Бесстрашная и хладнокровная воительница, не знающая поражения в бою, разящая грозно и уверенно твёрдой рукой — непоколебимая и неподкупная. Огненноволосая лучница, стрелы которой всегда попадают в цель, с лёгкостью пронзая даже самую прочную броню. Верная и добрая подруга принца, его опора и поддержка, его правая рука. Единственная любовница короля, в которой он находит утешение и отраду израненному и холодному сердцу…
Какие только роли не играла Тауриэль за свою недолгую, по меркам бессмертных созданий, жизнь, сменяя их, подобно театральным маскам. Казалось, что эллет и сама запамятовала, кем была изначально и что же осталось от неё настоящей. Годы изменили Тауриэль, сделав из неё ту, которой она являлась теперь — ту, которую в ней видели другие.
И эллет позволила жизни шлифовать её по своему усмотрению, срезая углы, выравнивая поверхность… Порой ей даже казалось, что она и правда была всего лишь материалом — необработанной глиной, из которой умелый гончар, прообраз Судьбы и Рока, создавал нечто новое, неповторимое в своей сложности и противоречивости.
И с каждым прожитым годом, с каждым восходом и закатом солнца, Тауриэль преобразовывалась, менялась, становясь «самой собой». По прошествии же шести столетий эллет, казалось, превратилась в совершенно иную личность, так мало напоминавшую ту, которой она когда-то являлась… Не было в ней теперь ни робости, ни страха, ни девичьего стеснения, ни внутренней неуверенности — всё испарилось, оставив после себя твёрдость, решимость, хладнокровие и рассудительность.
Тауриэль больше не боялась совершить ошибки, оступиться, сделать неверный шаг. Но главное, ей стал чужд страх перед неизвестностью и смертью. Наверное, именно поэтому она так рьяно шла в бой, не заботясь о том, что с ней может произойти, если отравленный наконечник вражеской стрелы всё же найдёт уязвимое место на её теле.
Кто-то, возможно, назвал бы это безрассудством и глупостью. Тауриэль же предпочитала описывать свои взгляды и поступки как вынужденную меру… Стыдилась ли эллет собственных деяний, которые порой повергали в смятение самого Владыку? Нет, нисколько… Уже давно Тауриэль перестала испытывать такие чувства, как смущение, неловкость и стыд.
Боялась ли Тауриэль поступать наперекор слову своего короля и господина, следуя зову собственного сердца, столь восприимчивого, непостоянного и необузданного? Что ж, ответить утвердительно на сей вопрос значило жестоко и подло солгать. Хотя бы потому, что Тауриэль не боялась ничего. Страх просто был не свойственен её натуре. Тем более, страх перед тем, кем вот уже много лет правили слепая ревность и пылкая любовь.
Любовь к необузданной, строптивой, гордой, но невероятно сильной и самоотверженной эллет, сердце которой, казалось, было целиком и полностью соткано из противоречий и разногласий. Эллет, которая с лёгкостью и без малейшего промедления пожертвовала бы жизнью ради своего короля и народа, но которая без зазрений совести пошла бы против его воли, если бы это стало необходимо.
Однако Трандуил знал, кого именно выбрал себе в любовницы, а потому редкие выходки Тауриэль — дерзкие, безрассудные, непростительные — которые многие могли бы расценить как саботаж и неподчинение, он не пресекал жестокостью и силой, прекрасно понимая, что отыскать замену такому воину, как она, будет крайне непросто.
Тауриэль же, однако, не пыталась злоупотреблять оказанным ей королевским вниманием и переходить черту дозволенного. Эллет прекрасно помнила о том, где проходит тонкая грань между свободой поступать так, как считаешь нужным, и открытым своеволием и неподчинением.
Впрочем, довольно часто разница между этими понятиями стиралась, становясь едва ощутимой, а потому Владыке приходилось своевременно напоминать Тауриэль о той разнице, что существует между ними. И эллет не оставалось ничего другого, кроме как смиряться пред волей своего правителя и любовника…
Было ли известно принцу о чувствах отца к юной воительнице? Безусловно — Тауриэль и не пыталась скрывать её отношения с Владыкой от друга. Знали ли о них другие, молчаливо наблюдая за тем, как король неспешно прохаживается рядом с эллет, смеряя её заинтересованным и пронзительным взглядом? Наверное, знали… Догадывались уж точно.
