Ярина вспомнила, как ранней весной, первой своей весной в Лесу, увидела цветок – прошлогоднюю душицу с нежными розовыми цветами, с овальными листьями, крепко вмёрзшими в лёд. Цветок не тянулся к свету, не жался к почве, а словно и не понимал, что с ним случилось, отчего он застыл в невесомости льда между землёй и небом. Где-то капали, тая, ледяные кромки, тонко-тонко свистела первая весенняя капель, и Ярине показалось, что это стонет душица.

Она попробовала освободить цветок руками, но лепестки, впитавшие влагу, расходились в пальцах, как старый хло́пок.

– Абыда! – бросилась она к избе. – Абыда, помоги! Там цветочек!

Яга, только вернувшаяся с Дальних Полян, колдовала над тестом. Ярина вбежала и с силой вцепилась в её подол:

– Помоги!

Абыда, шевеля губами, то ли отсчитывала секунды, то ли читала заговор на дрожжи. Дёрнула головой: мол, подожди. Но Ярина упорно трясла её за локоть, тянула на улицу:

– Ну куда ты меня тащишь? Сколько раз говорила, не лезь, когда тесто готовлю! Весь Лес им кормится, особенно весной!

– Там цветочек плачет!

– Какой такой цветочек? Ярина, в Лесу цветов – тьма без малого! И все скоро проснутся, а солнце нынче холодное, нужно землю подкормить, нужно лёд растопить помочь.

– Так помоги! Этот цветок во льду!

– Это прошлогодний цветок. Прошлое своё отжило, закончилось. Новые цветы придут, новые травы уже готовы проснуться. Они встанут на смену.

– Но как же прошлое? Как взять и забыть? У тебя на дворе ведь цветок, Абыда, волшебный ведь…

Яга сердито вышла во двор, носком валенка разбросала рыхлую землю пополам со снегом. Опустилась на колени, провела рукой над вмёрзшей в снег душицей. Та трепыхнулась, отозвавшись на тепло, и комок льда, в который вмёрз стебель, закапал, оплывая.

– Почему так медленно?

– Потому что если сразу повернуть из зимы в лето, цветок растеряется, не поймёт ничего и память свою погубит, – проворчала Абыда, не отвлекаясь от душицы, ловко освобождая стебель. – Теперь лепестки… сердцевинка… самое сложное. Помогай.

Позже, спустя много и зим, и лет, Ярина спросила Ягу:

– Почему ты согласилась? Весь Лес оставила без хлеба, пока помогала одному цветку.

– Потому что ты попросила. Яга, даже юная, если и просит – просит неспроста, пусть и сама это не понимает.

…Вернувшись из Хтони, Ярина брела по двору, чувствуя себя ровно как тот цветок, как та душица, вырванная из плена медленной смерти. Как стебель оживал, как в лепестки возвращалась сила, как вспоминали листья, из чего им пришлось вырваться, – так и Ярина, миг за мигом, шаг за шагом вспоминала, что случилось в Хтони. Примеряла на себя, будто и не с ней всё произошло. И чувствовала, как трескает ледяная скорлупа, облетает корка, и осенний холодный воздух неприветливо колет оголённое нутро.

– Знаешь, что стало бы, если бы ты согласилась? – с хрипотцой спросила Абыда, тяжело наваливаясь на мокрые брёвна. По её щекам, волосам, платью стекали капли, и Ярина только теперь заметила, что с неба вовсю льёт. – Он бы тебя и вправду унёс. Куда – не знаю. Но унёс бы, и сам бы Хтонь покинул, если бы ты только согласилась, если бы разрешила, сказала вслух. А если Керемет перешагнёт порог – никто уже не справится. Ни я, ни другие Яги, ни Царевны, ни сам Лес.

Абыда опустилась на лавку у стены. Из-за забора свесил чёрную голову конь Тёмной Ночи. Яга потрепала его по загривку, огладила ладонью ноздри. Конь всхрапнул; Абыда, закрыв глаза, молвила:

– Но и это не самое страшное. Керемету однажды конец придёт. Сколько бед бы он наделал до этого – неизвестно, но пришёл бы конец, потому что смертен Керемет. А вот я бы другую ученицу не смогла взять – потому что ты бы по своей воле ушла, презрела бы цепь. Одно глухое звено – конец.

Голос её становился тише, Ярина едва разбирала. Вскоре Яга забормотала что-то совсем несусветное, вскинула голову, и вместо глаз блеснули бельма. Ярина вскрикнула, и Абыда тотчас пришла в себя, вскочила с лавки, взяла ученицу за плечи, повела в избу.

