Абыда вздохнула и кивнула: дари, мол, раз принёс.

Ясно-понятно, что прощаться пришёл. Боится, как бы навсегда не ушли. Как бы навсегда не ушла Ярина, как с Марийкой было, с Яной, с Иляной…

Ярина между тем раскрыла берестяной коробок и заглянула внутрь. Вытряхнула на ладонь осколок – чёрный, острый, как уголь с алыми крошками.

– Огонёк неяркий, зато нигде не погаснет. Ни на каких тропах тебя не оставит.

– Со своей короны, что ли, отломил? – изумилась Абыда.

Ярина разглядывала чёрный осколок, вертела так и эдак, перекладывая из ладони в ладонь: горячий.

– Нравится?

Подняла глаза на Кощея, улыбнулась ласковой, светлой улыбкой, совсем как в первые дни в избушке.

– Нравится. Тау32…

– Вот и ладно, – тяжело произнёс Кощей, поднимаясь. – У меня и для тебя подарочек есть, Абыда. Только не сейчас. Будет ждать, как вернётесь.

Ярина насторожилась. Яга махнула на Кощея:

– Раз не сейчас, то и говорить нечего. Иди, иди по своим делам. А мы своими займёмся.

В глазницах Кощеевых полыхнуло пламя. На секунду разгорелось по всей избе и тут же стихло, как не было. Бессмертный погладил Ярину по плечу, кивнул Абыде и исчез за порогом, растворился в дожде, не сходя с лестницы.

– Не остывает, – пробормотала Ярина, дуя на подаренный уголёк.

– А ты в ладони сожми. Один раз обожжёт, а потом перестанет, и не потеряешь так никогда, – отрешённо посоветовала Абыда. – С собой бы взять неплохо, авось, пригодится.

– С собой? Пойдём куда-то? Я думала, шить сегодня будем, – заворожённо глядя на дождь в дверном проёме, проговорила Ярина. Серые нити неслись с неба, стремительные, густые, как самый тонкий, прозрачный лён. В них вплетались хвоя и листья, в них звенело последними струнками отошедшее лето, грибные запахи, птичьи крики. Никак, Кощей печальную красоту наворожил.

– Сегодня другие у нас дела, – во вздохом повторила Абыда. Заперла за Бессмертным дверь, ногой поправила половик у порога. – Собирайся, глазастая.

Ярина подняла голову, насторожилась: редко в голосе у Яги скользили ласковые ноты. Стараясь, чтобы весело и беспечно прозвучали её слова, Абыда добавила:

– Ты всё гадала, что да что за чёрной дверью. Вот сегодня узнаешь.

Думала, ученица запрыгает, засмеётся, тут же к дверям побежит… Ярина только кивнула. Спросила спокойно:

– Холодно там?

– Холодно, глазастая. Очень холодно.

– Точно. Ты ведь шубу в прошлый раз надевала. И мне, значит, сейчас достать?

– Я сама достану. Иди сходи на двор, там уж День вовсю гарцует. Скажи, чтоб далеко сегодня не уезжал, чтоб вокруг избы кружил. И Ночь пускай задержит, сколько сможет.

– А он сумеет? Как так?

– Как – это уж его дело. Уговорами там, догонялками. Может, коней поить вдвоём поведут. Да ты ему скажи только, а он и сам знает, не впервой. Обувки-то не забудь! Опять выскочишь босая, кашлять будешь ползимы!

Ярина, кивнув, унеслась во двор. То сидит часами, склонившись над доской с мотыльками и багульником, то прыгает, как егоза: только в избе подметала, глядь – уже у опушки порхает, свои васильки ненаглядные ласкает.

…Несмотря на то, что солнце ещё не вошло в полную силу, а до сумерек и вовсе было далече, Абыда затеплила лучину. Подбросила угли в самовар, по второму разу вымела все углы, перестирала скатерти, полотенца. Аккуратно застелила постели, выбила подушки, замесила полный таз душистого теста. Спрятала передник в ларь, вынула свою шубу, вытряхнула Яринкину шубейку. Достала красные ленты, красные сапоги – тёплые, на заячьем меху, с нарядной опушкой. По тропам Хтони в валенках далеко не уйдёшь…

Чуя настроение хозяйки, помня, к чему такие приготовления, изба тихонько вздыхала, скрипя соломой. Наконец спросила:

– Что? Неужто с собой возьмёшь-таки? Лес на кого оставишь?

