По правде, последнюю неделю, после концерта в Marqueé Club, они не так уж и плохо взаимодействовали друг с другом. Вернее, они не взаимодействовали никак. Люпин старался приезжать на репетиции позже обычного и уезжать, как только они заканчивались. Оказалось, игнорировать существование друг друга было куда более сносно.

— Хорошо, Питер, какие у тебя идеи? — Поттер перевел взгляд на застывшего в шоке друга.

Удивительно, насколько в домашнем виде музыканты отличались от того, какими их воспринимал Римус. Джеймс был одет в бордовую клетчатую пижаму, очки и пару вязаных носков. На Питере был халат, а Сириус выглядел на лет пять моложе обычного. В своих серых трениках, белой футболке и с расхлябанным пучком на голове. Впервые Римус не ощущал себя глупо в простых джинсах и толстовке.

— Я думал… Что насчёт смерти? У нас нет об этом песен, — Питер попытался улыбнуться.

— Как всегда, Хвост, мистер позитив, — Сириус сочувственно похлопал друга по плечу. — Что именно ты подразумеваешь под смертью?

— Может, поднять вопрос о нищете, о том, как много молодых ребят умирают от ебаной неуверенности в завтрашнем дне?

— Питер, наш первый альбом был фактически об этом, зачем повторяться? — Джеймс приподнял бровь, стараясь звучать менее осуждающе. — А как насчет тебя, Римус? Есть идеи?

Лохматый вопросительно уставился на басиста, и Люпин внезапно ощутил себя таким маленьким и смущенным. Он никогда прежде и не мечтал о такой возможности. Творить музыку с лучшими музыкантами Лондона и создавать историю. У него не было воздушных замков, касательно жизни. Он и не рассчитывал, что наступит день, когда один из самых известных гитаристов, Джеймс, черт возьми, Поттер заинтересуется его мнением.

— Мне кажется, что у вас, ребята, довольно много песен о политике, власти и… абстрактных явлениях, и это здорово, но… — Люпин застенчиво натянул на запястья рукава. — Но я думал о реальных историях, знаете? Историях простых людей, которое могли бы стать центральными героями альбома.

— Что ты имеешь в виду? — Джеймс с любопытством оглядел его.

— Мы могли бы, например, подойти к нищему на вокзале и просто, ну, поговорить с ним, — Люпин пожал плечами. — Узнать, как он там оказался. Узнать его имя, услышать его… Посвятить песню человеку, выброшенному правительством на произвол судьбы, словно биомусор.

— Зачем искать нищего, если у тебя, наверняка, есть друзья на вокзале? — Сириус язвительно улыбнулся, на что Рем ответил кретину средним пальцем.

— Ещё я думал о песне под названием Crime and Punishment, — басист вновь сосредоточил внимание на Поттере. — Преступление и наказание. Это история о столкновении простого студента с учениями Ницше. С идеей о сверхчеловеке. Парень не знает, как бороться с бедностью в обществе, поэтому совершает убийство, полагая, что может принести в этот мир справедливость. Но это только разрушает его.

— Люпин, ты ведь специально делаешь все, чтобы я тебя высмеивал, верно? — Сириус уставился на него в неверии. — Фёдор, блять, Достоевский, серьезно? Это настолько не панк, что меня сейчас стошнит.

Римус закатил глаза от очередного прилива раздражения, но осознание нахлынуло на него раньше, чем он успел возразить.

— Откуда ты вообще знаешь, что это Достоевский?

Сириус на секунду замер, а затем развёл перед собой руками.

— Догадался.

— Твоя первая догадка – малоизвестный русский писатель, серьёзно? — Римус ощутил, как губы расплываются в улыбке.

— Завались, умник.

Люпин ощутил, как что-то теплое разливается внутри него, как только Сириус… действительно покраснел? Потому что в секрете читал Достоевского?

— Я никогда не пойму тебя, Блэк, честно, — усмехнулся басист, делая глоток из бутылки пива.

— Я на это и рассчитываю, крысёныш.

Они обсуждали альбом, по крайней мере, до двух часов ночи. Разогревали пиццу и опустошали ящик пива. В какой-то момент Римус осознал, что Питер ушёл к себе в комнату спать, а Сириус и Джеймс танцевали посреди гостиной, выкрикивая во все горло Starman Дэвида Боуи.

— There’s a Starman waiting in the sky! — напевал Сириус в импровизированный микрофон из бутылки, крепко обнимая Поттера. И, Господи, каким же хорошим певцом этот кретин все-таки был. Римус это понимал ещё во время репетиций, но сейчас Блэк абсолютно точно попадал в каждую ноту. — He’d like to come and meet us, but he thinks he’d blow our minds!

