Прошло уже две недели с тех пор, как Римус попал в автокатастрофу. В последний раз Сириус видел своего друга ещё в больнице, когда трое Мародёров прибежали после полученных новостей и увидели Лунатика, обмякшего на простынях койки. С капельницей, синяками и огромным бордовым ранением поперек носа. Он был бледен, едва дышал, и Лайалл Люпин, который только-только потерял свою жену, терпеливо попросил друзей уйти.
Сириус съедал себя заживо, отчаянно рыдая на плече Джеймса, и молился Богу, сидя в церкви на коленях, чтобы Римус выжил… Только через несколько мучительных дней они получили короткое сообщение: «Я в порядке». Но, конечно, Лунатик не был в порядке... Друзья ждали и ждали, когда он наконец позвонит. Но наступило Рождество, а Рем так и не вышел на связь. И Сириус не мог больше оставлять его одного.
— Когда он в последний раз выходил из комнаты? — Блэк сглотнул болезненный ком, глядя на Лайалла. Мужчина выглядел постаревшим на несколько лет, с отросшей бородой и пустым, стеклянным взглядом.
— Вчера, в-вроде, он принимал душ, я слышал шум, — выдохнул Люпин, сжимая переносицу пальцами. — Я волнуюсь не меньше вас, но я не могу заставить его выйти и поговорить. Ему нужно время.
— Он может умереть от голода, — взорвался Сириус, чувствуя каждым нервом, что начинает злиться. Но Джеймс прервал его, положив руку на спину.
— Простите, мистер Люпин, мы больше не потревожим вас в такое трудное время, — извинился Поттер. — Тогда просто оставим подарки здесь.
Джеймс уложил коробки на пол и повёл Питера за руку к лестнице. Его взгляд встревожено оглядел Сириуса, прикованного к месту.
— Он не выйдет, — измученно вздохнул Лайалл, глядя брюнету прямо в глаза. — Дай ему время.
Но Бродяга провел слишком много ночей в тревоге, рвоте и слезах, чтобы сдаться и уйти сейчас. Особенно когда он понимал, что Римус не был близок со своим отцом, и этот человек даже не знал, что происходило в комнате сына, ел ли он, спал ли и был ли жив вообще…
— Могу я поговорить с ним наедине? Через дверь? — прошептал он, ощущая, как в глазах щиплет от слез.
— Конечно, мальчик, — Лайалл похлопал его по спине и спустился вслед за Джеймсом и Питером на первый этаж дома.
Сириус тяжело выдохнул, как только коридор погрузился в тишину. Брюнет опустился на колени и прислонился щекой к двери. Так сильно желая услышать хоть какие-нибудь звуки, хоть какое-нибудь доказательство того, что Римус дышал.
— Привет, Луни, — проговорил Блэк достаточно громко, чтобы друг услышал, но все равно почти шёпотом. Горло перехватило от боли. — Я один, так что… Просто поговорю с тобой, даже если ты не хочешь отвечать... Я… Я скучаю по тебе, Луни, и я так р-рад, что ты выжи… выжил, — Сириус ощущал себя ужасно глупо и неловко, но больше не мог утаивать те чувства, что царапали сердце. Поэтому он нежно погладил деревянную дверь. — Может показаться, что сейчас… Мир предал тебя, н-но... Ты не одинок, ясно? Я не знаю, что сказать, чтобы облегчить твою боль. Но, пожалуйста, ешь и пей, я не могу представить свой мир без тебя... — Сириус был так разбит в тот момент, что чуть не признался в своей совсем недавно обнаруженной влюбленности. — Я принёс тебе шоколад и отличную книгу. Но ты не узнаешь ее названия, если не выйдешь. Поэтому я надеюсь, что, когда я уйду, ты все-таки рассмотришь ее и... И поешь свой остывающий ужин. Я… Боже, я дерьмо собачье в поддержке, но я просто надеюсь, что тебе станет лучше. Я всегда здесь, если тебе нужно поговорить, Луни. Я-я... — Сириус почувствовал, как по щекам потекли горячие слезы. — Я люблю тебя, — прошептал он, но только одними губами. Потому что слишком сильно трусил озвучить правду.
