Кавалье случилось побывать в Голландии, потом в Англии, где королева Анна приняла его на английскую службу, дав составленный из эмигрантов полк. С этим полком Кавалье принял участие в сражении при Альманзасе, где его солдаты, сражаясь против французского же полка, почти полностью его истребили, хотя и сами почти все полегли. Кавалье уцелел в побоище и был за него пожалован корпусным генералом и губернатором острова Уайта. Жан Кавалье прожил до 1740 года и умер в Челси в возрасте 60 лет.
27 мая 1707 года в 3 часа ночи скончалась маркиза де Монтеспан. Мы уже говорили, что изгнанная с помощью своего сына, герцога Мэнского, бывшая любовница короля удалилась в монастырь Сен-Жозеф, однако, не умея привыкнуть к монастырской жизни, она часто странствовала, угрызаясь сожалениями и тешась надеждами, что будучи моложе де Ментенон и сохранив все еще свою красоту, она в конце концов вернется ко двору и вернет себе прежнюю власть над королем. Итак, переезжая из Бурбо-л Аршамбо в поместья Антен, из Антена в Фонтевро, де Монтеспан приобрела некоторые добродетели. Став набожной, милосердной и трудолюбивой, она, однако, осталась гордой, властолюбивой и решительной. Щедрость ее дошла до того, что она роздала бедным почти треть своего имения, и, не довольствуясь пожертвованиями материальными, жертвовала и временем, занимаясь по 8 часов в день рукодельем для госпиталей.
Стол де Монтеспан — надо сказать, что она любила хороший стол — стал прост и умерен; избегая разговоров и всяких развлечений, она часто уходила молиться в свою молельню. Белье де Монтеспан было из довольно грубого полотна, а браслеты, подвязки и пояс имели железные пряжки, и между тем как принятые ею строгости должны были, по ее мнению, приблизить ее к Небу, она так боялась смерти, что нанимала женщин, обязанных ночью бодрствовать около постели госпожи. Ложась в постель, де Монтеспан поднимала все занавески, окружала себя сиделками и освещала спальню. Она требовала, чтобы сиделки спали днем, а ночью, когда она проснется, они должны были разговаривать, смеяться. Однако странно, что так боясь случайной смерти, де Монтеспан никогда не имела при себе врача.
В то же время бывшая любовница короля сохранила этикет, ту видимость величия, к которой она привыкла, когда занимала при короле высокое положение. Ее кресло стояло спинкой у ее постели, и только оно и было в ее комнате, не было даже кресел для ее детей — герцогини Орлеанской и герцогини Бурбонской; брат короля, очень любивший де Монтеспан, как и принцесса де Монпансье (она умерла в 1693 году), получали для себя кресла. Однако, как говорит Сен-Симон, по странной привычке к ней приезжало множество посетителей.
Духовник де Монтеспан, отец Латур, сумел все-таки склонить ее к самому тягостному для нее подвигу покаяния — просить прощения у мужа и предаться на его волю. Решившись, гордая экс-любовница короля написала маркизу письмо в самых смиренных выражениях, предлагая возвратиться к нему, если он удостоит ее принять, или поселиться там, где ему будет угодно назначить. Маркиз же велел ответить, что он не желает ни принять жену к себе, ни что-нибудь ей приказывать, ни даже слышать о ней. И, действительно, де Монтеспан умер не простив жену, хотя она тогда надела по нему вдовий траур. С другой стороны, маркиза никогда не употребляла герба мужа, вернувшись к своему фамильному.
Сохраняя до последней минуты красоту и свежесть, де Монтеспан полагала себя близкой к смерти и именно это заставляло ее постоянно путешествовать. В этих путешествиях ее сопровождало более или менее постоянное общество из 7 — 8 человек; эти люди, напитавшись ее обществом подобно тому, как камень Саади впитал аромат розы, не бывшие ею, но ею жившие, распространили в свете тот стиль разговора, обмена мыслями, который и теперь называется «умом Мортемаров».
