И молчит.

– Светоч? – жалобно окликаю я.

– Следуй за мной, дитя.

Радоваться или пугаться?

Жрец почему-то возвращается в беседку и жестом приглашает меня сесть на каменную скамью. Я ожидала, что он отведёт меня в храм. Нет? Я подчиняюсь приглашению, но опускаюсь на самый краешек. Камень с ночи холодный, сидеть неприятно, впрочем, камень далеко не главный источник неудобства. Жрец, повторяя Лоуренса, начинает водить руками у меня над головой, перед лицом, изредка цепляет широкими рукавами за нос, и жёские нити золотой вышивки проходятся по коже тёркой. Жрец быстро теряет расслабленность, на скулах проступают желваки. Увиденное ему явно не нравится. Жрец вытягивает из-под ворота золотую цепочку, на конце которой в оправе переливается бриллиантовым сиянием хрустальная призма размером с мою ладонь. Украшение служит не только жреческим атрибутом, но и инструментом.

Жрец довольно долго разглядывает меня через волшебное стекло.

Я тихонько всхлипываю – хочу спровоцировать его на разговор, но жрец игнорирует, лишь сухо приказывает:

– Не вертись.

– Простите, светоч. Вы так долго смотрите, что мне страшно. Меня действительно прокляли?

– Я сказал не вертеться.

В смысле и языком не вертеть?

Я затихаю.

Время тянется.

– Бездна пожри! – совсем не по светлому рявкает жрец.

Я вздрагиваю. Смотрю на жреца, не скрывая потрясения – любая другая реакция, наверное, будет неестественной, а актриса из меня так себе, бездарная. Жрец, к счастью, не обращает на меня внимания. Спрятав призму под верхний слой ритуального бело-золотого облачения, жрец садится за столик. Я догадываюсь вскочить – раз осмотр окончен, то продолжать протирать лавку подолом неприлично. Взять на себя роль горничной получается абсолютно естественно, я подливаю из чайника подостывший чай, и жрец поднимает чашку, уже собирается сделать глоток, но, спохватившись, ставит обратно на стол.

– А ты не подумала, что тьма запачкает храмовую посуду? – упрекает он.

– О?! Простите! Я всё исправлю! Я помою!

Схватив чайник, я перегибаюсь через бортик, зачёрпываю пригоршню воды, плещу на дудочку, на дно..

– Ты что творишь?!

Спасаю себя, естественно.

Спроси, любого жреца, почему пруд есть на территории каждого храма Светлого Канара, и жрец скажет, что это традиция. Светлый Кенар любит тихий плеск воды больше хвалебных песнопений и покровительствует рыбакам. Открытие нового храма немыслимо без ритуала приветствия священной рыбки-кенны, маленькой игруньи с золотисто-бронзовой чешуёй. Малышку привозят в аквариуме из главного храма и выпускают в воду.

Жрец никогда не скажет, что священная рыбка особенная, что её чешуя буквально поглощает силу солнца и передаёт воде, что старший жрец храма имеет с рыбкой особую связь, и эта связь позволяет одномоментно забрать и использовать всю накопленную прудом мощь. Прямо сейчас жрец взмахом руки может уничтожить летнюю герцогскую резиденцию. Именно поэтому он предпочитает проводить время не у алтаря, а в беседке на пруду – укрепляет связь.

– Простите! – я испуганно оборачиваюсь.

Неуклюже махнув руками, я с визгом валюсь через бортик в воду.

Я надеялась, что обойдётся без купания, что жрец проведёт для меня ритуал очищения, тем самым затрёт любые следы. Будь он светлым на всю голову, поступил бы именно так, но мне не повезло. Жрец оказался дальновидным змеем, а не восторженным служителем культа.

Он ведь заподозрит, что я нарочно, да?

Как бы то ни было, вода, пропитанная силой света, смоет следы. А погрузилась я с головой. Я не тороплюсь выгребать, терплю, пока вода сама меня не вытолкнет, и начинаю заполошно лупить по водной глади руками, поднимаю тучи солнечных брызг:

– Помогите! Кто-нибудь! Тону! – я стараюсь погружаться и выныривать, чтобы схватить воздуха и снова уйти под очищающую воду. – Помогите!

