Я оставалась там, пока меня не окружили проблески неярких красок. Красные. Серебристые. Золотые. Они кружились в вихре, и я скользила сквозь них, падала через ночи, через годы, пока не стала маленькой и беззащитной. Я стояла перед отцом.

Я видела его отчетливо. Медно-рыжие волосы в свете лампы. Квадратная челюсть, покрытая многодневной щетиной. Прямой нос. Глаза цвета хвои.

– Милый маленький цветочек. Милый маковый цветочек. – Папа наклонился и поцеловал меня в макушку. – Я люблю тебя больше, чем все звезды на небе.

– Я люблю тебя больше, чем всех рыб в море.

– Девочка моя. – Руки отца задрожали на моих щеках. – Кора?

Мама вышла вперед. Она казалась бледной.

– Тебе следовало знать, что она найдет сюда дорогу. – Она оглянулась через плечо. – Ты ему доверяешь?

– Да, – ответил он, а мама взяла меня за руку. – Он уведет нас в безопасное место…

На постоялом дворе, словно гром, заревел ветер, прилетевший из какого-то нездешнего места. Послышались голоса – не папы и мамы, а сверху, из-за цветного вихря, с другого конца небытия.

– Кто остался? – спросил мужской голос, тот самый, что нашел меня, когда я плыла к серебристому свету, но сейчас он был хриплым, слабым и уставшим.

– Только мы, – ответил другой глубокий голос. Этот был напряженным. – Не стоит волноваться насчет стражей. Думаю, Джаспер решил, что будет лучше, если их… просто больше не будет.

– А мой отец?

– Он пока что не проблема. – Голос помолчал. – В Бухту мы вернуться не можем, но есть… – Он на миг умолк. – Нам придется об этом позаботиться на случай, если она… Как ты думаешь, можешь двигаться?

Ответа долго не было.

– Я… не знаю.

Я опять упала, снова скользнула назад через годы.

– Оставайся с мамой, малышка. – Папа коснулся моих щек, отвлекая меня от голосов. – Оставайся с ней и найти брата. Я скоро за вами вернусь.

Папа встал и повернулся к двери, к человеку, который стоял там, глядя в узкую щель между панелями. Его волосы напомнили мне пляжи у моря Страуд.

– Ты его видишь?

Мужчина у двери кивнул.

– Он знает, что ты здесь.

– Он знает, что она здесь.

– Как бы то ни было, он ведет их сюда. Если они сюда придут…

– Этого нельзя допустить, – сказал папа, кладя руку на рукоять меча. – Она им не достанется. Мы этого не допустим.

– Нет, – негромко согласился мужчина, оглядываясь на меня странными голубыми глазами. – Я не допущу.

– Идем, Поппи. – Мама потянула меня за руку…

Голос выдернул меня за пределы цветного водоворота и небытия.

– С этого момента я не знаю, что будет дальше.

Голос звучал ближе, но был еще более усталым, чем в прошлый раз. Казалось, каждое слово дается говорящему с трудом и он быстро теряет силы.

– Она дышит. Ее сердце бьется. Она жива.

– Это все, что имеет значение, – ответил другой голос, который стал менее напряженным. – Тебе нужно поесть.

– Я в порядке…

– Чушь. Ты едва можешь взобраться на лошадь и держаться в седле. Ты потерял слишком много крови, – возразил другой. – Она рано или поздно проснется, и ты знаешь, что будет. Ты не сможешь о ней позаботиться. Предпочтешь, чтобы Нейлл или Эмиль услужили тебе или же пусть они услужат?..

– Нейлл, – рявкнул он. – Проклятье, позовите Нейлла.

Раздался грубый смешок, и я опять провалилась куда-то, только чуть позже услышав:

– Отдохни. Я присмотрю за вами обоими.

Я опять отключилась, но на этот раз иначе. Я уснула. Уснула глубоким сном, до меня долетали обрывки слов. Но теперь я осознала… что у меня есть тело. Что-то теплое и влажное коснулось моего лба, щеки. Мягкое. Тряпка. Ею провели по моим губам и под ними, по моей шее и между грудями. Тряпка исчезла, и послышался звук – плеск воды.

