– Это так.

Теперь Морской Дракон буравил Ньо взглядом:

– Ньо, ты же знаешь, почему доверие так важно! Если завяжется бой, то наши жизни зависят друг от друга. Я должен знать, что любой из моих ребят прикроет меня, а я прикрою его. Если нет, то он представляет опасность и должен умереть.

– Я тебе всем обязан, – повторил Ньо.

В его кодексе чести эти слова означали только одно: он готов защищать Морского Дракона ценой жизни. Для него контрабандист был главнее всех, кроме отца и еще одного человека.

– Я видел, как ты прятал деньги, – тихо произнес контрабандист.

Ньо сохранял спокойствие. Ни один мускул на его лице не дрогнул. За красный пояс был заткнут нож. Морской Дракон сидел напротив, но по диагонали. Если бы контрабандист набросился на него, то потерял бы равновесие ровно настолько, чтобы оказаться в невыгодном положении, и он должен это понимать, как и то, что Ньо заметил этот факт.

Значит, он не планирует убивать меня прямо сейчас, подумал Ньо, но все равно на всякий случай следил за Морским Драконом.

– Это не мои, – сказал Ньо после паузы.

– Твои. Ты имеешь в виду, что ты не собираешься оставлять их у себя. Думаю, ты собрался отдать их той молодой женщине, которую просил навестить. Ту, что зовет тебя братишкой. Но зачем, Ньо? Она живет в огромном доме.

– Она вышла замуж в богатую семью, но ее родители – самые бедные крестьяне в деревне. У нее ничего за душой.

– Значит, каждую ночь перед сном ты представляешь, как приедешь и удивишь ее подарком, велишь ей спрятать деньги и сохранить для себя. Ты об этом добром деле мечтаешь? – (Ньо кивнул.) – И ты солгал мне, хотя понимал, что я убью тебя, если узнаю. – Морской Дракон повернулся и задумчиво посмотрел на Ньо. – Ты храбрый молодой человек, Ньо. Лучший из всех моих людей. – Он вздохнул. – Но я не могу позволить тебе врать мне. Что делать будем?

– Ты мне скажи. – Ньо наблюдал за пиратом, высматривая малейший намек на движение, но Морской Дракон не шевелился.

– Оставь себе то, что скопил для той женщины, – тихо сказал Морской Дракон. – Но ты отдашь мне точно такую же сумму из своих будущих заработков. И никуда от меня не денешься, пока не заплатишь. И еще: ты больше никогда не солжешь мне.

– Никогда.

– Молись всем богам, чтобы торговля опиумом восстановилась.

Ньо кивнул, а затем спокойно произнес:

– Может быть, стоит убить эмиссара Линя.

Если Джон Трейдер предполагал, что осада окончена, его ждало жестокое разочарование. Эллиот мог пообещать отдать опиум, но Линь не поверил ему на слово.

– Я отпущу вас, когда в моем распоряжении окажется последний ящик с опиумом, – сказал он англичанину. – А пока все вы останетесь в заложниках.

– Это возмутительно! – заявил Талли Мэтисону.

Но крупнейший торговец опиумом был настроен куда более философски:

– На его месте, Одсток, вы бы нам доверяли? – Он вздохнул. – Нам придется выгрузить ящики со всех судов в заливе и за его пределами. Это может занять недели.

Это был сезон между холодными сухими зимними ветрами и влажным летним муссоном. Дни стояли жаркие, по набережной летали клубы пыли, и идти было некуда. Теперь Трейдер понял, почему каждый апрель обитатели факторий так жаждут покинуть Кантон и отправиться к холмам и морским бризам на маленьком острове Макао.

Полиция и войска, пусть и не столь многочисленные, продолжали осаду. На противоположной стороне улицы Тринадцати Факторий местные кантонцы развлекались, забираясь на крыши, чтобы наблюдать за западными варварами, запертыми внизу. Слуги не появлялись уже много дней. Свежую еду трудно было раздобыть. Ощущалась нехватка воды. Стоки не смывались. Порой вонь была ужасной. Но постепенно, по мере того как тысячи ящиков с опиумом скапливались в пункте приема ниже по течению реки, эмиссар Линь облегчал суровые условия жизни западных заложников.

