Перестать чувствовать. Перестать чувствовать. Перестать чувствовать.

— КЭТРИН! — он ломился в дверь знакомого дома, задыхаясь от слез, от ломки в теле, от ужаса, в котором начинал захлёбываться. От понимания: «Если он сейчас не примет, его сердце разорвётся на куски». — Кэтрин, пожа-а-алуйста!

Бродяга глотал сопли, бил кулаками в дверь, не узнавал уже себя и того, кем был последний месяц.

— Сири? — девушка отворила дверь в одном халате, глядя на зареванного, полуживого вокалиста. — Мой медвежонок, господи, что с тобой?

— Дай мне хоть что-нибудь, м-молю, — Сириус сжимался, задыхался в собственной оледеневшей плоти. — Хоть что-нибудь…

Девушка тут же схватила его за руку и потащила внутрь, усадила на диван в душной гостиной, где царил настоящий хаос из стеклянных бутылок, сигарет и запаха маргинального образа жизни.

— Держи, бон-бон…

Она опечалено присела напротив него с пакетиком чего-то, что должно было помочь. И Сириусу было уже плевать, чего именно.

— Пчелка, что с тобой? — она гладила его по волосам, и все происходило, как в пьяном бреду.

— Кэтр-рин, я больше не могу… — Сириус дрожащими руками высыпал порошок, как при треморе. — Это пиздец.

Он схватил первую попавшуюся пластиковую карту и начал распределять дорожки.

— Я думала, ты уже никогда не придёшь… — прошептала блондинка своим писклявым, назойливым голосом. — Особенно после случившегося…

— После чего? — попытался он поддержать диалог, но все мысли уже были об одном.

— Ну… после статьи в газете, — девушка закусила губы, наблюдая за парнем, что едва мог сидеть на месте. — Я так на тебя разозлилась после того, как ты меня прогнал в тот вечер… Прости, что я рассказала! Я не хотела, бон-бон!

Сириус замер с пластиковой картой, в паре сантиметров от того, чтобы вдохнуть порошок.

Ебаный. Кошмарный. Сон.

— Что ты рассказала? — поднял он голову, сердце, должно быть, остановилось в грудной клетке.

— Ну про маму, про твою спинку, пчелка, — глаза девушки уставились на него в фальшивом, слащавом сочувствии. — Ты меня очень обидел, у меня не было выбора…

Сириус перестал дышать, все начало кружиться в каком-то лихорадочном сне.

— Откуда? — прошептал он, едва способный бороться с новым потоком слез. — Откуда ты узнала об этом?

— Ты мне рассказал в день вечеринки с Virgin Records, не помнишь? — Кэтрин наивно захлопала глазками. — Тебе стало тогда плохо в туалете, я спросила, откуда шрамы на твоей спинке…

Весь мир Сириуса, должно быть, перестал вращаться в то мгновение. Боль, которая надламывала его кости, переросла в ужасающий гнев. В неверие и злость на самого себя.

Он тогда отключился и забыл обо всем, что происходило. Забыл, что мог рассказывать, а что – нет. Тогда Римус, тогда его котёнок… Тогда его котёнок спас его в том туалете.

Луни никогда ни о чем не рассказывал, он не сливал информации. Он спас Сириуса. Только он.

— Блять… — лицо брюнета сжалось в настоящем отвращении, ужасе от самого себя. — Блять!

Он откинул пластиковую карту в сторону, забыл напрочь о том, зачем пришел в этот дом, почему хотел принять наркотики. В голове осталось только одно воспоминание, только один смысл жить и бороться.

Римус.

— Бон-бон! — закричала вслед Кэтрин.

Но Сириус уже бежал к выходу, сопротивляясь разуму, заставляя себя перебороть боль и исправить все, пока ещё был шанс.

Пока ещё была надежда.

***

Римус заметил на часах полвторого ночи, когда в дверь постучались.

Ему уже успел позвонить Джеймс, предупредил о том, что лучший друг сбежал.

И часть Римуса знала, что это был Сириус. Болезненная, надломленная, влюблённая часть него не могла сопротивляться. И Люпин пересилил себя, собрал слёзы рукавом пижамной рубашки, вышел босиком в коридор и отворил дверь дрожащими руками.

— Луни…

Брюнет стоял в проходе, насквозь промокший, в домашних штанах и толстовке Римуса. Красный, дрожащий, такой потерянный, будто его истерзали и ограбили по пути.

Люпин не успел открыть рот, но уже хотел разреветься.

