с преступлениями, посягающими на государственное устройство в Российской империи, имели давние традиции, восходящие к первому российскому императору Петру I и развитые усилиями А. Х. Бенкендорфа. В практической деятельности полиции применялись самые разнообразные методы. Во времена III Отделения, а затем и в деятельности Департамента полиции и его отдельных талантливых представителей (Г. П. Судейкин, П. И. Рачковский, С. В. Зубатов), агентурная работа возводилась в организационно-методологический принцип оперативно-розыскной деятельности, и неправильное понимание этой тонкой работы с людьми отдельными офицерами сыска, нередко приводило к негативным последствиям и больно ударяло по личному составу политической полиции.

В качестве примера из числа публично не афишируемых методов борьбы с преступлениями, посягающими на государственное устройство, отметим, что полиция широко использовала различные категории населения, в том числе и проституток. Например, в Тамбове в 1904–1908 гг. работало 7 домов терпимости. Все проститутки регистрировались в 1-м отделении полиции, куда сдавали свои паспорта и получали взамен свидетельства для передвижения и бесплатного медицинского обследования. В среднем ежемесячно по городу работало от 119 до 145 проституток, каждая из которых была обязана сотрудничать с полицейскими и жандармами[14]. При этом специальным указанием проститутки освобождались от участия в дознаниях и выступлении в качестве понятых и свидетелей[15]. Под контролем полиции в Тамбове и уезде находились все постоялые дворы, меблированные комнаты, трактиры, буфеты, питейные и бильярдные заведения, разрешение на деятельность которых выдавала полиция. Все они использовались в целях сбора информации. Подобное было по всей стране.

Уже в 1890-е гг. негласный надзор стал приобретать повсеместные массовые формы. Сбор сведений о нравственных и деловых качествах объектов наблюдения и кандидатов на работу и службу, сбор сведений о политической благонадежности был обычным явлением в работе сотрудников Департамента полиции. При этом в некоторых случаях поручительства на кандидатов давали гражданские чиновники высшего уровня.

Также по территории империи постоянно велся розыск лиц. Политическая картотека «злоумышленников» постоянно увеличивалась. О масштабах говорит факт, что в «Алфавитной книге разыскиваемых лиц» Раненбургского отделения Московско-Камышинского жандармского полицейского управления на 1 января 1903 г. числилось более 4,3 тыс. человек[16]. Проверяя подозреваемого, жандармский чин вполне мог быть уверен в том, что в громадном списке розыска обязательно найдется кто-то, похожий на подозреваемого. Именно поэтому пассажиры российских железных дорог невольно шарахались в сторону, когда видели на перроне человека в жандармской форме. Подобное положение дел делало сотрудников полиции и Отдельного корпуса жандармов уверенными в своих действиях[17].

Примером уверенно-профессиональной модели поведения являются действия филеров «летучего отряда» Е. П. Медникова при задержании их в сентябре 1901 г. сотрудниками Департамента полиции в Томске при аресте типографии социалистов-революционеров, в которой печаталась газета «Революционная Россия». Психологическая устойчивость и профессионализм филеров профессионально и тонко описаны в историко-документальном романе А. Ю. Попова «Окаянное племя» на основе реальных исторических фактов. На подобных примерах и сегодня обучают специальному искусству сотрудников специальных служб.