После особого «чая» хотел даже пойти с иродом разобраться, по-мужски разобраться. Морду ему, что ли, набить. Да вовремя опомнился, воспоминания слишком свежи после общения с ним, больно свежи.

Так свежи, что опять нахлынули. Оглянулся.

– Виктор, а он на меня смотрит!

Тихонько говорю, чтоб другие не слышали мои опасения.

Виктор тоже тихонько отвечает. Молодец, поддерживает мою конспирацию.

– Да не смотрит он на тебя, нужен ты ему. Он уже насмотрелся, видно, не понравилось.

Хихикнул зачем-то? Всё же серьёзно, а он хихикнул?

– Нет, точно на меня, гляди – лапой землю скрести начал, прям роет, к разбегу готовится!

– Да ладно, внимания не обращай, он на всех смотрит. Что тебе, смотреть больше некуда?

И то правда, есть куда и на кого смотреть и очень даже приятно смотреть и чего это я разволновался.

Половинка моя мурлычет рядом, получаю от этого истинное наслаждение, страхи мои на задний план потихоньку уходят, на передний не пущу, хватит с меня приключений, и так адреналин чуть из ушей не заплескался. И вообще этой темы не касаюсь, да никто особо и не спрашивает, не знают они, что я пережил, не видели, один я там был, ирода не считаю, не проговорится, не умеет, слава богу, а то точно поведал бы про весь мой позор пережитый. Половинка моя интересуется, конечно, я ей не чужой вроде. Пришлось пообещать потом рассказать. Ну уж рассказывать буду исключительно про геройство со своей стороны, а как же иначе. Кто же про позор свой расскажет? Конечно, никто.

Кума вот только норовит всё узнать, по какой такой причине я так долго в баньке был, говорит, зайти хотела, помочь в чём. Да всё со смехом, вот ведь неймётся ей. Виктор тоже смеётся, хитро так смеётся, но с пониманием. А кума не унимается.

– Чего это ты кричал, зацепился чем?

– Ничем я не зацепился, нечем мне цепляться.

– Что, совсем нечем?

Вот это опростоволосился я, подвоха не почуял, ляпнул, не подумавши, что она так повернуть может. С кумой же надо ухо востро держать. Поперхнулся даже, тем, чем «чаёк» закусывал. Чувствую, что краской заливаюсь, поверх банной ещё краснее становлюсь.

Опять в своё оправдание мямлить начал, мол, дверь заела, открыть не мог, разбухла, видно, от пару.

На Виктора покосился, зря косился. Не помог, не поддержал. Да он с ними уже и не слушают меня, не могут, да и как им мочь, когда такой хохот закатили. Виктор опять икать начал, смех у него такой, по-простому почему-то не может, а так, вперемежку только. Разволновался, видно, переживает за меня, хоть и не поддержал моё оправдание.

Даже сорока, до этого яблоко, высоко сидя на ветке, клевавшая, застрекотала, со смешком, похоже, стреканула зараза, с издёвкой, и с недовольным шумом вспорхнула.

Были б крылья, я бы тоже вспорхнул от стыда.

Успокоились, почти в норму пришли. Не совсем, но всё же. Стараюсь беседу нашу в более спокойное для меня русло перевести.

– Поторопились с банькой.

– Это почему же? – спрашивает кума, с ехидцей спрашивает, с подвохом. Подозрительно.

– Могли бы могли бы шире программу нашу наметить.

– Куда уж шире, и так развесёлая получилась, шире некуда. Вон ты какой, улыбаешься широко, розовый, как херувимчик, кругленький.

Опять хохотать начали. Боже мой, взмолился про себя. Не получается у меня куму притормозить, опять она за своё. – Да я про то, что могли бы перед банькой пруд посетить, искупаться, позагорать. Ходить-то далеко не надо, он же рядом, а потом и сюда, в баньку. Погода позволяет, даже способствует на бережку полежать, понежиться.

– Точно, упустили из виду, – согласился Виктор.

– В другой раз с этого и начнём, расширим программу.

– Если хочешь, могу с тобой пойти, вдвоём искупаемся, а потом в баньке согреемся, если замёрзнешь, отогрею. Только я без купальника, ну как?

Всё повторилось, как и до этого. Опять хохот, опять Виктор икает, я краснею, хотя уже дальше некуда, уже не оправдываюсь, слов походящих не нахожу.