Сириус прикоснулся к двери мокрой щекой и встал на дрожащие ноги. Но как раз в тот момент, когда он собирался уходить, замок на двери щелкнул. Сердце Сириуса чуть не выпрыгнуло из груди. Наконец-то. И он судорожно втянул лёгкими воздух. Те секунды, во время которых Люпин открывал дверь, казались целой вечностью. Но уже через мгновение... Мальчик, в которого Сириус был так отчаянно влюблен, стоял перед ним в детской пижаме, осунувшийся и бледный. С огромным шрамом поперек усталого лица. Глаза настолько опухли, что их едва можно было разглядеть, но смотрели они прямо на Сириуса.
— Заходи.
Бродяга шмыгнул носом, отчаянно пытаясь скрыть слезы, и начал лихорадочно собирать подарки с пола, а затем выронил все и сразу, как только вошёл и прикрыл дверь. Потому что он заключил Римуса в самые крепкие объятия из всех, сжимая мальчика в руках, как подушку. Волна облегчения и покоя.
— Я скучал, — прошептал Блэк с прерывистым дыханием и ощутил, как худые ручки обхватили талию.
А потом Римус начал дрожать, задыхаясь ему в шею. Это было так невыносимо, что у Сириуса защемило в груди от ужаса, любви и сочувствия. Он повел задыхающегося друга к кровати, усадив на взъерошенные простыни. В комнате царил настоящий беспорядок.
— Про-прости, — Люпин закашлялся, пытаясь сдержать слезы. — Мне ж-жаль. Я, наверное, выгляжу так ужасно и п-п-просто уродливо... — он прикрыл свой шрам ладонями.
Внутренности скрутило от отчаяния, и Сириус отвёл чужие руки.
— Ничто не может разрушить твою красоту, Луни, ничто, ты меня слышишь? — прошептал он, обхватывая ладонями самое чудесное лицо в мире и глядя со всей любовью, что ощущал. Шрам вовсе не был таким уж большим, просто опухшим. Через годы он превратится в тонкую белую линию. — Я так рад, что ты ж-жив. Это единственное, что имеет значение.
— Но... он-н-она нет, — всхлипнул Римус, прикрывая рот в отчаянных попытках не закричать. — Когда я был маленьким, я-я знал, что т-т-такое случается, но… — с губ сорвался сдавленный всхлип. — Но как это мог-могло произойти с моей ма-мамой… Я должен был умереть вм-вм-вместо нее.
Сириусу оставалось только крепко обнять друга и попытаться отдать каждую частичку себя. Все сочувствие и тревогу. Если бы Бродяга мог вырвать сердце и отдать Римусу, он бы так и сделал. Незамедлительно. Он просто не знал, что именно было необходимо сказать, и стоило ли.
— Ты не один, — прошептал он еще раз, потому что не хотел лгать Римусу. Не хотел говорить, «все в порядке» или «это пройдёт», потому что это не так. Ничего нет хуже смерти. Но Сириус был здесь ради друга и поклялся всегда быть рядом, несмотря ни на что. — Ты не один, котенок.
Римус обнял его и растаял на плече, всхлипывая и цепляясь за Сириуса, как одичавший зверёк. Наверное, так они просидели больше часа, но брюнету казалось, будто все происходило во сне. Поэтому, когда Римус наконец перестал захлёбываться в слезах и икать, Блэк побежал за подносом с водой и уложил мальчика на подушки, нежно поглаживая по пушистым волосам. Да, Сириус был его другом, но в чем Римус действительно нуждался эти две недели, так это в матери. Сириус мало что знал о хорошем материнстве, но он доверился в тот момент инстинктам.
— Ты можешь поесть за меня? — прошептал он, поднося ложку с супом.
Римус хныкал, но все же ел, не отводя взгляда от друга. А потом заснул в чужих руках под тихое пение рождественских мелодий, которые Сириус сочинял на ходу.
— С Рождеством, Луни.
Блэк заглянул в спящее лицо и признался наконец своему бедному тринадцатилетнему сердцу… Он был безнадежно и отчаянно влюблен.
«Сириус был здесь ради друга и поклялся всегда быть рядом, несмотря ни на что».
Но теперь… Блэк стоял посреди комнаты с пустым чемоданом и складывал вещи… Так и не поговорив с Лунатиком, так и не узнав, что друг думал о переезде. Бродяга буквально сбегал из квартиры, как трус, потому что не мог больше любить безответно, мучаться от того, что Римус был так близко, но за тысячу неозвученных слов.
«Я должен двигаться дальше, иначе я умру одиноким стариком, хватающимся за человека, который просто не может любить меня в ответ» — повторял он, упаковывая в чемодан книги и носки.
Его руки замерли на синей толстовке, которую он так и не отдал Лунатику со вчерашнего дня.
