Вот и сейчас она едва дышала, слушая игру Роба и тихие слезы, не страдальческие и надрывные, а спокойные и светлые стали одним из самых важных индикаторов ее зарождающегося чувства. Роберт боковым зрением заметил ее реакцию. Собственно, этот концерт весь был для нее. Безусловно, его искренне растрогало ее непосредственное и чистое восприятие искусства. Так началось их неизбежное погружение в тайные миры друг друга.

Дома Фелиция оказалась только в половине второго ночи, преисполненная по-настоящему амбивалентными чувствами: ощущением чуда и вместе с тем – какого-то тревожного смятения. Уже тогда она поняла, что в этом человеке есть дихотомия, оппозиция, два начала. Как свет и тьма, Луна и Солнце, любовь и ненависть.

Почему она так была уверена в его противоречивой природе? Ведь, в сущности, в каждом из нас есть борьба. Так или иначе, ипостаси удава или кролика зачастую могут проявляться у одного и того же человека.

Но его внутренняя борьба казалась внушительной и достойной, как это обычно бывает у сложносочиненной личности. Эти два дня казались наваждением. Вспышкой.

Она продолжала мысленно соотносить элементы его личности с чем-то двойственным, а в это время Роб в своем доме в прибрежной зоне размышлял о том, что вся его прежняя жизнь – фарс, неискренний и, пожалуй, до смешного лицемерный; что два последних дня дали ему неведомое ощущение трансцендентности, которая раскалывала, надламывала все его предыдущие устои. Он думал о том, как же это фальшиво – обманывать самого себя, и как же до жути это затягивает. Ему от самого себя стало так противно, как обычно бывает, когда пытаешься оправдать собственную слабость и не находишь никакой причины. И сразу возникает пренеприятная жалость к себе, похожая на кислую капусту, которую уже никто не хочет есть.

Четыре последних года Роб встречался с певицей, глянцевой и кукольно-бесстрастной. То есть не совсем так. Конечно, первоначально она казалась ему ослепительной и яркой. Скажем, как все блестящее. Но теперь он точно знал, как она пуста внутри.

Роб был композитором, но ее голос не ложился ни на одно его произведение. Ни разу в жизни он не хотел по-настоящему окунуться в ее мир, а был все время поодаль. Ни разу в жизни он не испытал к ней трепета или благоговения, или даже чего-то похожего. Выходит, он ее не любил.

«А здесь – полное единение» – Роберт подумал о Фелиции с нежностью. Вдруг захотелось написать послание, чтобы ей мирно спалось. Роб отправил сообщение и выдохнул:

Фелиция, вот вам сказка на ночь.

В городах без имени живёт «Человек Вне Времени». И тепла, и света в этом Человеке хватит ещё на несколько безымянных городов, но он хранит их для другого, возведя вокруг частокол из потерянного, разрушенного и утраченного.

Человек опустошён, запутан и разочарован. А может где-то и обесточен. Не так он себе всё представлял, теперь будет осторожнее. Человеку никто не нужен и одновременно нужен Человек. Если задать мне вопрос «Почему?», я отвечу следующее: у нас с Ней изнанка – зеркальное отражение. С Ней я говорю «так не бывает» и тут же смеюсь, потому что бывает, вот сейчас, в этот самый момент происходит.

Желаю вам ярчайших снов, облаков из звездной пыли и света. Спите крепко и безмятежно. Обнимаю вас, крошечное создание.

Тем временем Фелиция вздрогнула от неожиданной вибрации. Она уже лежала в постели и самозабвенно рассматривала стену с фотообоями в своей комнате. Там был изображен Маленький Принц. Фел всматривалась в крошечные созвездия и тут же вспоминала планетарий и его древесный запах вперемешку с лимонной отдушкой и антисептиком.

Шредингер мирно посапывал в ногах. Было уютно – свет от гирлянды заполнял комнату. Она коснулась ладонью зоны межреберья, чуть выше пупка. И подумала – «Вот. Вот это он и затронул. Это самое я. Самую сущность».