В начале апреля он разрешил им отправить почту вниз по реке. Трейдер написал два личных письма. Первое было адресовано Чарли Фарли. Он рассказал другу о произошедшем, выразил уверенность, что они получат компенсацию от британского правительства, хотя сам не был в этом так уж уверен, и передал привет тетушке Чарли.

Второе письмо далось ему труднее: он не осмелился написать самой Агнес Ломонд, но написал ее матери.

Он выбрал правильный тон: уважительный, дружелюбный, откровенный. Принимая гостей, миссис Ломонд хотела бы показать друзьям, что получает сведения о положении в Китае из первых рук, поэтому следил, чтобы описывать все точно. В то же время он раздул опасность осады, восхвалял хладнокровие Эллиота и торговцев, в том числе и себя самого. А еще, для ушей полковника, он ясно дал понять, каким оскорблением стало это нападение для всей Британской империи – оскорблением, которое нельзя стерпеть. Трейдер закончил письмо вежливым вопросом о здоровье всех членов семьи и пожелал всего наилучшего всем Ломондам, включая Агнес.

Почему он написал это письмо? Ведь шансов, что он когда-либо попросит руки Агнес, почти не осталось. Так разве не было письмо пустой тратой времени? Самому себе он объяснил, что это дань вежливости. Нужно сохранить в британском сообществе репутацию человека безупречного воспитания. Но это не вся правда. Глубинный инстинкт выживания настойчиво рекомендовал никогда не сдаваться. Нельзя опускать руки. Даже когда кажется, что игра окончена.

В тот день, когда Джон отправил письма, Линь позволил слугам вернуться. Примерно в середине месяца нескольким морякам, оказавшимся в ловушке в осаде, разрешили уехать. Но торговцам предписано было остаться.

Что произойдет, когда им наконец позволят уехать? Прекратится ли торговля с Китаем? Действительно ли британское правительство компенсирует им убытки? Никто не мог точно сказать.

Однажды тихим днем Трейдер вошел в библиотеку Британской фактории. Талли пошел к себе, чтобы прикорнуть после ланча. Многие торговцы сделали то же самое, и библиотека опустела, если не считать одного весьма элегантного человека, заснувшего прямо в глубоком кресле.

Это был суперинтендант Эллиот собственной персоной.

Стараясь не беспокоить спящего, Трейдер устроился в кресле в другом конце комнаты и открыл «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. Через несколько минут его так увлек забавный рассказ, что он даже забыл, что не один.

Джон дошел до знаменитого описания выборов в Итансвилле. Сначала он хихикал, затем захохотал, а через две минуты уже плакал от смеха.

Он смутился, обнаружив у кресла суперинтенданта Эллиота, который заглядывал через плечо, чтобы увидеть, что Трейдер читает.

– А-а, – дружелюбно произнес джентльмен. – «Записки Пиквикского клуба»! Превосходно.

– Прошу прощения, сэр, – пробормотал Трейдер. – Я не хотел вас будить.

– Все в порядке. Я уже проснулся. – Он по-свойски сел напротив Трейдера. – Рад, что вы находите, над чем посмеяться. Сейчас трудные времена, а вам еще тяжелее, чем джентльменам постарше, как мне кажется.

– Крупные торговцы типа Джардина и Мэтисона смогут пережить этот шторм, сэр. У них огромные ресурсы, которых нет у меня.

– Знаю, – закивал Эллиот. – Мне жаль.

Через пару минут Трейдер добавил:

– Я понимаю, что вам нужно вытащить нас из этой передряги, но смею спросить, если вы, конечно, сможете ответить: как вы считаете, я получу компенсацию?

– В итоге получите, но ждать придется очень долго.

– Я боялся, что вы так и скажете.

– Если это послужит вам утешением, – мягко произнес Эллиот, – то Джардин сейчас уже почти добрался до Лондона. И письмо от Мэтисона окажется в его руках одновременно с моим докладом британскому правительству. Джардин будет обрабатывать министров, включая самого Палмерстона. Опиумное лобби в парламенте сильное. И поскольку я забрал у вас опиум от имени правительства и передал Линю, это становится делом правительства. Им придется что-то делать. Вы понимаете?

– Думаю, да. – Все довольно логично, однако по какой-то неясной причине Трейдеру казалось, что в головоломке все еще не хватает какого-то элемента, и он нахмурился. – Могу я задать еще один вопрос?