Впрочем, Владыка и не пытался скрывать своего интереса к Тауриэль, делая из неё тень — призрачную иллюзию. Трандуил не пытался лгать и притворствовать, прекрасно понимая, что каждое слово, малейший жест обличают его с головой. А потому не было нужды в лицемерии и фальши.
Ороферион не стыдился своей привязанности к эллет, что граничила с любовью — пьянящей, страстной и глубокой. Тауриэль же не видела ничего зазорного в том, чтобы не брезговать вниманием короля и его благосклонностью. И хотя эллет не питала ответных чувств к Владыке, его общество не было ей неприятно или же противно.
Наоборот, Тауриэль даже нравилось находиться рядом со своим королём в те редкие моменты, когда они могли побыть наедине — вдали от бессчётного числа поданных. Не преследуемые любопытными и заинтересованными взорами, не скованные обязанностями и отведёнными им ролями, эльфы позволяли себе поступать так, как им того хотелось, не боясь быть осуждёнными и отвергнутыми…
Впрочем, никто и не смел осудить их. А если говорить точнее, то никто не имел права осудить короля. И хотя большинство эльфов действительно догадывались о чувствах Владыки Эрин Гален к собственной воспитаннице, однако ни один из них не позволял себе расценивать его деяния как непозволительный и недостойный грех.
Владыка Трандуил был для своих поданных не просто вождём, что вёл их за собой, оберегая от враждебных народов и тёмных сил, которые окутывали лесные просторы Эрин Гален, подобно паутине… Нет, Ороферион являлся для эльфов едва ли не отцом, за которого они были готовы отдать жизнь, не поколебавшись ни на секунду.
Никто не противился воле правителя, безропотно исполняя отданные им приказы. Желания же короля эльфы ставили превыше собственных. А потому они были готовы простить своему Владыке его ошибки, падения, просчёты и слабости. Готовы были они простить Орофериону и любовь его к лесной стражнице, прекрасно понимая, что нет ничего ужаснее, нежели боль утраты, столь сильно укоренившаяся в сердце эльфа.
Тауриэль эльфы доверяли, верили в неё, считая её достойным, сильным и отважным лидером, способным вести за собой народ. Эллет не раз демонстрировала хладнокровие и доблесть пред лицом опасности, не раз бросалась в самое пекло, не страшась быть сражённой, не раз доказывала свою преданность собратьям.
Именно поэтому Тауриэль сумела заслужить их уважение, доверие и любовь. Именно поэтому эльфы готовы были закрыть глаза на неправильность и греховность возникшей между нею и Владыкой связи, искренне веря в то, что если кто-то и способен исцелить израненное сердце короля, то только она — огненноволосая дочь леса — преданная, пылкая, бесстрашная и безрассудная…
***
Тауриэль ступала уверенно и твёрдо по каменному полу, преодолевая последние десятки метров до знакомой двери, на которой, казалось, эллет запомнила в мельчайших деталях искусный узор — каждый малейший завиток, каждый вырезанный на дереве цветок, каждую аккуратную и нежную линию, что покрывала поверхность.
О, сколько раз Тауриэль стояла пред этой самой дверью, сомневаясь, не решаясь, пытаясь понять… Сколько раз эллет желала свернуть обратно, навсегда вычеркнув из памяти путь до королевских покоев, по которому она так часто ступала, сокрытая мраком ночи, не желая, чтобы хоть кто-то заметил её.
Как вор, крадущийся по тёмному переулку и избегающий освещённых и людных улиц, так и Тауриэль ступала по направлению к королевской опочивальне, напряжённо озираясь по сторонам, словно желая убедиться в том, что никто не преследует её.
Так было раньше… Может быть, десятки-сотни лет назад — когда Тауриэль ещё не понимала, что внимание и интерес короля — вовсе не наказание, не тягостное испытание и уж точно не пытка. Что руки, одно отточенное движение которых способно раз и навсегда решить судьбу любого существа — будь то враг или же союзник — могут приносить не только боль и смерть, но и наслаждение.