На экране виднелось сообщение. Она прочла его, затем перечитала еще несколько раз, а потом мягко сомкнула веки и так и уснула с полуулыбкой на лице. Сон был безмятежным и действительно светлым, как и пожелал ей Роб.

Все-таки между ними уже установилась незримая, но такая сильная связь, вне сомнений. Отрадно было и то, что зимние праздники заканчивались только в середине месяца, поэтому понедельник был вовсе не будничный. Приятно было осознавать, что впереди еще три дня для того, чтобы несколько поразмыслить. Выдохнуть, переварить, осмыслить.

Хорошо бы было собраться с мыслями, но у Фелиции не получалось упорядочить ни одной. Было ощущение, что огромный металлический щит, так тщательно скрывавший ее душу, вдруг упал и обнажил все потаенные страхи, чувства, опасения. И хотелось разобраться с чувствами, которые выстроились как кегли в боулинге и ожидали, когда же их соединят воедино, выбив страйк.

Вскоре на радио предстояла премьера ее авторской программы. Но это занимало голову лишь отчасти: в большинстве своем она мыслила о Робе и никак не могла этому помешать.

Программа представляла собой жанр интервью с довольно критическим взглядом на некоторые реалии. Она с таким, как правило, неплохо справлялась. Поэтому работа беспокоила ее совсем не так сильно, как этот молодой мужчина, напоминавший многокомпонентное логарифмическое уравнение. Чтобы решить такое, в технических университетах студенты исписывают все три разворота доски. А иногда и вовсе не приходят к его решению, так и продолжая терзаться. Она сама прекрасно понимала, сколь энергозатратным будет процесс постижения его сущности, но это ее не останавливало, а напротив, чрезвычайно увлекало.

Дебютный выпуск должен быть посвящен дорожной обстановке. Не самая романтичная тема, согласитесь. Однако Фел все равно увлекала возможность затронуть остросоциальную тему. Вся канва 45-минутного интервью была готова, оставалось придумать лишь финальную заставку.

Фелиция постучала карандашом по столу, взглянула на вереницу заснеженных автомобилей за окном, а затем отрывисто напечатала на компьютере:

И помните: наша программа – не панацея от дорожной безграмотности. Все зависит от вас самих.

«Что ж, по-моему, не так уж плохо» – промелькнуло у нее в голове.

Пепелище/Прыжок в неизвестность

Эти чувства из прошлого иногда ко мне возвращаются.

Вместе с тогдашним шумом дождя, тогдашним запахом ветра.

Х. Мураками

Если мы обратимся к ретроспективе, то вот уже чуть больше четырех лет в жизни Фелиции были линейные и вполне предсказуемые отношения. Для прикрытия, скажем так. Знаете, такие – довольно пресные, тусклые. Как речная рыба. То есть они никак не нарушали ход событий, да и начались еще тогда, когда сама Фел была весьма угловатым подростком. Ключевым в этих взаимоотношениях было то, что ей просто не мешали. Не было всплесков, синусоид, но между тем, не было и мотивации как таковой. Не было движения. В чертогах сознания ей хотелось чего-то более всепоглощающего и значимого, но она не жаловалась и ценила человека рядом. Он здорово нивелировал ее эмоциональные спады, возникавшие, как правило, после импульсивных вспышек отца Фел и часто становился настоящим shelter from a storm, где она могла укрыться от перманентно разрушавших родительских ссор.

Отмечу, что Фелиция была из довольно классической семьи чиновника и литературного критика. С отцом она не особенно общалась (вернее нет: она пыталась с ним общаться, но чаще всего сталкивалась с эмоциональными выпадами и со временем стала просто бояться осуждения), в то время как мама по-настоящему была ее маяком. Равно как и брат.

Нельзя сказать, что ей было уютно в своей семье. Нет. Скорее было непросто, казалось несправедливым такое холодное отношение к ее порывам. Она не злилась на отца, просто она его совсем не знала. А начинать узнавать, казалось, было уже поздно.