В это время в Париж пришло известке о смерти вдовствующей принцессы Конде. Она умерла, не простившись со своими детьми, не прижав их в последний раз к сердцу. Пожелавшие воспользоваться этой кончиной, говорили, что она умерла от горестей и тоски, что причиной было заточение сыновей и зятя принцессы. Парламент взялся за рассмотрение прошения принцессы Конде несмотря на отсутствие герцога Орлеанского и был готов уже обвинить министра по всех частных и общественных бедах Франции, как вдруг прибыл курьер с известием, что Ретель взят снова, что Дюплесси одержал решительную победу над Тюренном, опоздавшим с помощью городу. Это мешало планам коадъютора, но он был настойчив и на другой день утром, когда членам парламента было предложено ехать в собор на благодарственный молебен, Гонди энергично выступил в поддержку прошения принцессы и заявил, что нужно воспользоваться победами на границе и водворить мир в столице, а для этого необходимо даровать принцам свободу. Исходя из этого, парламент 30 декабря издал указ, которым дело принцев представлялось королю и королеве с просьбой об их освобождении.

На другой день кардинал, который, наконец, принял во внимание, что в его отсутствие заговоры приобретают открытый характер, вернулся в столицу. С этим возвращением окончились все столь разнообразные события 1650 года, в течение которого умер герцог Ангулемский, в котором, как в Бельгарде и Бассомпьере, мы видели один из типов прошедшего XVI века. Скажем еще несколько слов об этом герцоге.

Шарль Валуа, герцог Ангулемский, был сыном Шарля IX и Марии Туше. Он умер на 78-м году и жил в царствование пяти королей — Шарля IX, Анри III, Анри IV, Луи XIII и Лун XIV.

Шарль I X перед своей смертью рекомендовал его Анри III, и тот очень любил его. Герцог Ангулемский, предназначенный с детства быть рыцарем Мальтийского ордена и получивший в 1587 году аббатство Шез-Дье, не только находился при последних минутах своего высокого покровителя, но и оставил нам в своих записках самое лучшее описание этих минут, которое мы имеем.

Катрин Медичи завещала ему графства Овернь и Лораге. Герцог звался графом д'Овернь до того времени, пока Маргарита Валуа, первая супруга Анри IV, которую монарх пожелал со временем от себя удалить, нарушила с помощью парламента завещание Катрин Медичи и отдала оба владения дофину Луи.

К этому времени герцог Ангулемский сидел в Бастилии за то, что в 1602 году вступил в заговор с Бироном. В начале 1603 года он был освобожден, но уже в 1604-м снова там оказался за заговор маркизы Верней, любовницы Анри IV, которая была герцогу единоутробной сестрой. Правда, на этот раз герцог был приговорен к смерти, но Анри IV смягчил наказание, заменив его пожизненным заключением, хотя, надо сказать, в то время не было обыкновения заключать пожизненно знатных особ.

В 1616 году герцог Ангулемский получил свободу и через три года был назначен шефом всей кавалерии Франции, а в 1628 году мы видели его главнокомандующим армией при Ла-Рошели.

После осады Ла-Рошели герцог Ангулемский получил возможность заняться своими делами и снова принялся за работу, к которой некогда склонял Анри IV, то есть за изготовление фальшивой монеты. Впрочем, он сам этим не занимался, считая это слишком низким для своего положения, но довольствовался подачей советов. Однажды Луи XIII спросил его, сколько выгоды приносит это «благородное ремесло». Оказалось, герцог не был так доверчив по отношению к сыну, как к отцу и отвечал:

— Государь, я не знаю, что вы хотите этим сказать, но я отдал внаймы в моем замке Гробуа небольшую комнату одному господину по имени Мерлен. За это помещение он платит мне в месяц 4000 экю, а что он в ней делает, я не буду знать до тех пор, пока он не перестанет платить аккуратно.

Луи XIII, будучи не более доверчив, нежели герцог, обеспокоился и распорядился произвести обыск в Гробуа. Мерлен едва успел выскочить из окна, услышав шум. В комнате жандармы нашли печи, тигели, перегонные кубы, однако герцог Ангулемский объявил, что вовсе не знает, для чего могли служить инструменты такой странной формы. Тем дело и кончилось.

Бегство Мерлена, однако, значительно уменьшило доходы герцога, поэтому, когда его люди просили жалованье, он говорил:

— Право, друзья мои, вы и сами можете позаботиться о себе — четыре улицы примыкают к отелю герцога Ангулемского, так что вы живете на хорошем месте и пользуйтесь случаем, если хотите!

Дом герцога находился на улице Паве в Маре и, начиная с этого времени, после 7 вечера зимой и 10 летом проходить мимо этого дома сделалось весьма опасно.

Впрочем Бастилия внушила сыну Шарля IX большое почтение к кардиналу Ришелье, который так легко заключал всех в эту тюрьму, поэтому он стал ревностным приверженцем этого министра. Однажды, отдавая под начальство герцога корпус, Ришелье сказал:

— Милостивый государь, король вверяет вам этот корпус, но желает, чтобы вы, как возможно более удерживались от воровства.

— Г-н кардинал, — отвечал герцог, — то, что вы говорите, трудно исполнить, но, впрочем, чтобы угодить его величеству, с моей стороны будет сделано все возможное!

В 1664 году, то есть когда герцогу Ангулемскому было 70 лет, он, несмотря на дряхлость и жестокую подагру, женился на молоденькой и хорошенькой девушке Франсуазе де Наргонн, которую в 1670 году оставил вдовой. Франсуаза, как гласит предание, прожила на свете до 15 августа 1715 года и представляет единственный, быть может, пример в новейшей истории, что невестка умерла через 141 год после своего тестя.

Теперь предположим, что герцог Ангулемский был бы законным, а не побочным сыном Шарля IX, тогда ни Анри III, ни Анри IV, ни Луи XIII, ни Луи XIV не быть королями. Что было бы тогда с Францией? Какую перемену в свете произвел бы этот прямой наследник дома Валуа? Есть пропасти, в которые взглянуть страшно и куда взору человеческому не стоит смотреть!

Когда кардинал возвратился в Париж, то стоило ему только поговорить с королевой и бросить беглый взгляд на дела, чтобы понять, как много он потерял за время отсутствия. Переговоры, о которых мы говорили в предыдущей главе, не остались тайной, и слухи не замедлили распространиться по Парижу. Кардинал увидел себя вдруг лишенным опоры у тех, на кого мог надеяться. Всего более кардинал рассчитывал на герцога Орлеанского, но тот, за недостатком другой силы, обладал силой упрямства и выказывал себя то больным, то сердитым, то просто недовольным. Кардинал встал перед необходимостью принятия решительных мер.

М-ль де Нейон, фрейлина королевы, та самая, которую мы увидим при дворе Луи XIV под именем герцогини Навайль, отправилась к принцессе де Монпансье, дочери герцога Орлеанского. Читатель уже знаком с этой принцессой хотя бы по поводу предполагаемого ее бракосочетания с императором Австрийским. М-ль де Нейон имела поручение от имени Мазарини предложить принцессе выйти замуж за короля с тем условием, что она будет препятствовать своему отцу присоединиться к партии принцев.

Герцогиня Орлеанская, дочь герцога Гастона, которую называли la grande Mademoiselle, поскольку она родилась от первого его брака с м-ль де Гиз, прославилась особенно тем, что будучи принцессой крови, обладая несметным богатством и красивой наружностью, всю свою жизнь собиралась выйти замуж, но не выходила. Правда, в день, когда она родилась, один астролог составил ее гороскоп и предсказал, что она останется девицей.