Кот Василий, продолжая умываться сразу двумя лапами, вольготно расположился на широкой лежанке, предназначенной для приятного кошачьего времяпровождения. Лежанка больше походила на плетенную из лозы детскую люльку, да и матрасик в ней имелся, полосатый и стеганный.

Обычно Настя, девушка городская и осторожная, с посторонними бабульками в личные беседы пускаться не спешила. Оно ж, как получается? Расскажешь одно, а на деле все по- иному выйдет – перекроят, переиначат, переврут на свой лад, да наизнанку и вывернут.

Но здесь, в теплой избе, стылым вечером октября, под размеренное и такое уютное мурчание кота Васьки, да под вкусный чай с вареньем, Настя как-то незаметно размякла и поведала Степаниде Савишне о своем скучном житье-бытье, о работе, о серых буднях и неладах с родными людьми, да о том, что все её замуж выдать норовят. И, если раньше этим вопросом лишь бабуля озадачена была, Жанна Аркадьевна, то теперь и родители, как ни странно, вполне современные люди, начали донимать её этой проблемой.

Ей же, Насте, вот ни разу, замуж не хочется. Что она там забыла – готовку, да постирушки? Хочется ей чего-то ясного, интересного и необычного. Приключений хочется, вот!

Степанида Савишна выслушала девушку внимательно, ни разу не перебила. Рукой, вон, подбородок подпёрла, да и слушала. Даже кика у неё на голове к разговору прислушивалась – во всяком случае, Насте так показалось.

– Молодая ты, нетерпеливая. – вздохнула Степанида Савишна. – Спешите вы жить, торопитесь. Ишь, приключения ей подавай! – глаза старухи азартно сверкнули. – Хорошая ты девушка, Анастася – отзывчивая, добрая, не жадная. Вона, сколько гостинцев мне, старухе незнакомой, навезла, а вот Соловей не догадался, хоть и внук мне родный.

– Кто, внук? – переспросила Настя, жуя баранку.

– Да, Соловей же. – кивнула головой Степанида Савишна. – Разбойник он! Ох и разбойник! Раз в год про старуху вспоминает, деньгами откупается. Нет бы, приехать, да проведать бабку старую. Трудно мне одной управляться стало, с хозяйством-то. Помощник нужон. Вот, думала, ты сгодишься, ан – нет. Не про тебя ноша сия. Ладно, думать стану. О-хо-хонюшки, года наши тяжкие! Ты иди, Настён, спать ложись. Утро вечера мудренее.

Настя мало что уяснила из тихого бормотания старухи, но и сама понимала, что засиделись они. Деревня ведь! В деревне, небось, спать с курами ложатся, рано. А в Гадюкино, тем более – ни телевизора, ни интернета. Телефон – и тот, не ловит. Одного только понять не могла Настя – с чего бы это сумерки так рано на деревеньку опустились? Не такая уж и глубокая осень на дворе стоит, чтобы темнело в шесть часов вечера.

– Аномалия, скорей всего, какая-то. – лениво подумалось Насте. – Зона. Точно – темная зона в Гадюкино.

Глаза слипались, и Анастасия сама не заметила, как спать отправилась, повинуясь властному жесту старухи. Сквозь подступающий сон слышала она, как пенсионерка Степанида Савишна болтала с кем-то. Голосом сердитым кому-то и что-то выговаривала, но, кому? Не коту же Василию? Тем более, что черный кот, близкий родич, то ли рыси, то ли мей-куна, свернувшись калачиком, мирно дремал в своей колыбели.

А ещё, Настя неожиданно подумала о том, что Степанида Савишна откуда-то имя её знает. Откуда только? Настя ей не представлялась, хоть и положено. Имя не называла. Угадала бабка или, как?

С тем и уснула, сладко-сладко, как никогда раньше. Перед тем, как провалиться в глубокий сон, подумала о том, что, хорошо бы, на новом месте увидеть что-нибудь знаковое – судьбу свою, суженого, да и вообще.

Спала, правда, недолго и проснулась от того, что разбудили. Степанида Савишна и разбудила, за плечо тронув.

– Эко, разморило тебя, девица-краса. – пенсионерка распахнула двери из спальни в зал. – Негоже спать на вечерней зоре. Просыпайся – еще чайку попьем, за жизнь поговорим. Для тебя сие полезно будет. Еще спасибо скажешь бабке старой. Когда-нибудь.

