Посвящается всем людям, которые коснулись моего сердца, а в особенности – моей семье и так рано почившим – моему дяде Алексею Азарову и самому верному другу Антону Лукьянчикову.

Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный.

– Песн. 8:6

– Господин Деккер? Как это произошло?

Он замешкался, потёр сигарету в пальцах; табак похрустывал так же, как и его желваки. На полу беспорядочно лежали дешевые цирковые атрибуты – лакированные маски, костюм, имитирующий змеиную кожу, позолоченные туфли.

«Буффонада» – подумал он. Нет, не может быть. Его окатило горячей волной, затем мозг ощутил странную заторможенность. Вот так нелепо, сиюминутно и навсегда не уходят целые миры. Они не исчезают буднично.

Тупая и совершенно звериная боль впечатала его плоть в это грубое и плохо сколоченное деревянное сиденье. Желтовато-пепельное небо проглядывало в незавешенное окно. Как мягкий растаявший маргарин, просачивалось холодное солнце. Конечности затвердели, пальцы подрагивали. Полная рассинхронизация, незавершенность. «Нет-нет, это не конец. Это чудовищная, страшная ошибка». В какой-то момент его веки уже до невыносимого отяжелели, посвинцовели, в ушах слышался жуткий скрежещущий ультразвук.

Сияние

Даже у смерти есть альтернатива

Мы все знаем, что есть самые болезненные точки бифуркации, после которых мы как будто побеждаем смерть. Или же просто она добавляется к нам в друзья и продолжает преспокойно идти рядом.

Конечно, есть в жизни множество счастливцев, которые не встречались с критической точкой, а потому говорят о смерти буднично и так, как-то между делом, обыденно. Вроде: «Умер и умер, что с того». И безусловно, их нельзя в этом винить. Это не простодушие, а просто отсутствие кульминации, которая может переломить и дать разглядеть ее, заметить наконец. Согласитесь, для кого-то смерть так же далека как, например, шарик для пинг-понга, который то и дело отбрасывают от ракетки к ракетке; а вы стоите в отдалении, поэтому шарик и вовсе превращается в маленькую точку. Кого-то, напротив, настигает ее огромная тень и холодит внутренности. Но главное, что становится очевидным – какие бы формы не принимало это явление, нужно непременно успеть до того, как экран окончательно погаснет. Чтобы точно понять, что большинство действий – расточительство, а не нечто полезное. Поэтому я буду рассказывать вам о самых разных событиях, которые так или иначе коррелировали с неизбежностью, давали совершенное иное видение и просто переворачивали жизнь одного человека. Ведь нет явления более масштабного и вместе с тем более точечного, чем человеческая жизнь.

Безусловно, есть люди, которые становятся для нас таким переломом. И как бы мы ни пытались совершить бегство, переменная уже в какой-то момент стала константой. И это так удивительно и совершенно необъяснимо. Почему вдруг инородное, по сути, тело может стать самым драгоценным на свете? Думаю, такова природа любви – единственного и самого яростного противника смерти.

Почему нам всем иногда кажется, что можно тихонечко закручивать узелки внутри себя за каждый проступок и нам за это ничего не будет? Вы щелкаете картинки в калейдоскопе – пестрящие, разноцветные, многоликие – и уже не можете остановиться. Как же все-таки почувствовать, что вы отчаянно несетесь по хайвею на Мустанге 80-го года с бешеной скоростью около восьмидесяти миль, а тормоза у этой машины не работают? И вы не поцелованный Богом в темечко и не ангелоподобная Диана Спенсер или же опрокидывающий Курт Кобейн, у которых, в отличие от вас, непременно будет посмертное оправдание. И вы – не андеграундный музыкальный герой вроде Burial, у которого есть право быть невидимкой, а не раздуваться от собственного самомнения, не упиваться успехом и не овеществлять свои творения и потому – уже быть бессмертным еще при жизни.

Но вам вновь кажется, что с каждым опрометчивым шагом, с каждым провокационным и поистине опасным действием вы как будто приближаетесь к этому незыблемому и незабвенному хотя бы на йоту, вызывающе посмеиваясь самому себе в лицо.

Почему существуют такие схемы, из которых уже не под силу выйти, потому что вы попросту перестаете контролировать что-либо? Вы зашли слишком далеко. Вы больше ни за что не в ответе.

Божество

Мы встречаем только тех, кто уже существует в нашем подсознании.

Зигмунд Фрейд

Представляете себе на небе искрящуюся комету Галлея? Вот именно такой след остался от этого человека. То есть – не щемящий осадок, не какое-то теплое воспоминание, которое со временем выветривается, но и не ужасное, которое, возможно, вызывает фантомные ощущения. Нет. Настоящая огромная комета, которая пронеслась по всем, затронула многие плоскости и не осталась бесследной и уж тем более – незамеченной. Мне кажется, что если бы переселение душ или патронус существовали, он был бы именно ею. Внешне кажущаяся привлекательной, даже завораживающей, комета Галлея – не только предвестник несчастий, всевозможных катаклизмов и невзгод. Главная ее характеристика – периодичность возвращений. Уж я-то точно знаю.

Сколько бы ни хотелось думать, что рецидива не произойдет, он все равно происходит. Именно тогда, когда вы ждете этого меньше всего, когда вы совсем не подготовлены.

Началось все со встречи. Собственно, как и всегда.

Тем вечером Фелиция совершенно беспечно собиралась со своей подругой в бар. Знаете, такие кулуарные мероприятия, на которые вход исключительно по спискам? Некое подобие общества для посвященных. Это было оно. Девушка двадцати четырех лет со все еще кристальной душой, немного по-детски экзальтированная, полная искренних ожиданий и надежд. Собственно говоря, редкая птица. Блестящая учеба в университете, практика в качестве ведущей прямого эфира, мечты о магистратуре. Это был положительный, полный жизни и света персонаж. Местами, конечно, немного неуклюжий, но от этого не менее очаровательный.

Стоит заметить, что даже заглянуть на темную сторону ей никогда не хотелось – все ее ресурсы были для жизни, в которой существуют высокая цель и благородство, где деструктивность и порок – лишь отголоски ее жутковатого детства, в котором поистине приходилось иногда брать на себя степень ответственности не меньшую, чем Матильда в знаменитом фильме Люка Бессона. Оно было пронизано страхом, но у Фелиции, к счастью, нашлись силы не ощетиниться и зачерстветь, а напротив, бороться и искать правду. За свою жизнь она видела слишком много людей с зависимостями разных формаций, потому многие саморазрушительные мероприятия были для нее триггером. Фел не осуждала тех, кто любил праздность, скорее ее саму страшил этот образ жизни и был для нее отталкивающим, а отнюдь не притягательно-запретным, как это обычно бывает.

Именно поэтому она использовала метод от противного, даже не пытаясь соприкоснуться с обычными человеческими развлечениями, расширяющими обыкновенно сознание. Повторюсь: Фел не была ханжой, просто ее тянуло к свету. Как мы знаем, как правило, этот путь полон мытарств.

Можно многому пытаться противостоять, однако в тот вечер Фел крупно просчиталась, полагая, что всего лишь заглянет на день рождения известного в их местности фотографа и преспокойно вернется к своей честной и обособленной жизни. Ей думалось, что можно просто взглянуть, что не произойдет чего-то непоправимого, какого-то сдвига парадигмы, разлома тектонических плит. Это казалось невозможным, даже смехотворным. Да и в конце концов, нельзя же все время избегать праздников жизни. Ей нестерпимо хотелось побывать по ту сторону. Разве от этого кто-то пострадал, если просто взглянуть одним глазком, верно?