– Что вы имеете в виду?

– Отправитель здесь просто расписался. Видите, господин Вундерлих, сохранившийся в конце надписи длинный росчерк…

Макс взял конверт, некоторое время изучал его и сказал:

– Пожалуй, да, фрау Оберман. И что из этого следует?

– Скорее всего, ничего. Как хотел, так и подписал.

– А что вы могли бы сказать в отношении текста письма?

– Могу сказать, что главная информация содержалась в предыдущем письме, на которое, как утверждает автор, Карл фон Штразен не ответил. Я думаю, что дед Вальтера не ответил и на это письмо.

– Почему?

– Свекровь как-то рассказывала мне, что отца призвали в вермахт и отправили на фронт в сорок втором, так что предыдущее письмо он, возможно, тоже не читал. Его получила супруга Инга фон Штразен, прочла и не стала отвечать, так как ее просьба автора письма не касалась. Так я, по крайней мере, думаю.

– Вполне возможно. Но куда же делось это письмо?

– О, господин Вундерлих, все очень просто – письмо пропало. Когда люди в спешке бежали на Запад, лишались и не таких ценностей.

– Трудно возразить. Одно ясно, что дядя Адольф, фамилию которого мы пока не знаем, имел к племяннику претензии материального толка и связывал их с матерью Карла Эльвирой фон Штразен. А нам известно, что именно от матери Карл фон Штразен получил некий медальон. Не исключено, что дядя Адольф что-то предполагал в отношении этого медальона.

– Да, Макс. Это похоже на правду.

– Я смею также утверждать, что между Карлом фон Штразеном и его дядей были натянутые отношения, а слова про голос крови – это просто красивая фраза. Судите сами, два письма за два года – и это из Ваймара, который не так уж далек от имения Лихтенберг. И ни одного, стало быть, визита. Похоже, дядя даже не знал, что племянник давно воюет.

Гизела пожала плечами. Макс сложил в свою папочку добытые за полдня трофеи и стал собираться.

– Должен откланяться, фрау Оберман. Документы я забираю с собой. Верну в семейный архив, как только поймаем преступника и найдем медальон… или хотя бы выясним, что с вашим мужем случилось.

– Благодарю вас за все, господин Вундерлих. Я не знаю, что бы делала без вас.

Сыщик пошел к двери и, обернувшись, еще раз взглянул на мать с дочерью. Обе с надеждой смотрели ему вслед.

Всю свою жизнь Адольф Гринберг кому-нибудь завидовал. В раннем детстве предметом зависти была старшая сестра Эльвира, которой уже позволялось помогать в мясной лавке, которую держали родители Густав и Клавдия Гринберг. Эльвире не всегда нравилось раскладывать на прилавке нарезанные мясные деликатесы, и тогда она привлекала для этой цели младшего брата, сама же при этом наблюдала, как он раскладывает мясные продукты, и, если ей что-то не нравилось, незаметно отпускала Адольфу тумаки или, хуже того, больно его щипала. Адольф терпел и не жаловался, потому что иногда Эльвира бывала доброй и покупала ему сладости.

Когда Эльвиру выдали замуж за представителя знатного рода барона Зигфрида фон Штразена, Адольф продолжал ей завидовать, потому что теперь она жила в богатом имении, куда он ездил с родителями по большим праздникам, чтобы навестить сестру. Адольф бродил по огромному саду мужа Эльвиры барона фон Штразена и завидовал тому простору, что не шел ни в какое сравнение с маленьким участком, окружавшим домик родителей Адольфа, расположенный в Ваймаре на узкой мощеной улочке, где не было ни одного дерева.

Когда Эльвира стала жить с мужем в имении Лихтенберг, родители все чаще привлекали Адольфа к работе в лавке, и он завидовал мальчишкам, которые в это время гоняли мяч на большой поляне на окраине города. В школе он завидовал сверстникам, учившимся лучше его.

В двадцать пятом году от удара умер отец Густав Гринберг. Теперь вся тяжесть «мясной» деятельности легла на плечи тридцатилетнего Адольфа. Старая Клавдия теперь играла «вторую скрипку» в семейном гешефте, и Адольф, ставший во главе предприятия, имел все основания никому не завидовать. Он даже стал иногда задумываться, не пора ли ему жениться.