Когда де Монтеспан в последний раз ехала в Бурбон-л Аршамбо, она была совершенно здорова, но говорила, что почти уверена в своем невозвращении. Она выдала за два года вперед пенсионы, которых у нее было много — главным образом бедным благородного происхождения — и удвоила милостыню. По прибытии в Бурбон де Монтеспан вдруг почувствовала себя плохо ночью, и сиделки тотчас же подняли всех. Первой прибежала г-жа де Кевр, которая, увидев состояние де Монтеспан, дала ей на всякий случай рвотное, что привело маркизу в сознание, и она захотела исповедаться. Для начала де Монтеспан исповедалась открыто перед всеми, рассказав о всех своих грехах, ее тяготивших, потом исповедалась тайно и причастилась Святых Тайн. Надо сказать, что в последний момент преследовавший маркизу страх смерти исчез, словно холодная тень его растаяла при свете Небесном, уже созерцаемом.
Сын маркизы, д'Антен, никогда ею не любимый, но с которым она сблизилась, очевидно более из раскаяния, чем из материнской любви, подошел к изголовью. Узнав сына, де Монтеспан сказала ему:
— Ты видишь меня, сын мой, в состоянии, очень отличающемся от того, в котором я была, когда мы с тобой в последний раз виделись…
Минут через пять маркиза де Монтеспан скончалась. Д'Антен уехал немедленно, предоставив организацию похорон слугам. Де Монтеспан завещала похоронить себя в своей фамильной гробнице в Пуатье, сердце — в монастыре де ла Флеш, а внутренности — в приорстве Сен-Мену, находящемся неподалеку от Бурбон-л'Аршамбо. Вследствие этого хирург, освидетельствовав труп, вынул из него сердце и внутренности. Тело долго стояло в доме, пока каноники Сен-Шапель и приходские священники спорили о старшинстве. Заключенное в свинцовый ящик сердце было отправлено в де ла Флеш, а внутренности положены в сундук и отданы одному крестьянину, чтобы он отнес его в Сен-Мену. По дороге крестьянину вздумалось полюбопытствовать, что он такое несет, он открыл сундук, и не будучи предупрежден решил, что какой-нибудь злой шалун позволил себе эту шутку, и выбросил все в канаву. В это время мимо шло стадо свиней, и грязные животные сожрали внутренности одной из самых высокомерных женщин!
Со смертью де Монтеспан, тенью великой эпохи в жизни Луи XIV, многое изменилось. Даже Версаль, сообразуясь с новыми вкусами, переменил Грот Фетиды в часовню. Грот Фетиды, остатки которого можно и сегодня видеть в роще Аполлоновых ванн, был под конец любви короля к де Лавальер и в начале его любви к де Монтеспан любимым местом Луи XIV. Прославленные художники объединились, чтобы украсить это средоточие таинственных наслаждений — Перро создал архитектуру, Лебрен сочинил статуи и по его рисункам Жирардон высек из мрамора главную группу. С 1699 года Луи XIV невзлюбил грот за мирской дух и на его развалинах велел построить часовню. Однако покаяние, истреблявшее память о наслаждениях, не простиралось на гордость короля, который, как и де Монтеспан, может и дошел до раскаяния, но остался далек от смирения. Мансар, которому было поручено возведение часовни, воздвиг ее в честь Луи XIV, нежели во славу Богу: дарохранительница разместилась в подвале, а ложа короля — в главном зале.
В 1709 году, во время, когда оканчивалась постройка часовни, страну поразил страшный голод. Масличные деревья, этот источник богатства южных провинций, все без исключения пропали; большая часть фруктовых деревьев не дала весной даже листьев. В то время во Франции не существовало запасных магазинов, а когда решили доставить хлеб из Леванта, то он был перехвачен вражеским флотом. Французская армия, как пишет г-жа де Моттвиль, умирала с голоду, а голландцы снабжали вражеские войска всяческими припасами по прежним ценам.
Луи XIV отправил свою столовую посуду на Монетный двор, хотя канцлер и генерал-контролер указывали, что такое средство не принесет большой пользы, но обнаружит перед врагами бедственное положение государства. В самом деле, народ терпел голод, а так как голод не способствует уважению, то Луи XIV впервые увидел обидные пасквили на перекрестках улиц и даже на подножиях своих статуй. Дофин, любимый народом и вполне чуждый всем происшествиям, которые довели государство до разорения, не смел приезжать в Париж по той причине, что его карету узнавали, и народ толпами следовал за ней, горькими воплями требуя хлеба.
