Был ли то вечер пятницы, или уже прошли выходные, и наступил понедельник?

Снегопад вроде бы не переставал, но ветер ослабел или же дул порывами, а ставни почти затихли. Мистер Ивнинг подозревал, что за это время на квартиру к нему заходили самые разные люди. Он провел в кресле еще несколько смутных часов, затем вновь появился Джайлз и помог ему добраться до туалета, где из мистера Ивнинга вышли плотные сгустки крови, а по возвращении в кресло рядом с ним неожиданно оказались его личный пароходный кофр и пара чемоданов.

Отвернувшись от необычного багажа, Джайлз причесал и подстриг его длинные каштановые волосы, подправил мохнатые брови и помассировал затылок. Мистер Ивнинг не спросил, чем вызвано такое внимание к его прическе, но все же поинтересовался, стремясь, скорее, нарушить траурное молчание, нежели получить вразумительный ответ:

— Зачем там наверху плотничали, Джайлз?

Слуга помедлил, запнулся и в смущении чуть не прищемил мистеру Ивнингу парикмахерскими ножницами ухо, но под конец громким шепотом ответил:

— Переделывали кровать.

Комната, в которой он просидел все эти дни (сколько: четыре, шесть, быть может, две недели?), комната, принадлежавшая миссис Оуэнс и ее сестре во время его первых четверговых визитов, теперь находилась в полном его распоряжении, а обе женщины перебрались в другие квартиры этого дома, где помещения, равно как и реликвии, было трудно, почти невозможно сосчитать.

Пребывая в какой-то бессловесной апатии (мистер Ивнинг решил, что тяжело болен, хоть и не задумался над тем, почему не приходит врач) и проведя несколько часов в одиночестве, он, внезапно расстроившись, что о нем забыли, воспользовался странным обычаем миссис Оуэнс и властно хлопнул в ладоши. Появился смуглый юноша с большими синяками на висках, ни о чем не спрашивая и не здороваясь, поправил ступни мистера Ивнинга на табурете, налил ему чего-то красного с горьким привкусом и, дожидаясь, пока больной выпьет, жестом осведомился, не желает ли мистер Ивнинг облегчиться.

Новые смутные часы понемногу сменились туманным забытьем. Наконец, стук молотков, глухие удары и шум сдвигаемой мебели, а также удушливые испарения скипидара и краски вовсе перестали ему докучать.

Невероятно: миссис Оуэнс появилась вновь в сопровождении Перл.

— Нечего и говорить, как я рада, что вам лучше, мистер Ивнинг, — очень холодно начала миссис Оуэнс, и сразу было заметно, что выглядит она на пару лет моложе: то ли ее приукрашивал лившийся теперь в окна яркий солнечный свет, то ли (гадал мистер Ивнинг) она прибегла за время его болезни к пластической хирургии — во всяком случае, миссис Оуэнс сильно помолодела, а голос стал грубее, резче и еще театральнее, чем прежде. — В связи с вашим чудесным выздоровлением мы готовы переселить вас в вашу комнату, — продолжала миссис Оуэнс, — и я рада сообщить, что там вы сможете полюбоваться несколькими двусторонними коврами из крашеной пряжи, развернутыми специально для вас… Кровать… — добавила она после осторожной паузы, — надеюсь, вы ее одобрите, — тут он попытался что-то возразить, но она показала, что не допустит этого, — ведь ее переделка всем нам стоила немалых трудов, — ему показалось, что она хотела употребить слово реликвия, но удержалась и лишь сказала в заключение: — Вы же понимаете: рост у вас более шести футов шести дюймов в носках! — она пристально его изучала: — Не могли же мы допустить, чтобы ваши ноги свисали из-под одеяла… — Итак, сэр, — миссис Оуэнс сложила руки на груди, — как вы считаете, под силу ли вам подняться на следующий этаж, разумеется, с нашей помощью?

В следующую минуту двое слуг помогли ему взобраться по нескончаемой винтовой лестнице. Миссис Оуэнс и Перл замыкали шествие, первая болтала без умолку:

— Разумеется, наша северная кровь, мистер Ивнинг, с самого рождения привыкает к жутким снежным дням, к ледяным порывам Борея и к восходящему зимними ночами Ориону, но нашим друзьям с Юга следует быть осторожнее. Вот почему мы так о вас заботимся. В любом случае, вы должны были прийти сразу, а не заглядывать только по четвергам, — брюзгливо закончила она.