Внезапно им снова овладело чувство зависти. Он стал завидовать другому Адольфу, который к двадцать девятому году стал известным всей Германии. Адольф Гринберг понимал, что высот, завоеванных тезкой, ему уже не достичь, и, чтобы хотя бы немного приблизиться к новому кумиру, в том же году вступил в национал-социалистическую партию, чем вызвал заметно проявляемое недовольство матери.

– Адольф, – говорила Клавдия Гринберг, – эти ребята плохо закончат, а вместе с ними расквасишь нос и ты.

Тем не менее Адольф продолжал активно трудиться на благо партии, совмещая работу в ней с мясоторговлей, на которую все меньше оставалось времени. Как следствие, бизнес стал приносить все меньше доходов и в конце концов под напором деятельности конкурентов испустил дух. Дело всей жизни покойного отца бесславно закончилось под руководством сына, искренне верившего в то, что вместе с партией он обретет весь мир.

Из семи уровней партийной иерархии, над которыми возвышался тезка Адольф, бывшему мяснику Адольфу Гринбергу удалось добраться лишь до второго снизу. Он гордился постом руководителя ячейки партии, хотя доход от этой деятельности не шел ни в какое сравнение с прежним доходом от продаж шницелей, вырезок, ветчины и прочих вкусностей. Иногда Адольф требовал денег от матери, и она в таких случаях отвечала ему:

– Ты с ума сошел, Адольф. Какие деньги? Не ты ли пустил по ветру дело отца? Все, что мы выручили от продажи лавки, давно проели. Я всегда тебе повторяла, что нужно заниматься делом, но ты предпочел совместный бизнес с коричневыми. Пойди к ним и попроси у них денег. У меня ничего нет, и я уже стара…

Адольф опускал голову, сознавая справедливость слов матери, но через несколько минут возобновлял атаку:

– Но вы с отцом занимались этим делом всю жизнь, и я не верю, что вы не сделали накоплений… Ведь всю жизнь мы жили довольно скромно. Уж не Эльвире ли ты отдала все вами заработанное? Неужели ей мало баронского состояния? Что она тебе обо мне наговорила? Пожалуй, это она убедила тебя лишить меня всего…

Клавдия отвечала:

– Ты сам лишил себя всех благ, когда-нибудь ты вспомнишь мои слова, но будет поздно. И меня тогда уже не будет в живых…

Мать умерла в тридцать третьем, как раз в тот год, когда тезка Адольф окончательно утвердился в Третьем рейхе. Его триумфальное восхождение укрепило веру Адольфа Гринберга в правоту избранного пути, и он с головой окунулся в партийную работу. Его доходы несколько выросли, но денег ему все равно катастрофически не хватало. В такие моменты внутри у него закипало, и он ехал к сестре в имение Лихтенберг, где требовал денег.

– Ты лжешь, Эльвира, – возмущенно говорил он. – Мать дала тебе что-то. Ты обязана поделиться с братом.

В таких случаях баронесса Эльвира фон Штразен, которая уже была тяжело больна и плохо себя чувствовала, звала слуг, и они выставляли из имения зарвавшегося партийного функционера. Когда сестра, совсем ненамного пережившая мать, умерла, Адольф Гринберг еще пару раз пытался предъявлять претензии племяннику Карлу, но вскоре оставил эту затею и успокоился.

На фронт Адольф Гринберг не попал в силу возраста и продолжал исполнять обязанности руководителя ячейки в Ваймаре. В сорок четвертом году после неудачного покушения на тезку[3] Адольф Гринберг наконец-то женился. Несмотря на неудачи вермахта на фронте, он решил, что это бог спас тезку Адольфа и, значит, все будет замечательно. Учитывая свой немалый возраст, Адольф Гринберг поторопился и произвел на свет друг за другом двух детей – мальчик Отто появился на свет в конце сорок четвертого (несколько раньше положенных девяти месяцев после свадьбы, что очень смущало тещу, воспитанную в пуританском духе), а в конце сорок шестого родилась дочь Эльза.

Когда наступали русские, Адольф Гринберг не бежал на Запад, а постарался затеряться в советской оккупационной зоне. Это ему удалось. Однако когда в сорок девятом образовалось новое немецкое государство и служба безопасности ГДР Штази занялась выявлением бывших партийных функционеров национал-социалистической партии, Адольф почувствовал, что тучи сгущаются. Однажды он вошел в комнату, где супруга Элизабет в это время кормила детей, и сказал: