Есть расхожее утверждение, будто Достоевский сказал: «красота спасет мир». Можно предложить еще ряд столь же нелепых утверждений – например, Булгаков сказал: «Прокуратору здравствовать и радоваться» или, что уж совсем весело, Джордж Лукас сказал: «Люк, я твой отец».

Слова персонажа – протагониста ли, антагониста ли, случайного ли второстепенного лица – это всегда слова персонажа и только. Поэтому, если законопослушные граждане увидят в словах героев этой книги экстремизм, терроризм, неуважение и прочее – убедительно прошу заводить дела именно против героев книги, поскольку сюжет о том, как рабочий люд прославляет жизнь в стране, безусловно, интересен, но не жизнеспособен.

А, да – любые совпадения случайны и т.д., вы сами всё это знаете.

– Кто первым открыл огонь? Потапов?

В допросной комнате было тесно и тускло.

– Что?

– Я повторяю вопрос: кто открыл огонь? В ребенка кто выстрелил, урод?

Работа

Ночью в подъезде испортили стену. Выцарапали: «Здесь заканчиваеться наша жизнь». Саша прочитал на бегу – опаздывал. Уже в автобусе подумал с усмешкой: «У меня образования девять классов, я и то разберусь, где -ться написать, а где -тся».

Работали далеко за городом – бывшей жене одного депутата приспичило дачу облагородить. Начальство скинуло план приусадебного участка и перечень работ, как всегда, по вотсапу. Начальство знало, что на этот раз справятся и без них.

Была середина июля, жара, и пригородный автобус дважды останавливался из-за перегрева мотора. Саша окончательно опоздал, и когда добежал наконец до объекта, весь красный и мокрый, мужики уже вовсю копали. Были Егор Сергеич, крепкий мужик предпенсионного возраста, и его младший брат, худой, робкий, но выносливый – Вася.

Трехэтажный особняк, облепленный декоративным кирпичом, от которого у Саши уже в глазах рябило, таранил небо излишне высокой шатровой крышей – видимо, так архитектор пыжился показать статус хозяйки дома.

Вася намечал места для посадки елей (заказчик выбрал американскую колючую), Егор Сергеич всаживал лопату в его метки и рыл ямы. Деревья еще не привезли.

– Ох, бля, какие люди! – Егор заулыбался. – А мы всё, думали, вдвоем сегодня!

– Здорово, Сань, – тихо сказал Вася.

– Приветствую. А че, деревья когда привезут?

– Да хер его знает. Два часа назад сказал, что загрузил всё. А оно один хер, можно до вечера ждать! Мы вон вчера с Васькой и… подожди… Костя там еще был, ну он потом уехал, ему сына забирать из садика, а мы с Васькой до вечера куковали, ждали эти пихты сраные. А Миша наш, как всегда, с восьми утра талдычил «да-да, все загрузили, едем». Приехали, а уже темнеет потихоньку, а он знаешь, че говорит? Пробки, говорит, – Егор Сергеич хрипло заржал. – С восьми утра, бля, вёз и только к десяти вечера привез. Пробки! Ага, а там ехать минут сорок было. Че, пойдем, покурим, вон, четыре ямы уже сделали без тебя.

Отошли к неостекленной веранде дома, где переодевались.

– Сань, ты богат? – спросил Вася, указывая на пачку сигарет. – Я стрельну у тя? Затупил с утра, не купил.

Саша молча выложил пачку – берите кто хотите.

– Че, Сашок, новости-то слыхал? Про вчерашнего маршрутчика-долбоеба?

– Про какого маршрутчика? Я вечером, может, ленту промотаю в контакте, и то половину постов пропускаю – задолбало.

– Ну да, этого тоже задолбало из новостей-то, – Егор вздохнул. – Прикинь, че, на полном ходу въебался в бетонное заграждение. Сам всмятку, половина пассажиров трупы. Это на тридцать восьмом, которые бастовали недавно.

– Может, случайно?

– Ага. Поначалу тоже писали – случайно. Жара, переутомление… списали на это. А потом, короче, выживших пассажиров опросили – он намеренно!

– Это как так?

– Да кукуха, видимо, полетела от жары, кто их там проверяет. Женщина, ей ноги переломало обе, говорит, он р-раз и че-то разогнался как бешеный, давай из ряда в ряд строиться, всех обгонять, пассажиров не брал на остановках. Ну так-то много таких долбоебов ездит, никто и не подумал! А тут его мамаша с детьми тормозит на остановке – он всё, подъехал, забрал их чин-чинарем, и сразу такой спокойно поехал, не спеша, по правилам – ну хуле, дети в салоне. А они за две остановки до конечки вышли. И женщина эта, значит, рассказывает: услышала детский голос сзади «дядь, на следующей», а мама такая «что еще нужно сказать», и ребенок «дядя, на следующей остановите, пожалуйста», и, мол, как это услышала, у нее че-то внутри нехорошо стало, вроде тревожно – ну, сочиняет уже после дел, ясно-понятно. А водила их высадил и спрашивает «точно никто выйти не хочет?». Долго стоял, потом разогнался, а там… ты на тридцать восьмом-то ездил, не? Там на повороте перед конечкой, перед СНТ, вечная стройка, уже восемь лет пустырь и забор бетонный, и он сворачивать не стал, а газу прибавил и въебался со всего маху. Как там вообще кто-то выжил – я хуй его знает. Жена, двое детей у него остались.

– Прикинь, пиздец? – спросил обеспокоенный Вася.

– Ни хера себе новости. Как работать теперь?

– Так а хули тебе? Бери лопату да копай, две ямки осталось. Мы чаю пока хлебанем.

– Да, давайте, мужики.

Саня сверил оставшиеся метки с планом, но копать не стал. Взял сигарету, затянулся, опершись на лопату. Странное что-то у него внутри шевельнулось – он и понять не мог, что. Замотался, запутался в маятниковом движении семья-работа, скукожился весь до функции латания мимолетных дыр, превратился в механизм, роющий землю и таскающий камни, а тут внутри что-то дернулось настоящее – такого он в этой круговерти понять не умел. Растерял понимание.

Докурил неспокойно, какими-то рывками, а не затяжками, похоронил бычок в одну из ямок (удобрение будет, как говаривал его тезка, ныне покойный престарелый плотник, с которым пересекались на паре объектов). Вбил лопату в метку, земля-то здесь твердая была, не привозная. Оперся ногой на шаг, утопил лезвие по самый воротник, навалился и вырвал кусок, твердый и нерассыпающийся, с рваными краями. Окопал траншейку по диаметру будущей ямы и пошел вглубь.

На середине второй ямы в голове глупо и незачем пронеслось «Здесь и заканчиваеться наша жизнь?». Сплюнул, озлобился и добил яму в пять минут. И глина злому-то не помеха.

– Ох нихуя себе, – мужики вернулись. – Гляди, он уже всё! А мы тут полтора часа ебались. Ну-ка, те, может, участок с песочком попался? – Егор всадил лопату в днище ямы. – Да не, слушай. Это, Миша звонил, говорит, елей-то еще часа два не будет.

– А хули он звонит-то? Вёз бы лучше скорее.

– Ты че Мишаню нашего не знаешь? Он ж долбоеб, – Егор Сергеич похлопал Сашу по плечу. – Че злой-то?

– Да про мужика того думаю

– Про еблана на маршрутке? А хули тут думать? Жара дала по башке. Ну и проблемы тоже, видать, были. Они там по шестнадцать часов ишачили, прикинь, за пятнашку.

– Чего ж тогда еблан?

– А вот ты прикинь, твой сын там, или мать, не дай бог, или корефан вот в такую маршрутку загрузились… и че? Из-за еблана какого-то столько людей! Понятно – нервы. Вон, Васька… Вась, дуй сюда, хули ты там один трешься, расскажи про газ.

Вася махнул рукой.

– Тьху, безъязыкий! Короче, Ваське газ провести надо в дом, третий год не может. Триста тысяч, охуеть же! Сука, годовой доход у некоторых. Ладно, он съездил в командировки, на вахту, за полгода накопил. Так они третий год ему мозги ебут, то не могут, то проекта нет, то газопровод не туда идет, то еще хуета какая-то. Это от государства хуета эта. Так-то, конечно, любого довести можно! Но он тогда пошел бы и начальника своего ебнул, мудака этого, да, который их заставил кататься с утра до ночи. А то невинные ж люди! А они да, вышли на забастовку, их всех погнали, они и заткнулись. Ну вот обида осталась и, вишь, так в нем взыграла. Да?