– Зачем это? – фыркаю, наклонив голову на бок.

– Когда будешь беременна, можно пораниться.

Губы сами складываются в букву «О», но тут же улыбаюсь, мотнув в отрицательном жесте головой.

– Беременность? Дети? Не-ет, это точно не предел моих мечтаний.

Максим смотрит на меня так, как будто я неожиданно заговорила на другом языке. Усмехнувшись, он проводит пятерней по темным волосам.

– Просто рядом с тобой не было нормального мужика, от того приоритеты неверно расставлены.

Находясь почти в шоке, смеюсь, но неожиданно понимаю, что он серьезно! Смех обрывается так же резко, как и начался.

– А кто решает, что правильно, а что нет? – от возмущения даже перехватило дыхание. Я подалась вперед, чтобы донести свою правду до этого пещерного мужлана. – У всех разное представление о жизни. Кто-то счастлив закопаться в пеленки, стоять беременной и босой у плиты – их право! – перевела дыхание, чтобы продолжить более страстно: – А кто-то мечтает стать примой, первой во всем и не перед чем не останавливаться!

– Для чего все это? – вопрос Максима сбивает с толку.

Громов испытывающе сканирует синими глазами мое горящее от возбуждения или даже в большей степени возмущения лицо. – Чтобы подороже себя продать?

– Что-о?! – кричу почти возмущенно. – Как во…

– Конечная цель каждой женщины – это удачное замужество, – перебивает меня Максим.

– Нет! – морщу нос и метаю взглядом сражающие на повал молнии в Громова, который реагирует на них, как на легкую щекотку.

Он просто улыбается. Гад!

– Карьера, признание, независимость, в конце концов! – не готовая сдаться просто так, продолжаю я.

Не обязательно ему знать, что это единственный выход в моей ситуации. Только так я смогу вытащить свою семью из нищеты. Отблагодарить родителей за то, что они сделали для меня все возможное и невозможное, что было в их силах.

– Независимость, – как-то саркастически повторяет Максим, словно я произнесла глупость. – Все проблемы от того, что женщины…

– Ты еще скажи «не знают свое место»! – перебиваю, злясь так, что не замечаю, как перехожу на «ты».

Боже, как он меня злит! Казалось, еще чуть-чуть и из ушей повалит дым. В отличие от меня, Громов выглядит донельзя довольным. Похоже, не осталось незамеченным то, что я ослабила рамки субординации. Но сейчас это не главное, я жажду доказать, что он не прав!

– Конечно, – спокойно откликается Максим. – Место… за мужем. Ведь самое ценное, что есть у мужчины – это его женщина, мать его детей. Ради этого мы и живем. Семья – главное, что может быть у человека.

Его бархатный баритон ласкает мой слух, словно гипнотизируя. Я даже на мгновение растерялась.

– Зачем взваливать на себя непосильные проблемы? – продолжает Макс, обаятельно улыбаясь и заметив, как я притихла. – Зачем забивать красивую головку всякой ерундой? Разве не лучше наслаждаться благами, которыми обязан обеспечить мужчина? – он осторожно протягивает руку вперед.

Сильные пальцы ловко цепляют одну из шелковистых блестящих прядей волос, что отделилась от общей массы волос. Пропуская ее между пальцев, Громов понижает тон и проникновенно смотрит мне в глаза.

– Что плохого в том, чтобы родить от своего мужчины? Стать женой и жить в достатке, никому и ничего не доказывая.

Я же намеренно пропускаю первый вопрос и упрямо цежу:

– А что в ответ? Подчинение, послушание и уважение к господину? – язвительно приподнимаю бровь, ощущая, как бешено грохочет сердце.

Его близость сбивает с толку. Аромат каштанов и трав заполняет легкие так, что даже начинает кружиться голова. Обалденный запах!

Громов кивает, почти незаметно сдвигая пальцы с волос к мочке уха, и медленно обрисовывает по кругу небольшую сережку. Меня словно бьет током. По спине бегут мурашки. Я непроизвольно ерзаю на месте.

– Правильно, детка. Своего мужчину надо уважать, – наклоняется ближе и, не смотря на мои попытки уклониться, опускает широкую ладонь на коленку, достаточно ощутимо сжимая ее. – Это закон.