— Римус, прости меня… — прошептал Сириус, сжимаясь в плечики, едва дыша. — Господи, п-прости…

Луни ощутил себя парализованным, настолько опустошенным, будто все силы за последние дни из него выкачали. Смог только пройти в гостиную, впуская за собой Бродягу. Капли дождя стекали с худенького тела, и вокалист трясся, шатаясь на одном месте. Серые глаза никогда ещё не выглядели более несчастными и… виноватыми.

— Кто это был? — проговорил тихо Римус, глотая обиду. — Почему ты здесь?

Блэк судорожно закивал головой, такой слабый, будто вот-вот повалиться в обморок.

— К-Кэтрин… Я рассказал ей, когда был под чем-то, — Сириус кусал губы, сжимал кулаки, боролся с самим собой, чтобы выдавить скулящий голос. — Я не знал… Луни…

— Кэтрин? — Римус изогнул бровь, но затем осознание ужасом нахлынуло на него. Выбило землю из под ног и выпотрошило душу. — Т-ты ходил к Кэтрин?

Лицо Римуса сжалось в отвращении, он замотал головой, будто в наивном отрицании. В надежде, что это окажется ложью или шуткой.

— Луни…

— Ты ходил к ней за дозой, верно? — слёзы наполнили глаза Римуса, и ему стало так невыносимо тошно. Должно быть, так ощущался его самый жуткий кошмар. — Сириус…

— Я ничего не принял, — Блэк отрицательно мотал головой. — Я н-ничего не принял…

— Но ты ходил к ней, Сириус! — слёзы потекли по лицу светловолосого, и он прикрыл рот рукой. — Ты хотел это сделать. П-потому что… Потому что думал, что я предал тебя…

— Мне было больно…

— Сириус, — Лунатик сжал тяжёлые веки и ноги его пошатнулись. Голос сорвался на несчастный скулёж. — Сириус, я не могу быть причиной твоих завязок и срывов. Я не хочу, чтобы твоё состояние зависело от меня… Это уничтожит нас обоих.

Брюнет только сильнее сжался в собственное тело, а затем подбежал к басисту, чтобы обхватить тёплые ладони своими.

— Луни, этого больше не повторится, я об-бещаю…

Римус смотрел на него и понимал, что любовь невозможно было построить на зависимостях. Невозможно было научиться доверять друг другу и создавать здоровые отношения.

Они были обречены ещё в тот день, когда впервые встретились.

— Послушай меня, котенок, — Римус опустил осторожно парня на пол, и они уселись друг напротив друга на ковре. — Ты так сильно мне нравишься, я прежде и не знал, что способен на это. Чувствовать… Чувствовать подобную нужду каждой клеточкой своего существа… Я… Я люблю тебя. Всем сердцем. Ты моя первая, настоящая, всепоглощающая любовь…

Сириус замер на месте, такой маленький и несчастный. Его губы приоткрылись в тяжелом вдохе.

— Я тоже, Луни… — задыхался Бродяга в слезах. — Я так л-люблю тебя. Я люблю тебя…

Сердце Римуса действительно ощутило электрический заряд, несравнимый ни с чем. Настолько опьяняющий, все его тело растворилось в пространстве.

— Я знаю, моя душа, — Люпин ласково улыбнулся ему, глаза начинали наполняться соленой, болезненной жидкостью. Он нежно погладил худенькую щеку своей ладонью. — Ты… Ты первый человек, с которым я готов был провести всю оставшуюся жизнь. Т-ты та великая любовь, о которой я мечтал, в которую я всегда верил и не сдавался… Но… — Римус ощутил, как тихий голос срывается на шёпот. — Но, боюсь, мы нашли друг друга в неправильное время… Ты и я… Мы были созданы друг для друга. И, я знаю, ты будешь до конца жизни моей главной, самой великой любовью… Но нам просто не повезло. Не знаю, со временем или обстоятельствами… Но нам просто чертовски, сука, не повезло.

Блэк отчаянно всхлипнул, и Рем обхватил взмокшее, сморщенное лицо в ладони, нежно поглаживая по скулам.

— Чтобы ты обрёл свой голос, чтобы т-ты научился снова жить и любить себя… — голова Луни начинала кружиться от непреодолимого страха. Смертельная лавина отчаяния захватила горло. — Я должен отпустить тебя.

Сириус теперь буквально разваливался на части, мотая головой в отрицании, словно маленькое дитя. А Римус… Он сдался и прикрыл наполненные слезами веки, выдыхая мучительный поток.