Жрец застыл у бортика и наблюдает за моими трепыханиями. Рассчитывать на его помощь было бы глупо. Зато на крик прибежал младший жрец, и он протягивает мне руку. Я с притворным трудом хватаюсь. Первый раз мокрые пальцы соскальзывают. Второй раз мальчишке удаётся схватить меня за бахраму, подтащить ближе и, наконец, выхватить из воды. И только оказавшись в беседке, я понимаю, что у моего падения, кроме жреца, были свидетели. Леди-змеючки. Лоуренс, Бездна его пожри. И безымянный кареглазый лорд.

Платье неприлично облепляет тело. Я будто голая стою. Беж оттенком напоминает кожу, и от того впечатление наготы усиливается. Самое отвратительное, что перед жрецами я обязана стоять ровно, даже закрыться, обнимая себя руками не могу. А ещё мне очень холодно, аж трясти начинает. Ветерок, который утром я не замечала, по мокрому пронизывает до костей, и я тихо всхлипываю, по-детски шмыгаю носом.

– Возмутительно поведение, – старший жрец хлопает ладонью по каменной столешнице.

Я вздрагиваю.

– П-простите, светоч. Я из лучших побуждений.

А чайник-то уплыл на дно…

Обвинить меня в осквернении пруда жрец явно хочет, но не может, потому что пруд священным не считается. Рыбка – да, её место обитания – нет. Но я подставилась с порчей храмового имущества, и жрец не упустит возможность выпустить свой гнев.

Смотрит… Мне очень не нравится, как он на меня смотрит. Взгляд по-хозяйски гуляет по моей облепленной платьем фигуре, и к гневу примешивается чисто мужской интерес. А уж младший жрец и вовсе вспыхнул. Как и Лоуренс, кстати. И это даёт мне подсказку, что раз он так остро реагирует, значит, у нас с ним ещё ничего не было. Конечно, полной уверенности у меня нет… Лион и Ризара почти не скрываясь перешёптываются и пересмеиваются. А вот кареглазый лорд… Я не успеваю понять его реакцию, слишком сложный клубок эмоций.

– Придёшь после заката и примешь наказание, – решает жрец и, отвернувшись, направляется в святилище, попутно приказав младшему спасти чайник.

– Да, светоч, – кланяюсь я, получается, его спине. – А как же…

– Я сказал прийти после заката, – раздражённо повторяет жрец, и я умолкаю.

Странно, что жрец не станет допрашивать меня сразу. Или сперва хочет поговорить с Лоуренсом? Или расследованием займутся Гельдерны, жрецу не интересно? Парадоксально, но я до сих пор не знаю, какие отношения связывают светлый храм и род воинов света. На словах они за одно, но на деле… Гельдерны слишком самостоятельные.

Я, наконец-то, обхватываю себя руками. Зуб на зуб не попадает, но всё же становится чуть легче. Младший жрец перегнулся через бортик и занят спасением чайника. До меня мальчишке уже нет никакого дела, и я, оставляя за собой ручьи, спускаюсь по ступенькам и про себя радуюсь. Пусть я дала лишний повод себя подозревать, зато я избавилась от любых следов. Даже сам Светлый Кенар лично едва ли теперь сможет выяснить, что за проклятье на мне было, откуда пришло и кем наложено.

А поход в храм я с чистой совестью свалю на Лоуренса, который вдург делает шаг вперёд и, не заботясь о зрителях, глядя на меня со злостью, буквально выплёвывает:

– Юджин, как ты могла!

Змеючки тотчас подбираются. Обращение на “ты” – это повод заподозрить тайный роман, и ведь сплетницы будут абсолютно правы. Позориться до такой степени в мои планы не входило. Я бы с удовольствием, например, вернулась домой, но сейчас, пока я компаньонка леди Лизии, моей судьбой распоряжаются герцог и герцогиня. Собственно, родители и отправили меня в компаньонки, рассчитывая, что герцогиня удачно пристроит меня замуж. Однако вместо замужества я рискую отправиться в храм…

– Лорд, мне кажется, вы забылись, – осаживаю я Лоуренса, но то ли он не хочет понимать намёков, то ли ему всё равно. Ах да, ему всё равно.

– Юджин, ты оскорбила светлый храм! – кипит он.

Бездна!

Второй выкрик не оставляет сомнений.

– Оу, так вы близки, – хмыкает Ризара.

– Кто бы мог подумать, – подхватывает Лион.

Катастрофа.

В прошлый раз скандал случился из-за донесения целителя и не вышел за стены рабочего кабинета герцогини. Но в этот раз скандал спровоцируют змеючки. Сплетницы не будут молчать, слухи полыхнут пожаром, дойдут до герцогини, и она точно также потребует от Лоуренса на мне жениться.