За птичьим залом потянулись неуютные и плохо освещенные комнатки, где смотреть было не на что. За ними – длинные коридоры. Ягайла почувствовал, что пол чуть-чуть наклонился. Видимо, уходят куда-то вниз, под землю. Посол посматривал на своего проводника, но тот невозмутимо шел вперед с непроницаемым лицом, поддерживая Ягайлу за руку, мягко, но настойчиво. Будь хватка чуть крепче, полынянин почувствовал бы себя арестованным.

Пришли. Владимир остановился у ничем не примечательной дверки, которой заканчивался унылый коридорчик с низким потолком. Сверху из двух небольших отверстий лился тусклый свет, слабо освещавший помещение. Чудно! Ягайла подумал, что свет доходит сюда с помощью хитрой системы зеркал – он о таком где-то слышал. Если так, то удивляться нечему: фрязские мастера, которые построили в Гардарики все самое красивое, и не на такое способны.

Рядом с неказистой дверью стояло несколько старых деревянных стульев. Распорядитель кивнул, приглашая сесть, сам быстро пробарабанил по дереву некий условный сигнал, подмигнул послу, открыл дверь и исчез внутри.

Ягайла вздохнул и грузно сел. Стул жалобно скрипнул. Что-что, а ждать посол умел: Василия, бывало, по несколько часов приходилось дожидаться. Такой уж в Гардарики этикет: по мнению гардаров, аудиенция без утомительного ожидания не производит должного впечатления. Возможно, был и иной расчет: одуревший от усталости парламентер собьется и на радостях, что дождался, себе во вред брякнет какую-нибудь глупость.

Ягайла поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее, сложил руки на груди и закрыл глаза. Бессонная ночь давала о себе знать. Посол собрался вздремнуть часок: проклятые гардары все равно его раньше не пустят. В животе заурчало, и Ягайла с тоской представил, как его никчемный телохранитель Шигизмунд уплетает сейчас за обе щеки разнообразные вкусности. Второй бы глаз ему подбить!.. Перед внутренним взором посла понеслись недурственные яства, которыми его потчевали гардары в прошлом: свекольный суп, жареные кусочки свинины с сочными помидорами, речная рыба под вареньем…

Вдруг из-за двери раздался истошный крик. Ягайла вздрогнул, больно ударился затылком о стену и с грохотом вскочил со стула. За дверью боролись: глухие звуки ударов, неясные выкрики, возня. Что за чертовщина там происходит? Ягайла нервно обернулся и всмотрелся в темноту на том конце коридора. Что делать-то? Бежать? Несолидно…

Дверь вдруг распахнулась настежь, и из нее вывалился человек. Над ним нависли два здоровяка, за спинами которых маячил распорядитель Владимир. Здоровяки сделали шаг за порог, и Владимир тотчас же изнутри запер за ними дверь. Ягайла оказался наедине с тремя незнакомцами. Посол прокручивал в голове дорогу обратно к тронному залу (пока шли, он по привычке тщательно запоминал путь) и одновременно с этим взвешивал, насколько поспешное бегство подорвет международный авторитет Полыни. Вывод напрашивался довольно неутешительный: чем скорее и, следовательно, чем незаметнее он скроется с глаз, тем меньше шансов для возникновения неприятностей, в том числе международных.

Бежать не пришлось. Здоровяки, не обращая на посла никакого внимания, подхватили упавшего под руки и потащили мимо. Удивленный, но благодарный Ягайла встретился взглядом с несчастным: разбитое лицо, кровь на подбородке, раскосые глаза. Избитый человек плакал и что-то бормотал, но из беззубого рта летело только мычание.

«А вот это была демонстрация силы», – сползая по стеночке обратно на стул, подумал Ягайла.

Остаток времени посол просидел как на сковородке. Прислушивался: что же там делается за этой дверью? Воображение рисовало мрачные застенки, пыточную, место, где давал разгуляться своей темной натуре проклятый Василий Волк. Ягайла вспомнил: Борис ведь начинал как один из волчат! Он от кого-то об этом слышал, но успел позабыть. Всех пугал один только страшный Волк, а волчат считали чем-то вроде его когтей и зубов. Когти и зубы ранят, но воля в том всего волка. Отделенные от него, они не страшны.

