Что подстроился под тебя;

Я хотел дышать только тобою,

Но, продолжив так жить,

Я не смог сдержать бурю в своем сердце,

И полностью обнажил свою истинную сущность,

Скрытую под улыбающейся маской.

Единственный, кого должен

Полюбить в этом мире, — я —

Сияющий, с драгоценной душой внутри.

Я наконец-то понял это — и полюбил себя,

Пусть не идеален, но я такой один.

Единственный, кого должен полюбить в этом мире, — я.*

Кто тебе сказал, что ты не идеален? Чонгук слушает, смотрит, дышит песней и просто, блядь, улетает.

Комментарий к 5

BTS “Epiphany”

перевод взят с сайта https://lyricstranslate.com/ru/intro-epiphany-богоявление.html

========== 6 ==========

Ленивый, расслабленный, душистый вечер все больше и больше захватывает в свои сети уставших людей. Круги вокруг костров ширятся, кто-то подтаскивает лавочки, скамейки, и даже пеньки-поленья используют, как импровизированные сиденья.

Рядом с Гуком девушка, кажется та, которая с лотосом. Ее голова на гуковом плече и мягкая ладонь на мужском бедре намекают на то, что он выбрал себе пару на продолжение ночи. Длинные шелковые волосы стекают вдоль руки Чонгука, вызывая подспудное раздражение, прокатываясь по нервам расстройством. Нет, ему просто щекотно. Лотос, длинные волосы, голые ноги, тихое дыхание. Все по плану. Наверно.

— Оппа, я весь день наблюдаю за твоей улыбкой… — чужие сладкие выдохи стелются куда-то под шею.

И Гук тоже наблюдает. Внимательно смотрит, как розовый сонбэ продолжает пить. Светлая всклокоченная шапка мягких волос клонится все ближе и ближе к рукам соседа. Намджуна. И тот явно ждет, когда тяжелая блондинистая голова окончательно найдет себе место на крепком, широком плече. Все это, вкупе с глухими отчаянными взглядами Чимина в сторону старших — бесит Гука своей неправильностью. До темных кругов перед глазами. Сбитый с мыслей алкоголем, он не хочет разбираться в своих мотивах, ему двадцать лет*, дохуя уверенности в себе и минимум сознательности. Что-то тайное, скрытое, важное клокочет внутри.

Если бы Чонгук пристально, жадно не наблюдал за сонбэннимом, ни за что бы не заметил, как тот очухивается в сантиметре от Намджуна, отшатывается от поддерживающих его рук и, покачиваясь исчезает за границей темноты.

— Прости, Лиен, мне надо отойти… — стряхнуть ощущение скользких волос с руки, поймать очередной тусклый взгляд Чимина, намекая, вдавливая своим взглядом, чтобы тот не тупил и что-нибудь уже сделал. И, не торопясь, последовать за светлым пятном худи. Чонгук вдруг чувствует себя хищником, загоняющим жертву.

Он настигает Сокджина на берегу реки. Пока шел за сонбэ, как на сигнал маяка, старший успел разуться и дойти до середины речной заводи. Холодная вода обмывает голые щиколотки, мочит край джинс. Круглые, скользкие камни угрожающе перестукиваются под давлением ног. Куда он полез на пьяную голову?

— Осторожно, сонбэ… — Гук тоже снимает тимбы, закатывает спортивные штаны и вступает в журчащую воду.

— Это ты, Чонгуки… — старший, не оглядываясь, затуманенный алкоголем, в тихом, низком голосе узнает сегодняшнего помощника по сбору палаток. — Что ты здесь делаешь?..

Гук в три широких шага нагоняет пьяного старшекурсника, и камни — не помеха. Встает вплотную. Тонкий, изысканный профиль, нос с горбинкой, губки бантиком. Маленькая капелька светлой сережки украшает мягкую мочку. Бледное, нежное лицо светится даже в темноте. Странный, красивый, как чайная роза сонбенним.

— Это тебя надо спросить, сонбэ, что ты здесь делаешь? — не дает себя сбить с мысли Чонгук. Злость растекается по телу, гоняя кровь. Какого черта он один, пьяный вдупель уперся в темноту мочить ноги. — Совсем страх потерял?

Глухое раздражение мешает уважительно разговаривать со старшим, но Сокджин как будто не замечает. Потерянный в себе, в своих мыслях, мягкое лицо выражает глубокую задумчивость, скрытую тоску. Что его так гнетет?

