Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Значит, по-твоему, невозможно, чтобы она завязала там знакомство более серьезное, о чем решила не писать?

— Почему ты так говоришь? Я пожала плечами.

— Потому только, что именно ты заметил ее рассеянность. И из-за того, что Майкл сказал о переменах в ее наружности. Одним словом, она изменилась. Этому должно быть объяснение.

Из холла вдруг вырвался механический смех, ставший громче, за ним послышалась бодрая музыка, от которой так и тянет пуститься в пляс. Я приложила палец к губам, давая знак Полу оставить разговор. Секунд через десять в дверь кухни просунулась голова Лили.

— А я не наелась, — сказала она в пространство. — Можно мне тост?

— Доброе утро, — сказала а — Ну, что Анджелика? Перебесилась?

Лили кивнула — нет ничего скучнее для ребенка, чем уже просмотренные мультипликации.

— Черный или белый? Пол поднялся из-за стола.

— Конечно, белый.

— Масло или маргарин?

— Конечно, маргарин.

— С джемом или с медом? Пауза.

— С «Нутеллой», конечно, — в один голос сказали оба.

Мордой об стол. Ну зачем уж так.

— Сначала принеси миску с хлопьями, — сказал Пол.

— Ну-у, потом! Там сейчас «Спайдермен» будет!

— Нет, сейчас!

— Ну во-от!

— Слушай, не принесешь миску — не получишь тоста.

Театрально вздохнув, Лили выкатилась.

Я вдруг подумала, что если бы не мое присутствие, Пол, быть может, бы и сдался. Иногда так трудно бывает добиваться самых простых вещей.

Так или иначе, но тостер он запустил.

— Ты тосты будешь?

Я покачала головой.

— Майкл ушел?

— Да, ему рано позвонили. Я помолчала.

— Пол! — Он поднял на меня глаза. — Мне он очень нравится. Надежный. Хороший человек.

Пол растянул губы в улыбке.

— Угу. Такие на дороге не валяются, верно? Приглашение позубоскалить плюхнулось, как плюхается на землю подмоченная шутиха.

— Вы, наверное, собираетесь съехаться? Отвернувшись от меня, он опять занялся тостером.

— Собирались.

— А сейчас?

Спина Пола сердито вздохнула.

— Ну, это зависит от происходящего здесь, не правда ли?

— Зависит? — Я допила свой чай. — Не вижу тут связи.

— Ох, перестань, Стелла! — сказал он, поворачиваясь ко мне с еще более раздраженным видом. — Ты и сама наверняка думала об этом!

Я набрала побольше воздуха.

— Нет, — солгала я и, поставив кружку, вперилась глазами в ее дно. В былые времена (такие давние, что я их и не помню) женщины по спитому чаю узнавали о жизни что-то, ранее от них скрытое. С появлением чайных пакетиков мы потеряли способность заглядывать в будущее. Жаль. — Нет, не думала.

Он хмуро взглянул на меня, но сдержался и сел напротив, оставив тост ненамасленным и ненамаргариненным.

Он мотнул головой.

— Прости.

Я ответила жестом, означавшим: «Не стоит извинения».

— Я тоже спал не очень.

— Ясно. — Минуту мы сидели молча. — Ты здорово умеешь с ней управляться, Пол, по-настоящему здорово.

Он пожал плечами, но промолчал.

— Мы справимся, — сказала я наконец. — И между собой мы справимся. И с девочкой все будет в порядке. Но нам не придется справляться, потому что до этого дело не дойдет. Я знаю, что не дойдет.

Он поднял на меня глаза и улыбнулся. Я ответила ему улыбкой.

— Да. Ты права, не дойдет. — Он помолчал. — Ты ведь можешь остаться на несколько дней, да?

— Ты же знаешь, что могу. Останусь на столько, на сколько понадобится.

Он застыл. Он хотел что-то сказать. Было видно, что в нем назревает это.

— Мне завтра надо в Шотландию, на деловую встречу. С утра пораньше. Это по поводу договоренности с шотландским агентом. Очень важная встреча. Я хотел было с ним поговорить, чтобы отменить все. Но у меня нет его домашнего телефона.

Я кивнула:

— Ну, конечно же, ты должен ехать. Он все еще отводил глаза.

— Я могу полететь первым же самолетом в шесть часов. А могу поехать ночным поездом — может быть, у них еще остались плацкартные.

Я не сразу ответила. Было трудно следить за тем, что он мне говорил.

— Ну а как ты хотел раньше? Раньше, до всего этого?