Застряли они от такого обидного ко мне внимания.

Да и боюсь их искать, вдруг найду, да опять не те.

Что же это такое! Вот послал мне бог куму, хоть сквозь землю проваливайся. И точно провалюсь, вопреки всем законам физики и прочим наукам, если кума продолжать будет в том же духе. Или сгорю от стыда, бестелесным стану и исчезну.

Поглядел на подругу свою, на взгляд её ласковый, всё понимающий, и передумал.

Нет! Проваливаться и исчезать никак нельзя, не оставлю же я половинку свою фактически как бы вдовой. Повременю с исчезновениями и прочими неприятными перспективами. Не нравятся они мне, жуткие. Буду терпеть, виду не показывать. А как терпеть, когда терпежу совсем не осталось? Нисколечко не осталось, ни на грамм. Довела меня кума занозами своими, расшатала психику мою неокрепшую.

Вздыхать начал, от неудобства, для меня возникшего, незаметно так вздыхать, легонько, но жалостливо, горемычно. Пересилил себя, в руки взял, в обе руки взял, покрепче. Вздыхать перестал, не совсем, конечно, перестал, дышать продолжаю, но равномерно, хоть и через раз. Улыбочку приклеил, хоть и через силу, а изобразил. Смеяться начал, вроде как поддерживаю шутку эту, хотя и не особо она мне приглянулась, да деваться некуда, надо в коллектив вливаться, а то совсем кума заклюёт. Вроде влился, вроде и не заметили, как меня колбасило от намёков таких, нервических намёков. Беседа наша потекла в спокойном русле, даже лучше, тем более что Виктор «чайку» специального мне подлил, от души подлил. Проникся, значит, зря я на него заобижался.

Совсем успокоился, да и чего обижаться, разве можно в такой компании хмурым быть, совсем невозможно. Половинка моя рядом, я ещё поплотнее к ней придвинулся, заботливая, кусочки мне повкуснее подкладывает и слова очень приятные говорит, вкусные слова. Сижу, блаженствую.

Кума вот только подмигнула мне, я напрягся. Ну, думаю, сейчас начнётся. Не началось, я расслабился.

Решил пройтись немного, подальше от подмигивания, так, на всякий случай, вроде под предлогом, что пса покормить пошёл. Пускай без меня посудачат.

Пёс вылез, морда недовольная, понимаю его, целый день не емши, одними запахами с нашего стола сыт не будешь. У меня тоже была бы недовольная, если б не кормили. Когда вернулся, аж пот прошиб, про ирода совсем забыл, как будто и не встречался с ним до этого на узенькой дорожке. Еле вспоминания нахлынувшие отогнал. За столом сидел, всё назад оглядывался, а вдруг наскочит.

Дух банный, «чайком» приправленный, ароматный над садом поднимается, не спеша поднимается, не торопится, чтоб мы успели насладиться им, впитать в себя. Хорошо сидим, даже очень.

И вдруг Виктор говорит, вернее негромко спрашивает, чтоб другие не услышали. Сдержал всё же слово, не проговорился, зря я беспокоился, настоящий друг, кремень.

– Слушай, сосед, а как же ты лавку в предбаннике сдвинул? Мой отец ее из дуба сделал, и мы её с ним вдвоем еле-еле затащили.

Ничего не ответил я, плечами пожал, просто не знаю, что сказать, не зря говорят, что у страха глаза велики, но если этот страх преодолеть, то и сила прибавляется, коли, конечно, есть. У меня точно есть, ну или почти есть.

Так с разговорами почти до вечера досидели, пора собираться. Вот и солнышко поторапливает, уже к краешку подошло, устало, намаялось за день, уморилось. Понимаю, хлопотно. Это сколько ж сил надо, чтоб каждому человеку в глазки ласково заглянуть, обогреть, приободрить и прочих других всяких, и козявок разных не забыть. Вот и торопится покемарить малость до следующего дня.

Хотя была бы моя воля, с такой компанией, да со своей половинкой насовсем бы остался. Но всё хорошее когда-нибудь кончается, хотя правильнее сказать не кончается, а только на сегодня закончилась наша история.

Обратно так же, в том же составе возвращались.

Опять кума сзади впечатлительно прижималась, так впечатлительным и приехал, то ли от кумы, то ли от баньки, то ли от ирода.

Вот такая, братцы, банька бывает. Впечатлительная.