А Воробьева жена? Это же сестра Младена Шкиры, самого жестокого Васильева палача. Ягайла мысленно хлопнул себя по лбу. Дурья башка, мужлан, мало ты думаешь о женщинах! Ведь все для женщин и все ради женщин, все нитки у них в руках, и они за них дергают. Надо же, проворонил такие существенные детали, за ними целый портрет рисуется. Бывший волчонок, зять палача, царский шурин. Ай да Казимир! Ну и задачку подсунул, не обломать бы зубы.

Ягайла принялся утешать себя тем, что даже жестокий Василий послов не убивал. Самое суровое: не кормил, наряжал в шутовской колпак, брил налысо. Посол судорожно провел по редеющим волосам. Ничего: налысо – это даже импозантно будет. Наденут колпак – что ж, побренчим бубенцами. Не покормят – похудеем, ходить станет полегче. Не страшно, в общем.

Но все равно было страшно. Воображение рисовало жуткие картины. Борис казался Ягайле уже не человеком, а черной тенью, в которой пропал зубастый Волк – и он, Ягайла, тоже пропадет. И это дурацкое имя – Воробьев. Разволновавшемуся полынянину грезилась серая птица, скачущая на могиле.

– Прости, брат!

Видимо, Ягайла и вправду заснул. Он встревоженно заозирался. Перед ним стоял Владимир. Распорядитель сделал приглашающий жест:

– Пойдем, Борис зовет. Негоже так долго ждать. Мы сейчас быстро закончим, и он с тобой поговорит. Пока Константин, писарь, болеет, я за него пером скриплю.

Ягайла встал и робко двинулся следом за распорядителем. Комнатка, около которой посол прождал столько времени, оказалась скромным рабочим кабинетом. В центре стоял стол, заваленный бумагами и письменными принадлежностями, рядом с ним – два стула, по стенам – высокие, до потолка, шкафы. В противоположной стене – еще одна дверь. «То есть, – смекнул Ягайла, – если гардары хотели бы тихо разобраться с косым, а не совать мне под нос кулаки, они бы преспокойно вывели его вон в ту дверь».

Главной интересностью здесь был, конечно же, Борис.

Ягайла видел его впервые: на встречу с послами Василий этого человека раньше не брал.

Борис отличался завидным ростом: его макушка почти касалась потолка. Одет он был в нарядную красно-синюю рубаху и темные штаны. На ногах – тяжелые сапоги, зачем-то подбитые железом. Каштановые волосы острижены, но уже успели отрасти и падали на щеки. Опрятная кучерявая борода скрывала рот. Большой прямой нос добавлял лицу благообразия. Казалось, для этого лица природа отошла от своих обычных правил и сложила его из прямых линий: за бородой угадывалась квадратная челюсть, росчерк носа и скулы – будто кто-то ударил топором по камню. На этом каменном лице жили внимательные голубые глаза, очень цепкие и веселые. Все в нем говорило о большой воле. Выражение лица – усталое, чуть циничное, но, в целом, добродушное. Так выглядит человек, который предупредил уже сотого прохожего, что за поворотом его поджидает волк, а тот ему не поверил и пошел дальше.

Борис бросил на Ягайлу свой цепкий взгляд, коротко кивнул, улыбнулся одними глазами и продолжил скороговоркой диктовать успевшему усесться за стол Владимиру. Владимир бойко заскрипел пером. Диктуя, Борис расхаживал по комнате широкими шагами. Голос у него был на удивление мелодичный: от такого великана ждешь баса. Борис говорил мягко и негромко. Наверное, хорошо поет. Наблюдая за шурином царя, Ягайла вдруг подумал, что Воробьев – это не фамилия, а прозвище. Борис очень торопился, когда говорил, как человек, у которого много мыслей, и он боится упустить самое важное; при этом он быстро двигал головой, точь-в-точь воробей.

Ягайла слышал, что Борис не обучен грамоте; теперь он получил непрямое тому подтверждение. В надиктовываемом говорилось интересное: о какой-то новой крепости на восточной окраине Гардарики. От кого им защищаться там, в такой-то глуши? Адресовывалось какому-то Ивашке Струганову. Ягайла жадно ловил каждое слово, чтобы потом все, пока свежо в памяти, записать и доложить Казимиру по приезде. Может, нет там никакой крепости, да и Ивашки Струганова нет, и все это одно большое-пребольшое представление лично для него, но такова уж посольская доля: быть чужими глазами, в которые накидывают песок.