– Последнее слово скажешь?

  Разбойник поднял на меня жалостный взгляд.

  – Брат, развяжи руки. Помолиться Аллаху в последний раз хощу, молитву дуа сказать.

  – А руки тебе зачем?

  – Надо руки перед лицо делать.

  Что ж, отказать в таком было невозможно.

  Я стал развязывать ему руки. Мы встретились глазами. Я покосился на юзбулакцев. Все снимали телефонами, даже дед Семёныч, хотя уж от него-то можно было ожидать большей бдительности.

  Я освободил Махмуткины руки и выпрямился в седле. Все движения были отработаны, слажены, отрепетированы. Махмутка ухватился за луку седла, взлетел на круп, схватился за мои плечи, а я пришпорил Тойоту. Она тоже была обучена брать с места в карьер. Мы полетели по просёлку раньше, чем юзбулакцы вообще сообразили, что происходит.

  Мы успели ускакать метров на сто, когда засвистели первые выстрелы. Бесполезно. Почти у всех были в лучшем случае револьверы и пистолеты. Реальную опасность представлял только старый козёл Семёныч с его ружьём, но нас маскировали поднятые клубы пыли.

  Мы проскакали с полкилометра по тракту, потом съехали в степь и двинулись шагом сквозь высокую полынь, чтобы потеряться окончательно. Отъехав подальше, я остановил усталую, взмыленную кобылу и осмотрелся. Солнце клонилось к вечеру, небо было всё так же ослепительно чисто, и лишь над западным горизонтом наливалась мглой полоса будущей грозы.

  Махмутка захихикал.

  – Что, брат, успеешь сегодня ещё в четвёртой деревне меня продать? – Теперь, когда не надо было ломать комедию, он говорил нормальным русским языком.

  – Сегодня вряд ли, – ответил я, пристально вглядываясь в западный горизонт. – А вот завтра… Завтра тоже вряд ли.

  – Это почему?

  – Видишь ли… Почему в Юзбулаке не знали, что я уже продавал тебя в Антиповке и Чернознаменном? Потому что нет ветра. Вышки связи питаются от ветряков. Когда ветра нет – тогда от солнца или аккумуляторов. И сервера переходят в режим умной экономии. То есть передают звонки или сообщения только с высшим приоритетом. Вызов скорой помощи – да, извещение о пожаре – да, об убийстве – да. О мошенничестве – нет. Три дня стоял полный штиль. Поэтому о нас до сих пор ничего не знают.

  Небо на западе темнело на глазах, в стене туч просверкивали молнии. На нас определённо шёл большой грозовой фронт. Махмутка всё ещё ничего не понимал.

  – Как только поднимется ветер, – закончил я мысль, – о нас узнают.

  Пронёсся навстречу шар перекати-поля, в лицо ударил первый холодный шквалистый порыв, и Махмутка понял.

  Он только успел напрячься, а я уже разворотом корпуса и тычком локтя сбросил его с крупа лошади, в продолжении разворота выхватил из кобуры револьвер, взвёл в движении курок, выстрелил. Махмутка взвыл и скорчился на земле. Я послал вторую пулю ему в голову. Махмутка затих.

  Я не чувствовал ничего.

  Бетризация. Она не лишает способности к насилию. Она только лишает С-позитивных удовольствия от насилия. И я не чувствовал ничего. Только удовлетворение от идеально сработавшего плана.

  Я сфотографировал труп Махмутки на телефон, затёр метаданные фото и послал преподобному Константинову. А потом – старостам Антиповки и Чернознаменного. Связи пока нет, но скоро появится, и фотки дойдут. Я сделал всё, за что мне заплатили в трёх общинах. Теперь они смогут послать фото в Оренбург, и им возместят всё. Они даже останутся с прибылью. Моя совесть перед ними чиста.

  Оренбургу, правда, придётся трижды раскошелиться за одного преступника. Но Оренбург богатый, для него это копейки. Ну, объявит награду и за меня, а толку-то? Я уж и забыл, какими именами назывался в Антиповке и Чернознаменном… А, ещё кое-что. Я отклеил от пальца силиконовый пластырёк с фальшивым папиллярным узором и выкинул в полынь.

  Собственно, я даже мог вернуться в Юзбулак, притащив на аркане Махмуткин труп. Ко мне не могло быть никаких претензий. Почему бы и нет? Осмотреть этот дурацкий краеведческий музей, а то ведь нехорошо, что я его раскритиковал не видевши. Зайти к кузнечихе и соврать ей, что я на самом деле не бетризованный. Кажется, она всё-таки не без нотки сожаления прощалась со мной… Люди там хорошие… Может и правда пора где-нибудь осесть?

  Я выбросил из головы эту дурацкую мысль и шагом двинул кобылу на запад, навстречу надвигающейся стене туч. Надо было придумать, где укрыться от непогоды.