Японцы «засекли» еще двух спутниц Зорге из немецкого посольства. Одна трудилась то ли машинисткой, то ли секретаршей. И по роду деятельности могла быть полезной разведчику.

Не буду представлять Зорге этаким Казановой. Но жизнь молодого крепкого мужчины складывалась так, как и должна была сложиться. Он был женат на безответной русской женщине Кате Максимовой. Официальный брак заключен, действительно трудно поверить в такую вот хронологию, в Москве уже после его отъезда в Японию. И закончился трагически. Ребенка, которого Зорге наказывал жене обязательно назвать тоже Катей, Максимова так и не выносила.

Жена, закончившая театральное училище и подававшая надежды, бросила профессию. Считается – из-за несчастной любви к довольно известному актеру. И карьеру, которая ждала ее в каком-нибудь театре или в студии, изменила круто. Может, привлекала производственная романтика? Или поверила в силу и высокое предназначение пролетариата, вкалывая аппаратчицей на московском заводе «Точеизмеритель»? Получала крошечные премии, в личном деле – благодарности за ударный труд. Поднималась шаг за шагом по цеховой служебной лестнице – и не выше. Не нищета, однако ой как далеко было ей и до на многие годы исчезнувшего Рихарда, и до несбыточной сытости. Она смирилась. Ждала. Писала и получала крайне редкие письма. Тревожно, неспокойно, муторно пережила чистки 1930-х. Хорошо, хоть не тронули.

Уж кому она могла, тихая и безответная, помешать? Но добрались и до бедной Кати, трогательно годами ждавшей Зорге. После его ареста в Токио в 1941-м немного подождали до 1942-го. И у Екатерины Максимовой начались неприятности. Как пишет журналистка Надежда Столярчук, «в июне в ее трудовой книжке появилась запись: “Объявлен выговор с предупреждением за беспечность и срыв графика”. В ноябре – другая, куда более страшная: “Уволена по ст. 47 КЗоТ РСФСР, пункт Д (совершение преступления, арест)”. И тут же суд, приговор: пять лет ссылки в Красноярский край…». А до этого вот-вот должны были назначить начальником цеха.

Выслали в далекую Сибирь. Поселили в барак, где содержались только политические. У Катиной сестры сохранилось два ее письма, где она писала о замучившем ее голоде и страшных морозах. Не выдержав непосильной работы, осужденная Максимова в мучениях скончалась в медицинском пункте поселка Большая Мурта 3 июля 1943 года, так и не узнав, что удалось свершить ее любимому мужу.

Пару раз читал, будто Максимову отравили. Нет, не верится. Но до смерти довели умело. Она работала с вредными химикатами без всякой защиты. Местные врачи честно пытались спасти ее жизнь. Но женщина была настолько истощена, а имевшиеся лекарства так примитивны, что Катя была обречена. Да и по признанию запомнившей Максимову медсестры, «жить ей не хотелось. Отмучилась…». Причиной смерти названо «кровоизлияние в мозг».

О личности Зорге, о методах его работы ходит много домыслов. И чтобы внести ясность, я предоставлю слово старейшему чекисту России Борису Игнатьевичу Гудзю. Это именно он за два с половиной года до войны 13 месяцев руководил из Москвы группой человека, известного ему под оперативным псевдонимом Рамзай. Царство небесное Борису Игнатьевичу, которого я провожал в последний путь на 105-м году его длинной жизни.

– Борис Игнатьевич, а как вы оказались в военной разведке? Почему перешли туда из Иностранного отдела ОГПУ?

– Приехал из-за границы, как раз из Японии, где был резидентом легальной разведки в Токио, и многое мне в родном ИНО показалось странным. Все какие-то напряженные, глаза бегают, общая неуверенность. 1936 год – уже идут процессы, хотя чекистов пока еще массово не сажают или берут выборочно, редко. И приняли меня в ОГПУ после возвращения без интереса, с прохладцей. Как так? Человек вернулся после нескольких лет работы в Японии, по существу, прибыл с фронта. Я докладываю, а слушают меня в ОГПУ с пятого на десятое, невнимательно: «Да-да, это мы знаем… Вот мы даем вам путевку – поезжайте отдохните в Кисловодске, а потом, после, после мы будем с вами подробно разговаривать».

– Но тогда отдых в Кисловодске был вожделенной мечтой для многих.

