Осмотрел хазу.
Печка хреновая, но не такие пока холода, особенно после Сибири. Топить не придется. Главное – крыша над головой.
Можно вызывать Самурая.
Двое из Цюриха
Назавтра Ариадне стало гораздо лучше. Она весь день спала, но в этом не было ничего экстраординарного. А что ничего не поела, так она и в обычное время клевала, как птичка колибри. Такое ощущение, что калорий Ада почти не расходовала и мало в них нуждалась.
Под вечер пришла Епифьева. Антон Маркович растрогался. Нечасто встретишь подобную заботу у нынешних участковых врачей, существующих на мизерную зарплату. Тем более что у Марии Кондратьевны, оказывается, был нерабочий день.
Славная дама никуда не спешила, и Антон Маркович предложил продолжить прерванное чаепитие. Ему почему-то было очень хорошо и спокойно – вероятно, от облегчения, что дочь вне опасности. Все-таки вчера понервничал. Но дело не только в этом. В манере, в голосе Епифьевой было нечто… утешительное – вот верное, хоть и несколько странное слово, пришедшее на ум Клобукову. Так же он себя чувствовал в детстве, когда приходил домашний доктор Илларион Ильич, клал прохладную руку на горячий лоб, говорил: «Ну те-с, сэр, а теперь будем выздоравливать».
– Я вижу, вы работали над рукописью, – сказала Мария Кондратьевна, взглянув на трактат. – Вчера была страница 158, а сегодня 161.
Он действительно, вернувшись после поездки в институт и отпустив соседку, часа два провел в обществе Шопенгауэра.
Вдруг Клобукову захотелось – впервые – рассказать о том, что придавало смысл его жизни, являлось ее тайным стержнем. Тайным не из-за какой-то особенной секретности, а потому что, по глубокому убеждению Антона Марковича, никому кроме него самого это не могло быть интересно.
– Занимаюсь всегдашним блудом интеллигента-недоучки, – смущенно сказал он. – Пытаюсь разобраться в пресловутых вечных вопросах. Есть ли в жизни какой-то резон, зачем я существую на свете, что такое жить правильно и неправильно. Знаете, доморощенное философствование, всякая тривиальщина, но лично мне помогает навести ясность в некоторых неочевидных вопросах.
– Это и есть самое увлекательное занятие на свете, – кивнула Епифьева. – Разбираться в жизни. В обыкновенной, повседневной. Она захватывающе интересна. А интереснее всего так называемые обычные люди.
– Вы находите? – удивился Клобуков.
– А разве нет? В них столько всего, заслуживающего внимания и изучения! Все эти революции и войны только отвлекают, мешают сосредоточиться на главном. Настоящие приключения – не бои и кровавые драмы, а ежечасное, ежеминутное постижение бытия. Нужно лишь, чтобы кто-то показал и научил – да просто подтолкнул тебя в верном направлении, и жизнь сразу наполнится смыслом, вкусом, азартом.
– Кто же может научить и подтолкнуть?
– В вашем случае, судя по портрету на стене, это Артур Шопенгауэр?
– В определенном смысле – да. Во всяком случае, идея записать свои мысли ко мне пришла, когда я мысленно полемизировал с этим философом.
– А моим Учителем был Карл Юнг.
– Это швейцарский психолог? Я читал о нем. У нас в институте отличный спецхран со всей медицинской периодикой. Но где могли с его работами ознакомиться вы? Ведь в обычных библиотеках иностранных журналов нет?
– Я несколько лет была ассистенткой Карла. В Цюрихе.
– Да что вы!
Клобуков посмотрел на нее с почтением. Сам-то он в Цюрихе был всего лишь студентом.
– Получить полноценное медицинское образование в России женщине тогда было трудно – особенно такой, как я. – Мария Кондратьевна беззаботно похлопала себя по кривому плечу. – Надо было ехать за границу. Я стажировалась в больнице, где герр профессор тогда был клиническим директором. Знаете, в Бургхольцли, в пригороде Цюриха?
– Да, помню.