Затем тряпка вернулась, скользнула по моим голым рукам и между пальцев. Прикосновение было приятным. Оно убаюкало меня, я опять погрузилась в глубокий сон.

Я снова была ребенком и цеплялась за окровавленные руки мамы.

Они пришли, как и предупреждал тот человек. Крики. Вокруг столько криков, и визг тех существ снаружи – они скреблись и царапали когтями окно, пытаясь попасть внутрь.

– Отпусти, малышка. Поппи, тебе нужно спрятаться…

Мама застыла, а потом вырвала свою руку из моей.

Мама потянулась к кожаным сапогам, которые я любила надевать и шаркать в них, притворяясь, что я взрослая и большая. Она что-то вытащила из сапога – что-то черное как ночь, тонкое и острое. Она двигалась быстро – никогда не видела, чтобы она двигалась так быстро. Мама стремительно развернулась и встала, держа в руке черный шип.

– Как ты можешь так поступать? – потребовала мама, а я подвинулась к краю посудного шкафа.

А потом я опять очутилась в цветном водовороте, в небытии, но была не одна.

Со мной была женщина с длинными волосами, развевающимися вокруг нее, такими бледными, что они напоминали сплетенный лунный свет. Ее черты были знакомыми. Я уже видела ее мысленно тогда, в храме. Но теперь мне показалось, что она немного похожа на меня. Веснушки на носу и на щеках. Глаза цвета покрытой росой травы, но за зрачками сиял свет. Серебристо-белое свечение, которое просачивалось наружу, разбивая яркую зелень.

Ее губы шевелились – она говорила. Она опустила ресницы, и из уголка глаза упала кроваво-красная слезинка. От ее слов меня окатило ледяной волной. Но потом она исчезла, и я тоже.

Первое, что я почувствовала, – это покалывание, которое началось в ступнях, потом поднялось к икрам и распространилось по всему телу. За ним последовал жар. Меня охватила лихорадка, обжигая и без того пересохшее горло. Пить. Так сильно хотелось пить. Я попыталась открыть рот, но губы словно склеились.

Я поджала пальцы ног, и сначала ощущения мне не понравились. Потом пришло осознание, что я укрыта одеялом, а подо мной матрас. Моя кожа казалась слишком чувствительной, а ткань слишком колючей.

Меня мучила жажда.

Я сжала пальцы на голом животе. Кожа казалась сморщенной. Я сосредоточилась, желая разомкнуть губы. Если я открою рот, то смогу попросить… воды. Нет. Я хочу не воды. Я хочу чего-то другого.

Я хочу пить. Я хочу… есть. Меня мучил голод. Я заставила себя раскрыть губы и неглубоко вдохнула ртом. Запахи. Свежая хвоя. Что-то дикое. Кожу начало покалывать, она напряглась, став еще более чувствительной. Уши вибрировали от звуков. Шелест ветра. Ленивый шум вентилятора. Звуки были приятными, но я чувствовала себя опустошенной.

Я была так голодна.

Так голодна, что все тело ныло. Болело во рту, а внутри, казалось, все пересохло, скукожилось и стало хрупким. Мышцы свело судорогой, когда я попробовала открыть глаза. Веки были словно зашиты, но я хотела есть, а для этого мне требовалось открыть глаза. Казалось, прошла целая жизнь, прежде чем мне удалось разлепить ресницы.

Все выглядело как в тумане – расплывчатые скопления теней и пятна света. Я несколько раз моргнула, почти боясь, что мои глаза больше не откроются, но они открылись. Зрение прояснилось. Приглушенный свет газовой лампы омывал серые стены и старое потрепанное кресло…

В кресле кто-то сидел.

Мужчина в расслабленной позе, с бежево-коричневой кожей и короткими темными волосами. Он протер глаза, и в моей груди возникло странное ощущение. Я попыталась его уловить, но оно ускользало. Я была слишком голодна, чтобы на чем-то сосредоточиться. Мне нужно…

Мужчина вздохнул, и мои мышцы напряглись. Мои ноги согнулись в коленях, а ноющая боль в животе и в груди все нарастала. Голод охватил меня, горло сдавило, а сердце начало тяжело колотиться о ребра. Я не осознала, что двигаюсь или сажусь, пока волосы не упали мне на плечи, отчего кожу защипало. Мужчина опустил руку.