Горячие мужские губы опаляют поцелуем, не давая времени сообразить, как правильно реагировать на происходящее. Он словно захватывает в плен – властно, жарко. Я поднимаю руки, чтобы оттолкнуть его, но… спустя мгновение таю, плавлюсь в сильных объятиях под жадными грубоватыми поцелуями-укусами. Постепенно поцелуй становится более чувственным и тягучим, словно сладкая медовая патока. Я стону, непроизвольно выгибаясь в талии, чтобы ощутить горячие тугие мышцы плотнее, ближе… Но когда ладонь касается нежной кожи живота и принимается красться все выше, словно вор, вся сжимаюсь. Меня будто обдает ледяным потоком воды, когда вспоминаю, где я и с кем.

Боже, что я творю?! Толкаю ладонями в широкие плечи, но Максим как неприступная гора – не двигается с места. Этот тиран продолжает терзать мои губы, словно безумно вкусный десерт, который намерен съесть до последней крошки. И лишь когда я собираю все силы и испуганно бью кулачками по мощным плечам, мужчина нехотя отстраняется. Казалось, он только очнулся от какого-то транса. Взгляд синих, как океан, глаз жадно устремляется на мои припухшие после страстных поцелуев губы.

ГЛАВА 8

Максим

– Приятного аппетита.

Голос отца застаёт меня врасплох. Плечи непроизвольно каменеют, от чего мышцы бугрятся, перекатываясь под тканью футболки. Сидя в гостиной за большим овальным столом, я продолжаю усердно работать ложкой. Сколько за свою жизнь обошёл ресторанов и кафе, чьи владельцы кичатся высокой кухней и профессиональными поварами, но никогда не пробовал такой вкусной шурпы, как эта. Только мать умеет так готовить! Мясо буквально отходит от костей, разделяясь на волокна, а ароматный запах овощей щекочет рецепторы, усиливая аппетит.

– Спасибо, – бурчу, бросая на отца взгляд из-под бровей.

Он одет с иголочки, как и всегда. Классический костюм, белоснежная рубашка, подмышкой зажата свежая газета…

– Ты бы чаще приходил. Мать скучает.

Что-то в его голосе заставляет меня остановиться. Ложка на мгновение зависает в воздухе, прежде чем я вновь зачерпываю наваристый бульон. Мы оба знаем, что он тоже скучает, но отец слишком упрям, чтобы в этом признаться. Только вот проблема в том, что я упрямее в два раза.

– Работы много, – недовольно морщусь в ответ, отламывая большой кусок от ароматного «хьокхам»*. Свежий и мягкий, он тает во рту. Непроизвольно прикрываю глаза от гастрономического удовольствия.

– Что нового, сын? Как бизнес? – отец ищет точки соприкосновения, но натыкается на каменную стену отчуждения.

Усмехаюсь. Специально ведь не называет по имени.

– Нормально, – срывается с губ односложный ответ, когда я тянусь к стакану с водой.

Отец растерянно сжимает в руках газету.

– А ты не многословен.

Сдаюсь, замечая под глазами родителя тёмные круги. Сжимая зубы, ощущаю, как в груди ядовитой змеей начинает шевелиться неприятный холодок. Много работает? Или опять сердце беспокоит? Мы не общались два года, после моего возвращения со службы из Сирии. Только сердечный приступ отца повлиял на то, что я затолкал все наши обиды и разногласия в самый темный угол души, но лишь на время…

– Перевозки идут полным ходом, без дела не сижу, – отвечаю уже более миролюбиво, промокая губы льняной салфеткой. – На «Грушовой»** новая система, пропуски ввели.

– Да, знаю. По моему распоряжению. Следовало сделать это еще три года назад, когда… – кивает головой отец, но замолкает, замечая мой полыхнувший бешенством взгляд.

Всю жизнь будет меня попрекать?! Да, я облажался! Был совсем зелёный, горячий, хотелось быстро поднять больших бабок, за что и поплатился. Тем не менее, то, как отец поступил со мной тогда… Я никогда не забуду этого! Нет, не из-за ненависти, а просто потому, что это невозможно – это навсегда останется со мной. Что-то похожее на кислоту хлынуло по венам, почти разъедая на физическом уровне. Ничего не изменить.