Римус завороженно наблюдал за ними, сидя на ковре. Потому что это было, черт возьми, удивительно наконец встретить людей, одержимых музыкой так же, как он. Если бы не выходки Блэка, возможно, он смог бы даже стать частью их дружбы?

— Ладно, ребята, уже скоро начнёт светать… — Джеймс взъерошил песочные кудри Рема в знак прощания. — Увидимся завтра на репетиции.

— До встречи, — улыбнулся ему Люпин в ответ.

Как только Поттер закрыл за собой дверь в спальню, тишина гостиной и тихое потрескивание виниловой пластинки напомнили Римусу, где и с кем он остался наедине.

— Кхм… Мне пора, — басист схватил свою кожаную куртку и неловко оглядел Бродягу. — До завтра?

— Вы все чертовски скучные, — вокалист лениво упал на ковер и вытащил из кармана пачку сигарет. Только внутри были явно не самокрутки из табака. — Сейчас же, блять, детское время!

Он что… Не возражал, чтобы Римус остался?

— Это травка? — осторожно поинтересовался Люпин, почесывая за ухом. Но, судя по запаху дыма и довольной улыбке на лице Сириуса… Да, это точно была не самокрутка.

— Что? Хочешь попробовать, хороший мальчик? — Сириус взглянул на него с дерзкой ухмылкой, напомнив Римусу в очередной раз, какой мудак перед ним находился.

Но правда была в том, что Люпин не возразил бы пару раз затянуться. В последний раз он прикасался к марихуане на выпускном в школе, а это было три года назад. У него всегда были плачевные отношения с наркотиками, а особенно с людьми, которые их принимали. Но было уже почти три часа утра, и вовсе не хотелось идти двадцать километров пешком по гетто, в котором Римус снимал квартиру.

— Можно? — Римус присел на ковер рядом с Сириусом и принял косяк. Вкус был ужасный, а запах напоминал жженый пластик или лошадиный навоз. Но в ту же секунду, как Люпин сделал затяжку, теплая волна расслабления окутала его разум и тело.

— Ничего себе, крысёныш, — хихикнул Сириус, изучая лицо светловолосого пристальным взглядом. — Сначала травка, а потом что? Украдешь у меня титул «плохого парня»?

— Тебе не о чем беспокоиться, — Люпин сделал очередную затяжку и громко откашлялся, когда запершило в горле.

— Да, ты прав, — улыбнулся Сириус, все ещё наблюдая за жалкими попытками.

Когда Блэк забрал свой косяк обратно, то подошёл к проигрывателю сменить пластинку. Зазвучала знакомая рок-мелодия, и Сириус даже начал тихонько пританцовывать, возвращаясь обратно на ковёр.

— Nazareth, серьезно? — усмехнулся Римус, принимая косяк от брюнета, что теперь довольно подпевал слова. — Ты это слушаешь?

— Что с ними не так? — Сириус нахмурил брови. И Римус неосознанно отодвинулся чуть подальше, потому что находиться с этим вспыльчивым кретином было опасно для жизни и здоровья. Никогда не знаешь его следующий шаг.

— Это рок… Ты разве не презираешь все коммерческое дерьмо? — Римус с любопытством оглядел его лицо. Тень застенчивости снова появилась в серых глазах. — Боже мой, Блэк… Сначала Достоевский, теперь Nazareth… Боишься быть честным в вещах, которые любишь?

Сириус сделал долгую затяжку, издав смешок. Дым окутал пространство гостиной.

— Что такое честность, Люпин? Кому она нужна? — его теперь красные, прикрытые глаза прожигали что-то внутри Римуса. Тёмные прядки волос выбились из пучка. — Ты жертвуешь этим дерьмом в ту же секунду, как приходит слава. Первое время устраиваешь шоу, даёшь людям то, чего они хотят… Фальшивку. Потому что им, блять, не нужна реальность, им не нужна ебаная честность… Сначала ты даёшь пластиковую версию себя, а затем сливаешься с ней воедино. Блять, я даже не помню свой любимый вкус сока… — Сириус протянул светловолосому косяк, при этом тихо посмеиваясь. Будто… в отчаянии. — На каждом туре, на каждом концерте нам дают эти дурацкие банки клюквенного сока. Видимо, для рекламы… Фанаты начали скупать их из-за нас. И это, вроде как, вошло у Мародёров в привычку… Пить только клюквенный сок, — Блэк закусил губу и вдруг перестал улыбаться. — Блять, я серьезно не помню, какой сок мне нравился до этого. Клянусь, я ничего не помню о своей прежней жизни.