– Он увлек меня своей идеей «Analytische Psychologie», аналитической психологии. Она так захватила меня, что, когда доктор оставил свой пост, я последовала за ним и почти четыре года помогала ему в разработке одного из направлений этой новой эмпирической науки. Ах, как всё это было интересно! Я наблюдала, как они с Фрейдом спорили и в конце концов рассорились. Карл считал, что Зигмунд придает слишком много значения сексуальности, но ключ к человеческой личности – вовсе не либидо, а индивидуальные особенности воображения. Конфликтов и всякого рода мелодрам у нас вообще было много. – Епифьева улыбнулась, глядя в пространство. – Мы ведь все были молоды. Карлу, когда я с ним познакомилась, едва исполнилось тридцать пять. Его жене Эмме еще не было тридцати. Главной ассистентке и одновременно любовнице Тони Вольф – едва за двадцать. Господи, как же всё это было чудесно! Столько любви и столько работы ума! Я союзничала с Эммой, потому что той можно было меня не ревновать, с Тони же я враждовала – не из-за амуров (какие со мной амуры?), а из-за научных разногласий… Сейчас, конечно, я понимаю, что она относилась к эготипу «Р.Н.М.К.У.», «Рационал-Непоседа-Муравей-Креативист-Ученый», и я вела себя с нею совершенно неправильно. Но тогда я ужасно страдала. Считала, что Тони жульнически использует постель, дабы перетянуть патрона в свой лагерь. Она была увлечена теорией «анимы», женской компоненты подсознания, мне же это казалось чушью. Но больше всего, разумеется, доставалось бедному Карлу, который должен был лавировать между женой, возлюбленной и фанатичной ученицей…
Она засмеялась.
– А каким направлением аналитической психологии увлекались тогда вы?
– И тогда, и сейчас. Типизированием человеческих личностей. Патрон находился в самом начале этой грандиозной работы, которая, по его убеждению, будучи доведенной до конца, способна в корне изменить человечество. Я была с этим абсолютно согласна, потому и бесилась, что Тони отвлекает великого мыслителя своими бреднями. У Карла была серьезная проблема с концентрацией внимания, он вечно разбрасывался, увлекался новой идеей, не доведя до конца разработку предыдущей.
– Типизирование личностей – это сангвиник, флегматик, холерик и меланхолик?
– Ну, так считали во времена Гиппократа и Клавдия Галена. Тело-де состоит из четырех элементов – воздуха, воды, огня и земли, и в каждом из нас преобладает только один элемент, определяющий характер и темперамент. Учение о четырех телесных флюидах. В ком активнее кровь, тот сангвиник. В ком «флегма» – флегматик. В ком «желтая желчь» – холерик. «Черная желчь» – меланхолик. На самом деле всё, конечно, неизмеримо сложней и намного, намного интересней. Я помогала мэтру лишь в самом начале этого большого пути. Четырнадцатый год навсегда нас разлучил. Мы оказались по разные стороны непреодолимой стены. Я продолжила работу одна, сама по себе, пользуясь теми ограниченными средствами, какие имелись в моем распоряжении. И очень, очень далеко ушла от истоков Юнговой идеи. Продолжил ли он разработку психотипирования и насколько далеко продвинулся, я, увы, не знаю. Может быть, давным-давно увлекся чем-нибудь совсем иным…
– Я что-то читал про юнговскую концепцию «архетипов», – вспомнил Антон Маркович, – но не углублялся. Это не входит в сферу моих интересов.
– Ах, как бы я хотела узнать про это! – воскликнула Мария Кондратьевна. – Карл наверняка достиг гораздо большего, чем я со своей жалкой картотекой! Хотя если бы теория была всесторонне разработана и внедрена, человечество уже сегодня было бы иным. Нет, непохоже, что Карл осуществил свою мечту…
– Да в чем состоит эта мечта? – спросил заинтригованный Клобуков. – Расскажите же. И о какой картотеке вы говорите?
– Суть идеи заключалась в том, чтобы помочь каждому человеку понять самого себя. Ведь большинство несложившихся, несчастливых жизней получаются таковыми, потому что человек берется за дела, к которым не имеет способностей, связывает свою судьбу с тем, кто ему категорически противопоказан, постоянно принимает ошибочные решения, и так далее, и так далее. Тычется, как слепой, и не находит двери – только стены, о которые он набивает себе шишки. Патрон говорил, что, конечно, каждая личность индивидуальна и неповторима, однако все или почти все люди подразделяются на группы, обладающие сходными чертами. Чем дольше живешь на свете, тем чаще встречаешь людей, так сказать, «повторяющихся» – ты таких или очень похожих уже видал прежде. Это потому что они принадлежат к одной и той же группе. Групп, разумеется, не четыре, а много больше, и флегма с желчью тут совершенно ни при чем. Всё гораздо интересней.