Слуги уложили мистера Ивнинга на широкий волосяной диван, стоявший напротив самой длинной кровати, какую он когда-либо видел, включая музейные редкости. Нужно признать, что мистер Ивнинг с ранней юности ни разу не спал на кровати, соответствовавшей его росту и комплекции, ведь, даже получив наследство, он продолжал жить в пансионе, где не было ничего соразмерного его габаритам. В доме же миссис Оуэнс он не выбирал себе образ жизни, однако кровать идеально подходила для его телосложения.

Вокруг волосяного дивана расставили крошечную ширму, и пока миссис Оуэнс и Перл ждали начала представления, Коул (как позже выяснилось, норвежец) снял с мистера Ивнинга старую деловую одежду и облачил его в блестящую зеленую шелковую пижаму. Слуга молниеносно перенес инвалида на кровать, подпер его тело кучей валиков и подушек, так что теперь, в отличие от дней и ночей, проведенных в большом кресле на нижнем этаже, мистер Ивнинг действительно выглядел сидящим.

Хотя еду принесли для всех сидевших в разных местах огромной комнаты, то есть для Перл, миссис Оуэнс и мистера Ивнинга, отведала ее лишь Перл. Утопавший в подушках мистер Ивнинг уставился в одну точку и, во всяком случае, не смотрел на еду. Миссис Оуэнс, не обращая внимания на собственное блюдо (какую-то жареную дичь), достала из складок маркизетового платья усыпанный драгоценностями лорнет и принялась громко, монотонно зачитывать список редких антикварных вещиц, умышленно начав с неких часов из позолоченной бронзы, что заставило мистера Ивнинга воскликнуть:

— Будьте добры, не читайте больше, пока я обедаю! — хоть он и не съел ни кусочка.

Миссис Оуэнс положила бумагу, обмахнулась ею, точно веером, и, спрятав лорнет, подошла к стеганому покрывалу на кровати.

Миссис Оуэнс склонилась над мистером Ив-нингом, точно врач, и он закрыл глаза. Исходивший от ее груди аромат воскрешал в памяти благоухание приморских садов.

— Вся наша совместная жизнь, — начала она, будто во сне, — несомненно, должна была свестись к перечислению предметов имущества. Во всяком случае, так я себе представляла… Я думала, вы проявите внимательность. Я достала эти специальные очки, — она легко коснулась лорнета, — и рассчитывала, что буду читать вам, раз уж больше не читаю себе самой. Признаться, я надеялась, что, поднимая изредка глаза от бумаги, смогу отдохнуть, задержав взгляд на ваших прекрасных чертах… Если вы намерены лишить меня этого удовольствия, дорогой мистер Ивнинг, так и скажите, мы примем новые меры и займемся новыми приготовлениями, — тут она оперлась рукой на кровать, словно проверяя ее на прочность. — Не думаю, что даже столь плохой наблюдатель и безразличный гость, как вы, мог не заметить колоссального оживления, суеты и подготовки — подлинной метаморфозы, вызванной вашим прибытием. Попомните мои слова: я готова сделать для вас еще больше, но если мне суждено лишиться простой и, можно сказать, единственной отрады — чтения списка бесценных реликвий, при котором я время от времени могла бы задерживать на вас взгляд, так и скажите, но тогда прошу извинить меня и позволить мне уйти из собственного дома.

В этот наиболее драматический момент своей жизни никогда не отличавшийся ораторскими способностями мистер Ивнинг сумел лишь схватить гибкую, украшенную драгоценностями кисть миссис Оуэнс шершавой потрескавшейся рукой и, прижав ее палец к своему лицу, вскрикнуть:

— Нет!

— Что — нет? — отдернув ладонь, спросила она, но вместе с тем едва заметно улыбнулась от удовольствия.

Приподнявшись над горой подушек, он с трудом вымолвил:

— А как же мои дела там? — и наобум показал в ту сторону, где, по его представлениям, находилась его контора.

Миссис Оуэнс покачала головой:

— Чем бы вы там ни занимались, мистер Ивнинг, — она посмотрела на него с презрением, — лучше заменить «там» на «здесь», сэр. Так вот, сейчас у вас гораздо больше дел, чем когда-либо в каком-то другом месте… Это ваш дом! — воскликнула она и, выйдя из себя, добавила: — Ваша работа — здесь, и только здесь!