Он вздохнул.

— Я хотел лететь сегодня днем. Чтобы уже вечером встретиться кое с кем из коллег.

Я пожала плечами.

— Так за чем же дело стало?

— Ну а как ты с Лили?

Что «я с Лили»? О чем мы вообще разговариваем? Я вдруг осознала, что не понимаю этого.

— Все будет прекрасно. Не о чем говорить.

— Точно? Ты уверена?

На этот раз он поднял на меня глаза — человек, желающий поступить так, как должно, но нуждающийся в некотором разбеге, чтобы понять, что именно должно. Мне ли, из всех людей на свете, винить его за это?

Я улыбнулась.

— Точно. Абсолютно уверена. Он тоже улыбнулся.

— Спасибо, Стелла.

На стоявшем возле дальней стенки тостере выскочили хлебные ломтики. Несколько мгновений мы оба не шевелились. Потом я встала из-за стола.

— Ну, я возьму все-таки тост.

Отсутствие — Воскресенье

На этот раз — не вид, а только запахи и шум. Химикаты теперь были свежими и пахли остро и едко, как нюхательная соль, которую суют под нос упавшему в обморок. Она различала стуки, передвигание бутылочек и корытцев, звук льющейся из-под крана воды, струя била фонтаном о металлическую раковину внизу. Звук этот вызывал желание помочиться. Вспоминалась ее первая ночь в доме, когда, очнувшись, она мечтала об уборной. Сколько же она тогда провалялась без сознания? Часов семь-восемь? Та же отрава, тот же сон. Только плен другой. Голова раскалывалась от сильной пульсирующей боли, а наркотик, чтобы утихомирить боль, не действовал. Ничего, чтобы притупить чувства. И среди них самое ясное и несомненное: больше умирать она не хочет.

Она открыла глаза, чтобы проверить, сможет ли.

Она полулежала в кресле, прикрытая со всех сторон подоткнутым одеялом. Заботливо подложенные подушки удерживали голову в приподнятом положении. Если бы не пульсирующая боль в голове, чувствовала бы она себя вполне комфортно, почти уютно. Перед ней простирался подпол — как будто сошедший с полотна Джозефа Райта из Дерби, художника, знавшего толк в контрастах света и тьмы. Возле дальней стены находилось все нужное для фотографии: посуда для промывки и проявки пленок, прожектор и увеличитель, свисающие с потолка. И надо всем этим на бельевой веревке были развешаны еще влажные свежеотпечатанные фотографии; центром каждой из них было женское тело, бело-розовые контуры поблескивали под фотолабораторными фонарями. Там, куда не достигал этот свет, царила лиловатая чернота, в которой шевелились какие-то тени и силуэты. Единственной движущейся тенью была тень от него.

Стоя к ней спиной, он склонялся над проявочным корытцем, держа в пальцах снимок, болтал им взад-вперед, потом вытаскивал, разглядывал на свет и вешал на леску; со снимков капал проявитель, и пол был усеян каплями. Она не сводила глаз с его фигуры. Двигался он теперь словно иначе, в движениях заметно было плавное изящество, которое раньше ей не бросалось в глаза. Казалось, сосредоточенность раскрепостила его суставы, хорошенько сдобрив их смазкой и уничтожив скованность и робость. Он делал то, что хорошо умел делать. В конце концов, каждый человек в чем-нибудь да талантлив. Его талантом были фотография и вуайеризм. К этому она могла бы приплюсовать насилие и смерть.

Она перевела взгляд на уже готовые фотографии, ожидая встретить там запечатленным собственный ужас. Вместо этого она увидела красоту: Паолу, влюбленную если не в фотографа, то в его камеру, высокую женскую фигуру в длинном белом платье, плотно, как кожа змеи, облегающем ее. Свет играл на материи, искрившейся под его лучами, подчеркивая выпуклости тела — тяжелые груди, обтянутый шелком живот, удивительно красивый абрис бедер и зада. Издали она казалась не просто телом — явлением природы, частью пейзажа — эротическим холмом наметенного снега, воплощением природной женственности во всем, в каждом вылепленном ветром изгибе. Женщина менее элегантная в таком виде могла бы показаться чересчур пышной. Но эта женщина с уверенностью несла свое тело. Она была похожа на актрису, игравшую роль актрисы в «Сладкой жизни» — спелая красота перезрелости. Слишком женственная, чтобы ею владеть любому мужчине. Особенно этому.

58
{"b":"7840","o":1}