*

… Парочка молодых людей, одетых неброско и серо – в утеплённые стандартные спортивные костюмы, уже полчаса возились со своей машиной. Колесо пробилось совсем некстати, благо, у молодых людей с собой оказалась запаска в багажнике, а то, пришлось бы им ещё долго куковать в здешней глухомани и ждать попутки, способной пособить и дотащить страдальцев до ближайшего автосервиса.

Этот самый посёлок Берёзка обоим стоял поперёк горла – дыра! Из всех возможных дыр, существующих на свете, самая чёрная.

Радовал глаз лишь магазин, возле дверей которого вертелась молодая девушка в яркой курточке, приехавшая на крохотном «Матизе».

– Слышь, Пашка, – тот, что повыше, презрительно сплюнул сквозь щель в передних зубах. – валить надобно отсюдова. Чувствую, заметут нас скоро. Да ещё девка эта крутится. Подозрительная.

Тот, которого напарник назвал Пашкой, обтёр грязные руку о не менее грязную тряпку и скривился, пережёвывая невкусный фильтр от погасшей сигареты.

– Ты чего кипешуешь? Ну, девка, ну трётся? Нам-то, с того, что?

– Не местная она, точняк. – охотно пояснил второй. – Ишь, по сторонам зыркает лупоглазая. Любопытная и досужая, срисует нас мигом. Расскажет, кому не след.

– Отстань, Ванька. – вновь отмахнулся от слов опасливого Пашка. – Кому мы тут нужны? Здеся мухи на лету дохнут, от скуки, а ты.. Скажи честно, что девка понравилась. Гы-гы..

– Мне? – названный Ванькой. Аж выпрямился весь от возмущения, как будто кол проглотил. – Эта худорба казанская, недокормленная? Скажешь тоже – ни кожи, ни рожи! Вся красота и та, куртке досталась.

– А, чё? – ухмыльнулся Пашка криво. – Глазастая, сам сказал и волосья густые, пострижены модно.

– Вот и я о том же, что глазастая. – Ванька сплюнул и заметил, как девчонка в яркой курточке о чём-то коротко переговорив с продавщицей, следом за ней прошла в магазин. – Ты, как хочешь, братан, а я пойду, послушаю, о чем эти тёлки про меж собой тереть станут.

И ушёл, а Пашка остался колесо крутить и бурчать на брата за то, что тот лодырь и от работы отлынивает.

Через несколько минут Ванька вернулся. Глаза у него блестели от возбуждения.

– Слышишь, – сказал он, хватая брата за плечо. – девчонка та – курьер. В Гадюкино едет, по служебной надобности.

– Какое-такое, Гадюкино ещё? – Пашка оторвался от колеса и едва не уронил себе на ногу тяжелый инструмент. – Фу, ты.. Осторожней, дурень.

– Деревня тута имеется – Гадюкино. – пояснил Ванька, слушавший разговор неизвестной девицы с продавцом вполуха. – Пенсионеры там живут. Сечёшь?

– Нет. – честно затряс головой брат.

– Да ну тебя! – досадливо скривился Иван. – Пенсии она старикам везёт. Одна, на этой своей колымаге.

– А-а-а. – расплылся широкой улыбкой Павел. – Теперь, понял. Так, что ж, ты молчал? – внезапно озлившись, поторопил он напарника. – Давай, помогай, а то усвистит с нашими деньгами – ищи ветра в поле. Кому оно известно, то, Гадюкино?

– Указатель имеется за посёлком. – отмахнулся брательник, подхватывая злополучное колесо. – Не заплутаем. Я, так понял, что старики там проживают, глубокие. Одной, так дюже больше ста лет. Эта тётка жирная, продавец, кому-то о том по телефону скворчала. Значит, денег им много тыщ везут.

– Все наши будут. – криво ухмыльнулся второй, выплевывая надоевшую сигарету. – Давай, крути шибче, не тормози.

Девчонка на скромном «Матизе» укатила, а братья возились ещё минут пятнадцать. Они особо не торопились – куда денется эта пигалица на своей недоколымаге? И, вообще – не машина то, а недоразумение. Вот у них, сразу видно – зверь! «Нива», хоть и старенькая, а «Матиз» этот позорный пять раз догонит и перегонит.

Закончив с колесом, парни, диковато озираясь, залезли в машину и были таковы.

Галина Ивановна, разумеется, заметила, что у дороги стояла какая-то машина, мигая аварийкой, но автомобилей мимо магазина проезжало много – трасса ведь совсем рядом, одной больше, одной-меньше, а работы у занятой женщины – полно. Не до проезжих ей в разгар рабочего дня.

– Ну и где он, твой указатель? – злился Пашка, высунув голову из окна и мрачно любуясь поваленным столбом.