Летом 1905 г., в условиях революционной нестабильности, московские старообрядцы вызвались помогать полиции в охране Николая II. 9 августа С. Е. Драгунов получил письмо из охранного отделения: «Вы утверждены начальником добровольной охраны старообрядческого отдела, приемлющим священство, вследствие чего покорнейше просим представить список пятисотников и добровольцев, желающих участвовать в охране во время приездов их императорских величеств в Москву»[76]. Удивительно, но в инструкции, данной охранным отделением добровольной охране, говорилось о том, что охранниками могут быть лица мужского пола без разделения состояний, вероисповеданий и сословий, что противоречило даже названию подразделения, которое возглавил С. Е. Драгунов. Любопытным пунктом в инструкции можно признать запрет на использование добровольными охранниками «зонтов, тростей, биноклей и фотографических аппаратов»[77]. Во время массовых мероприятий охранники должны были сообщать сотрудникам охранного отделения или чинам наружной полиции о любых подозрительных лицах и их действиях. Создание добровольческого старообрядческого охранного отряда являлось одной из мер усиления безопасности членов августейшего семейства. Как пишет исследовательница Ю. В. Рыжова, «за неделю до прибытия императора к охранному отделению прикомандировывались 100 филеров для усиления наблюдения «за неблагонадежным элементом», организации особого наблюдения на вокзалах, на шоссейных заставах. Составлялся резерв из филеров на случай посещения императором непредусмотренного заранее района»[78].
17 октября 1905 г. был принят «Манифест об усовершенствовании государственного порядка», который провозглашал политические свободы и начало деятельности законодательного органа власти – Государственной Думы. Как пишут многие исследователи революционного периода, после публикации документа количество бунтов и погромов резко увеличилось[79]. Московский градоначальник генерал-майор Г. П. Медем был недоволен работой полицейских приставов. Несмотря на то, что происходящие события требовали оперативной отчетности, отсутствия излишней документации, в канцелярию градоначальника продолжали приходить бессодержательные отписки. 22 ноября 1905 г. Г. П. Медем направил всем участковым приставам циркуляр: «Продолжаю замечать отсутствие порядка в представлении г.г. участковыми приставами пакетов с рапортами на мое имя о происшествиях истекшего дня, стоящих в связи с событиями последнего времени. Пакеты эти с донесениями однородного характера посылаются одними приставами через охранное отделение, другими через общую канцелярию и, наконец, во многих случаях, поступают непосредственно ко мне в дежурство»[80]. Градоначальник выражал неудовольствие в связи с тем, что многие приставы изо дня в день пишут о благополучном ходе дел в вверенных им участках. С другой стороны, приставы не всегда оперативно сообщали об экстраординарных событиях. Г. П. Медем призывал важную информацию докладывать по телефону или телеграфу.
Декабрьское восстание в Москве документы охранного отделения описывают двояко. С одной стороны, в середине декабря некоторые приставы отчитывались о постепенной нормализации работы промышленных предприятий в их участках. 19 декабря пристав 1-го участка Рогожской части писал Г. П. Медему: «Представляя при сем вашему превосходительству список фабрикам и заводам вверенного мне участка, возобновивших работы, доношу, что рабочие кондитерско-макаронной фабрики Кудрявцевой – 88 человек, фабрики серебряных изделий Товарищества Хлебникова и сыновей – 80 человек и кондитерской фабрики Королева – 45 человек, получили расчет и выбыли на родину. Также приступили к обычным занятиям все булочные заведения»[81]. Пристав 1-го участка Якиманской части составил таблицу, в которой отмечал общее число рабочих, количество приступивших к работам, выбывших на родину: «Машиностроительный завод Густава Листа – 446/270/176, шоколадная фабрика Эйнем – 360/326/34, бисквитная фабрика Эйнем – 977/0/0, типолитография Кирстен – 165/78/87, типолитография Латкова – 28/18/10»[82]. С другой стороны, в декабрьском отчете Г. П. Медема генерал-губернатору Москвы Ф. В. Дубасову излагались драматические события: «В настоящее время мятежники, руководствуясь преподанными им Советом рабочих депутатов знаниями относительно партизанского образа действий в борьбе с правительственными войсками, стараются уклоняться по возможности от открытых столкновений, захватив в свои руки власть над городом путем систематического сооружения баррикад, постепенно суживая кольцо последних к центру… Долгоруковская улица с прилегающими переулками, целый район Пресненской части захвачен мятежниками, распоряжающимися имуществом населения и творящими расправу собственным судом. Сегодня ночью убит начальник сыскной полиции А. И. Войлошников, а Отдельного корпуса жандармов подполковник Познанский, проживающий по Долгоруковской улице в доме Курникова и управляющий означенным домом, заподозренный в сношениях с полицией «приговорен к смерти». Подполковник Познанский, переодевшись дворником, успел скрыться, управляющий же домом подвергнут мятежниками обыску и затем «помилован»[83]. Между станциями Перово и Москва Московско-Казанской железной дороги революционеры грабили товарные поезда, а на Большой Бронной улице, судя по отчету Г. П. Медема, дежурили мятежники с бомбами, которые «помещались в желтые ридикюли». 14 октября 1905 г. генерал-губернатор Петербурга Д. Ф. Трепов приказал солдатам «холостых залпов не давать, патронов не жалеть»[84]. Схожим образом московский градоначальник Г. П. Медем считал, что войска должны обнаруживать боевых дружинников и, «не подвергая личному задержанию, предавать смерти»[85].
В период Первой русской революции на трех градоначальников Москвы были совершены покушения: П. П. Шувалова (убит террористом П. А. Куликовским), Г. П. Медема, А. А. Рейнбота. Та же участь постигла четырех московских генерал-губернаторов: великого князя Сергея Александровича (убит террористом И. П. Каляевым через месяц после оставления должности), П. П. Дурново, Ф. В. Дубасова, С. К. Гершельмана. Еще до революции пережили покушения начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов и обер-полицмейстер Д. Ф. Трепов. Околоточные надзиратели, приставы и филеры также не могли себя чувствовать в безопасности[86]. Из-за нехватки секретных сотрудников полицейские учреждения не могли качественно осуществлять негласный надзор. Тюрьмы и тюремные больницы во время революции были переполнены[87], а запрет революционерам проживать в обеих столицах был малоэффективен, так как они регулярно возвращались, не отбыв срока высылки. Недостаток оружия в полицейских участках, организация добровольной охраны старообрядцев для защиты императора, кадровая чехарда в Московском охранном отделении (за революционный период сменилось четыре начальника – В. В. Ратко, В. В. Тржецяк, А. Г. Петерсон, Е. К. Климович) – все это свидетельствовало о глубоком кризисе московской политической и общей полиции. Кульминацией революционного кризиса 1905 г. в Москве стало декабрьское вооруженное восстание. Генерал-губернатор Москвы Ф. В. Дубасов скрупулезно вел дневниковые записи во время восстания. Эти записи напоминают сводки с фронта. Положение стабилизировалось только 20 января 1906 г. Как писал Ф. В. Дубасов: «…разрешено свободное движение по улицам во всякое время дня и ночи. Что же касается театров и ресторанов, то первые должны были оканчиваться к 11 часов вечера, а вторые прекращать торговлю в 1 час ночи»[88].
