Его рот превратился в узкую полоску, из которой таинственным образом вылетали слова:

- Рядовой, корпус морской пехоты поносят на каждом шагу. Но в чем его никогда не обвиняли - так это в том, что за убийства мы даем медали. Мы выдаем медали за спасение людей - что вы с капралом Россом и делали в этой проклятой воронке от снаряда. И если бы я был на вашем месте, я бы только гордился этой медалью.

Я улыбнулся этому старому грубому крикуну. Старому? Он, вероятно, был всего года на три старше меня. Не то, чтобы это делало его моложе. Служил ли он в первую мировую войну? Ведь он тогда был ребенком, как и многие морские пехотинцы в то время.

Так или иначе, но я протянул ему руку еще раз, и он ответил на мое рукопожатие.

- Благодарю вас, сержант. Я ценю ваши слова. Он еще раз сдержанно улыбнулся мне и повернулся, чтобы уйти, когда я обратился к нему:

- Сержант!

- Рядовой?

- Вы случайно не знаете, вернулся ли один мой приятель в город? Он находился со мной в одном окопе.

- Вы имеете в виду рядового д'Анджело?

По спине у меня опять пополз холодок - но уже не такой, как при разговоре с Кампанья.

- Да, его. Он вернулся?

Сержант кивнул:

- Да. Он тоже храбрый молодой человек. Я вручил ему награду этим утром.

- Я бы хотел повидаться с ним.

Сержант улыбнулся.

- Я могу дать вам его адрес, если хотите.

Д'Анджело жил с дядей и тетей в Кенсингтоне - маленькой итальянской общине в дальнем южном краю города. Я сел на иллинойский рейсовый поезд, который проходил мимо пульмановского завода, где прежде работал мой отец, и локомотивного завода; оба завода теперь работали на войну и входили в список Элиота как потенциально опасные в отношении венерических болезней. Когда поезд проехал Сто третью улицу, я увидел дым сталеплавильных печей. Сидя в поезде, я думал о профсоюзах, о том, что профсоюзы значили для моего отца, чем для него была сама идея подобных союзов, и о том, что эта идея все еще была неплоха, но ее извратили, превратили в чистое надувательство такие жадные мерзавцы, как Биофф, Браун, Дин, Нитти, Рикка, Кампанья и всякие там Капоне. Неужели мы - д'Анджело, Барни, я - боролись за это?

В начале пятого я вышел из поезда на Сто пятнадцатой улице. Я перешел улицу, где несносный запах краски с завода Шверина Вильямса перемешивался непостижимым образом с одуряющим ароматом специй из многочисленных итальянских ресторанчиков. Я оказался на Кенсингтон-авеню - широкой, просторной улице, которая дала название всей общине. Этот необычный район, состоящий из четырех кварталов, был настоящим оазисом между шведским и польским районами; в нем даже была собственная церковь.

Кенсингтон - итальянский район - был единственным в Чикаго, которого почти не коснулась мафия.

Первый этаж маленького трехэтажного кирпичного домика был занят бакалейной лавкой. На лестничной площадке второго этажа была единственная дверь без номера, я постучал.

- Секундочку! - раздался крик за дверью. Женский крик. Дверь отворилась. За ней стояла стройная смуглая привлекательная девушка лет двадцати. Она была в рабочем комбинезоне, подчеркивавшем ее формы, а на голове ее была косынка, завязанная спереди узлом - в стиле тетушки Джемимы.

- Чем могу помочь? - спросила она довольно сердито, загораживая своим стройным телом дверной проем. Прядь волос, выбивающаяся из-под платка, была мокрой от пота, а лицо местами было запачкано.

- Моя фамилия - Геллер. Я друг рядового д'Анджело.

Девушка вспыхнула. Отступив от двери, она жестом пригласила меня войти.

- Натан Геллер, конечно. Вы - друг Тони. Он нам рассказывал о вас. И в газетах мы о вас читали.

Я вошел в маленькую гостиную. Мебель была красивой, но ее было немного: пышная софа, несколько стульев, радиола... На стенах висели католические иконы.

Указав на свой комбинезон и платок, она широко улыбнулась. Ее зубы были очень белыми, а глаза - очень карими.

- Извините. Я только что с работы на Пульмане.

Я улыбнулся ей.

- Роза-штамповщица?

- Мария-электросварщица. Хотите увидеть моего брата?

Казалось, что она одновременно полна надежды и грусти.

- Конечно. Значит, он здесь?

- Да. Конечно. - Мне показалось, что она удивлена. - Мы же находимся рядом с общиной Роуз-ленд. - Так называлась больница примерно в миле отсюда. Она продолжала: - Думаю, ваша компания может немного помочь Тони.

Она подошла ближе: от нее пахнуло потом - потом после хорошей, честной работы. Мне нравился ее запах. Она была, по сути, хорошеньким ребенком, и если бы я не пришел сюда выяснить кое-что о причастности ее брата к убийству, я, возможно, попросил бы ее номер телефона: до этого я никогда не встречался с электросварщицей. Или с сестрой убийцы, вспомнил я.

- Д'Анджело слегка не в себе? - спросил я. Я никак не мог заставить себя называть его Тони - не знаю, почему.

Она стояла очень близко от меня.

- Тони был чертовски расстроен. С ним все было в порядке, когда он вернулся домой. Мы были приятно удивлены тем, что у него такое хорошее настроение, учитывая, что ему пришлось пережить. Но когда он утром увидел газету...

- Убийство Эстелл Карей?

Девушка грустно кивнула.

- Он не перестает плакать. Не говорите ему, что я вам рассказала.

- Послушайте, Мария. Могу кое-что подсказать вам. В ее квартире были обнаружены письма и некоторые вещи вашего брата.

Она напряглась.

- Серьезно?

- Они еще не связали все это с... Тони. Но они сделают это. Копы и репортеры будут кружить вокруг.

- О Господи! Что же нам делать?

Я пожал плечами.

- Может, он побудет где-нибудь еще, пока все уляжется. Я не предлагаю вам спрятать его от полиции, но вы сможете уберечь его от репортеров.

Она кивнула.

- Конечно. Спасибо вам.

- Конечно. Я считаю, что вас надо предупредить. И ваших дядю и тетю, которые живут внизу. Мария снова улыбнулась. Приятная улыбка.

- Вы хорошо поступили.

Не очень-то хорошо. Я пришел сюда, чтобы посмотреть в глаза моему однополчанину и поговорить с ним об убийстве. О двух убийствах.

Но я должен был сделать это - предупредить его. И мне понравилась улыбка его сестры.

Я отведу вас к нему, - предложила Мария.