– Только не для меня. Решил встретиться с Артузовым. Его, бывшего руководителя и одного из основателей ИНО, перевели, к всеобщему удивлению, в военную разведку. Чтобы как-то объяснить странное назначение, объявили, что для усиления. Сообщаю ему: хочу вас повидать. Он отвечает: давай, приезжай. Доложил, рассказал, как «слушали» меня в ИНО. И Артузов предложил перейти в Разведывательное управление РККА. Я согласился.

– Так вы и познакомились с Зорге?

– Я познакомился не с Зорге, а с его операцией. Мой 2-й Восточный отдел занимался запутанными дальневосточными делами, в том числе по Японии. Так что действительно 13 месяцев довольно плотно работал по линии «Рамзай». Этот разведчик больше известен у нас как Рихард Зорге. Меня ввели в операцию, и вместе с начальником отдела я продолжал эту линию. Читал донесения Зорге, отвечал на его письма, изучал вопросы, которые он нам присылал. Когда начальник 2-го отдела болел, а случалось это часто, я докладывал об операции начальнику управления, подписывал у него письма, подготовленные для отправки Зорге.

– Борис Игнатьевич, а почему все-таки работать с Зорге руководители военной разведки пригласили именно вас?

– Руководили военной разведкой Урицкий и Артузов. Артур Христианович Артузов и пригласил меня в январе 1923 года в разведку. Я пригодился ему на сей раз уже в 1936-м как живой человек, два с лишним года проработавший в Японии в качестве сотрудника внешней разведки. Ему было интересно получить человека с японским опытом. Он же там не бывал, как, впрочем, и начальник моего 2-го отдела. Чтобы руководить Зорге, требовалось конкретное знание обстановки. Это исключительно ценно для разведки. Как японская контрразведка ведет наблюдение? Каким образом можно оторваться от слежки, не раздражая наружку? Да и стоит ли отрываться? Я понимал, как и где встречаться с источниками. Вести их в ресторан или еще куда-то. В ту пору японская контрразведка работала тотально, следила за каждым иностранцем. Так что я помогал корректировать деятельность Зорге уже не столько логически, какими-то абстрактными соображениями, а практически, с учетом личного знания обстановки. Ситуация для меня совершенно ясная. Для моих начальников – не особенно. Вряд ли бывали они в Азии, да и в Европе, кроме, конечно, Германии, страны, где работать нам было так же немыслимо сложно, как и в Японии. Помимо абсолютного контроля со стороны японцев еще и труднейший язык, и исключительно сложный, специфический, не всем европейцам понятный менталитет. А еще тяжелый климат, к которому русскому человеку сложно привыкнуть. И постоянное, действующее на нервы, ни на минуты не оставляющее в покое наружное наблюдение. А оторвешься от него, тоже выход слабый. В следующий раз тебя так возьмут в оборот, что мало не покажется: никаких церемоний, сплошная жесткость, иногда переходящая в непредсказуемую откровенную грубость.

– Рассказывают, что так работала при шахе Ирана Реза Пехлеви его секретная служба САВАК.

– Я тоже слышал. Но предвоенное время было еще более суровым. После Второй мировой войны САВАК хотя бы как-то щадил иностранцев, отыгрываясь на своих, на персах. А в Японии деления на своих или пришлых не было.

Моим непосредственным руководителем в Москве был кадровый офицер, полковник, который до этого два-три года стажировался в Японии. Даже написал подробную, очень полезную для армейских специалистов книгу о японской армии. Она у меня до сих пор хранится с его дарственной надписью. Окончил Военную академию, а его – в разведку.

– Хотел попробовать силы на новом поприще?

– Не имел никакого желания. Тогда было принято нажимать, оказывать административное давление, выдвигать в разведку партийцев, военных. Выпускника академии вызвали и сообщили: будете начальником, займетесь разведывательной деятельностью. У нас с ним сложились хорошие отношения, и полковник мне иногда жаловался: был командиром полка, хозяином большого военного хозяйства, а меня – к вам, в разведку, и еще заставляют заниматься агентурной работой. Не был он ни разведчиком, ни контрразведчиком: «На кой черт нам это нужно? У нас по японской армии все есть, мы все о ней знаем». Я его убеждал, что и они, японцы, совсем не дураки, они к нам лазят, а мы – к ним. И результаты это нам приносит хорошие, иногда открываются такие сюжеты. А он: «Борис Игнатьевич, зачем я буду этим заниматься? Будет у нас какой-то агент, не будет. Все это мышиная возня».