— Я устал, Гуки-я, устал… — нежный, ласковый вариант имени уносит Гука за облака. Это в тысячу раз слаще оппы. — Я хочу, чтобы меня не было… Чтобы я не рожда…

Сокджин-сонбэнним делает неуверенный шаг, и мокрый камень предсказуемо выскальзывает из-под босой ноги. Сонбэ взмахивает руками и молча валится в сторону младшего.

Твердое тело бетонной плитой прикладывает Чонгука, сбивая дыхание. Ему понадобилась вся сила, все упорство и мощь, чтобы не пошатнуться и удержать в объятьях падающего Сокджина. Руки скользят по тонкой талии, смыкаются на твердом животе, крепко прижимают к своему сильному телу. Сердце колотится в чужую спину, выстукивая совершенно дикий ритм. Губы шепчут в ухо, задевая маленькую сережку:

— Я тебя поймал, хён… И отпущу, если дашь свою руку. Дай. Мне. Свою. Руку. Хён.

========== 7 ==========

Эта минута решает все.

Чонгук вытягивает руку, не дыша ждет. И дожидается. Твердая, узкая ладонь ложится поверх его руки, переворачивает тыльной стороной вниз. Пальцы в задумчивой ласке пробегаются по выпуклым венам, оценивают ширину и силу запястий, оглаживают круглые костяшки. Его перехватывают и зажимают в своей.

Можно выдохнуть. Полное ощущение, что схватил жар-птицу за хвост. Теперь не обжечься бы.

Переплести пальцы, прижаться тесно, бродить по щиколотку в бурлящей воде — всё это сейчас кажется Чонгуку единственно правильным, значимым в темноте тихой ночи. У этой неожиданной близости есть солидная причина: держать загулявшего, подвыпившего старшего.

— Почему ты сказал, что не хотел бы родиться? — Чонгук не из тех, кто забывает и не из тех, кто ходит вокруг да около.

— Я разве это говорил? Ты что-то путаешь… — мутный, предостерегающий взгляд шилом колет в сердце. — А посмеяться хочешь? Знаешь, что одна стена сказала другой? Встретимся на углу! — и по округе разносится пьяный смех, привлекая к ним ненужное внимание.

Кажется, опьянение Сокджина достигло нового уровня. А может, момент слабости пережит, и сонбэ спрятался, как моллюск в раковину.

Юный первокурсник вдумчивый, обстоятельный. Под внешностью качка скрывается цельная, основательная натура. Чонгук с детства не мечтает, он ставит себе цели и планомерно их воплощает. Даже поступление в Сеульский университет — его намерение, начиная с шестого класса. Пусть и помогли родители с деньгами на обучение, но, в дальнейшем, Чонгук планирует получать стипендию. И он обещает себе, что эта раковина когда-нибудь раскроется и подарит ему самую красивую, перламутровую жемчужину.

— Сокджин-сонбэнним, тебе, наверно, сто раз уже сказали, но я скажу в сто первый. Ты поешь умопомрачительно. Ты, как тенор используешь микст до ля первой октавы. У меня микст не развит, я почти сразу перехожу к фальцету. И тембр у тебя мягкий и нежный… — Чонгук держит старшего за руку, смотрит под ноги и не замечает, как Сокджин замирает, испуганно глядя на него, — Скажи, сонбэ, тебе айдолом стать не предлагали?

— Предлагали. Но как ты понял?.. Ты тоже поешь?.. — Джин крепко сжимает руку Гука, давит пальцами до белых пятен и тут же расслабляет руку, — Ай, да это уже неважно… Знаешь, что надо сделать, чтобы не сидеть без денег? Прилечь! — и бодрый ржач опять разлетается над речкой, пугая спящих рыб.

Чонгук улыбается. Один молодой парень, и столько воплощений, вдруг открывшихся ему. Странный, красивый, похожий на цветочную фею сонбэ. Правильный, рассудительный президент школьного совета. Пьянь несусветная. Вполне сложившийся мужчина с дурацкими, стариковскими шутками, с тайной на душе. Дива с губами, которые до смерти хочется целовать, с самым сладким лицом на свете, километровые стройные ноги и широкие плечи, которого рвут все шаблоны. Голос, от которого улетаешь в далекие ебеня. Весь Сокджин, от белой макушки и до босых ног, ужасно нравится Чонгуку. До искр перед глазами. До мурашек. И что со всем этим делать?

Чайная роза, светлые, мягкие волосы, босые ноги. Тихий голос сладко стелется над плечом:

— Можешь называть меня Джином…