Переодела в сухое, напоила отваром чемерицы и купальницы. Яра уснула как мёртвая, а проснувшись, увидела на белоснежной подушке сероватые пряди. Глянула в зеркало над корытом – косы стали пепельные, как морозы в пасмурный день.

***

– Излом да вывих, – хрипло вздохнула Яга неделей позже, перебирая каменные огоньки. Зазвенели, подхватив её голос, бутыльки с травами, вздрогнула изба. – Излом да вывих. То ли каменные цветы совсем слабые пошли, то ли у девки у самой сердце как камень. Выходит, зря в Хтонь ходили. Зря только душенька в пятки убегала. Что была Яринка слабенькая, то и осталась после цветов.

Кощей, скрипя плащом, поднялся, обошёл стол, наклонился на скрючившейся Абыдой.

– Поди выправится с годами?

– Давай, давай, – желчно пробормотала Яга. – Утешай. Тебе-то что. У тебя-то над душой Лес не стоит, не дышит. Ты-то не помрёшь через сто годков что с яблоком, что без. Тебе-то над преемниками не трястись!

– А что, поменялась бы со мной? – осторожно спросил Бессмертный, хоть и видел, что не в том настроении Абыда, чтобы смеяться. А всё-таки – вдруг ободрится.

Разозлилась. Ободрилась. Сдвинула брови, распрямила спину, стала похожа на себя прежнюю век назад. Отстранённо улыбнулась:

– Ладно. Кому что дано, кому что суждено.

Перебрала пальцами в воздухе, подзывая дощечку. Повела ногтем по дереву, и на жёлтой берёзовой коре зажглись белые буквы.

– На, – подвинула дощечку Кощею. – Мало ли со мной что будет – отдашь ей.

– Решилась, значит? – тревожно спросил Кощей. – Ну, правильно. Правильно.

– Мне твоё одобрение не нужно, – хмыкнула Яга. – Я ведь совета-то не просила.

Бессмертный умолк. Абыда посидела, раскуривая ветку смородины, пожевала дымный черенок. Задумчиво произнесла:

– Крепко в ней борется человеческое с Пламенем, сердце с даром. А теперь, как сердце в лапах Кереметовых побывало, – тем более.

Глянула холодно, спокойно. Добавила:

– Раз так цветы не помогают, в отваре, – остаётся только прямо к сердцу приложить.

***

Стелились вдоль тропинки дымные гроздья, неслышно ступали позади призрачные волки и скакуны. Ярина шагала, глядя под ноги. Изредка поднимала голову, силясь разглядеть солнце, но сквозь белое марево пробивалась только жидкая хлябь.

– И люди, и нелюди об этом знают, – говорила Яга, отводя ветви и раскидывая посохом клочья тумана. – Кто верит, кто не верит. Кто-то Даром называет, кто-то – Силой и Словом. А мы, Яги, Пламенем зовём. Пурпурным и Белым, кому какое досталось. И если досталось оно не с рождения, плохо может прийтись. Дух растёт, а тело за ним не поспевает. Или сила растёт, а душа медлит. Это с тобой и приключилось. Поэтому и хвораешь так часто.

Ярина наклонилась над кусом ежевики, сорвала сухую, тёмную ягоду. Поднесла на раскрытой ладони к лицу.

– Вот так?

– Вот так. Силы в ягоде ещё видимо-невидимо, а кожура съёжилась, осень сок вытянула.

– И что делать?

– Ягоде не поможешь. А вот Ягу оставлять с таким недугом – плохая затея. Мы с тобой, глазастая, идём на туманную тропку. Там дух и тело встречаются лицом к лицу. Они поладят – и прочее наладится.

Ярина сжала в ладони ягоду; выкатилась круглая капля, густая, вязкая.

– А если не поладят?

– Поладят.

Абыда взяла ученицу за руку, испачкалась в ягодной крови. Глянула сверху вниз.

– В Хтони не боялась, с Кереметом разговаривала, а туманной тропинки испугалась?

Ярина промолчала. Качнула головой. Кивнула.

– Вот и джечь, – откликнулась Яга, но откликнулась отстранённо, будто сама загляделась на небесный туман. – Вот и джечь. Только, Яринка, я с тобой не смогу дальше оврага пойти. Одна… пойдёшь?

Сердце сжалось в комок. Вспомнилось, как сама стояла у края оврага, всматривалась в лиловые струи на дне. Боялась выпустить руку наставницы, боялась, плакала, до тех пор боялась, пока Окомира сама не выдернула ладонь, не ушла в туман, оставив её на краю обрыва.