– Я время в тебе заморожу.

Изба заржала, как заправский конь, фыркнула лошадиной головой на коньке крыши – так, что скакун Красного Дня, которого Ярина кормила сахаром, вздрогнул и поперхнулся. Изба жалобно попросила:

– Никак без этого? Может, обойдётся?

– Может, и обойдётся. Но боюсь, кабы беды не вышло. Не те уже силы, чтобы Лес поднять, если что случится. Что уж, избушечка, раз стоишь на перепутье, такая твоя судьба.

– Надолго? – протяжно вздохнула изба.

– Да ты и не почувствуешь ничего. Посидишь, подождёшь. Сама говорила, в тишине хочешь побыть, чтоб никто не шуршал, не вошкался33. Это для нас время пойдёт своим чередом, да в Хтони. Для тебя быстро пролетит. Вернёмся – ты и помнить ничего не будешь.

– А не вернётесь?

Яга зашуршала оберегами в костяной шкатулке. Ниже наклонилась над сундуком.

– А не вернётесь? – громче повторила изба.

– Ты всё одно ничего не почувствуешь, – желчно ответила Абыда. – Думаешь, не позаботилась о тебе, что ли?

– Но вы уж постарайтесь всё-таки осторожненько…

– Да уж постараемся.

Абыда бухнула на лавку тяжёлый каменный браслет, брякнула сверху свёрток с ожерельем из оправленных в бересту родниковых капель. Долгое время обе – и изба, и Яга – молча занимались своим делом. Избушка кряхтела, ворочалась в травяном гнезде, стараясь, чтобы не слишком высовывались наружу мозолистые лапы. Яга точила нож с узором на рукояти, крепила к монисто речные ракушки. Когда выдвинула из угла ступу, изба нерешительно подала голос:

– Морозить-то поди больно.

– А что сейчас чувствуешь?

– Ничего, – нехотя ответила изба, легонько поводя коньком; связки ландышей под потолком заплакали сухими лепестками.

– Нутром ничего. А двором что?

– И двором ничего.

– А ведь я и сейчас время заморозила, но только на дворе.

– Ишь ты. А я и думаю: сколько ты дел переделала, а Ярина до сих пор не вернулась.

– Вот и ладно. А теперь помолчи, не отвлекай.

Яга принялась налаживать ступу, обвешивая борта оберегами; потрясла над корытом помело, роняя берёзовые листья. Запахло весной, баней. Яга сунула помело в ступу, с усилием пододвинула к чёрной двери. Это в воздухе ступа пёрышко, а на земле – ишь какая тяжесть, колода дубовая. Повертела в руках книгу в кожаном переплёте, думая: дать ученице наперёд прочесть о Хтоневых топах, или уж пусть сама всё увидит, своими глазами? Так и не решив, повела рукой, расколдовывая на дворе время. Тут же донеслось ржание и смех Дня Красного, быстрый говор Ярины, треск костерка.

– Эй, Корка, – позвала Абыда, присаживаясь на корточки перед столом. Потянулась, сняла с тайного лючка в подполье старый ножик. – Слышал всё?

Загремел лючок, вздыбилась скатерть. Из темноты, блестя глазами, показался старик в вывернутом наизнанку тулупе.

– Слышал, слышал.

– Избу береги, пока нас нет, – вручая старичку лапоть, в котором подтаивало свежее масло, велела Абыда. – А если одна ученица вернётся, без меня, – служи ей верно. Она – будущая Яга.

– Будет сделано, хозяйка, – огладил бороду старичок. Осмотрел золотистый лапоть, сунул за пояс и уполз обратно в свою нору. Только закрылся люк, как грохнула дверь: вбежала в горячем осеннем венке Ярина.

– Абыда! Что такое? Двор на миг встал!

Углядела. Ишь ты, углядела. Изба, всего перевидавшая, ничего не почуяла, а эта углядела!

– Время я останавливала, – не стала лукавить Яга. – Пока только во дворе, для разогрева. Как шагнём за дверь, и в избе остановлю. Так оно для нас пойдёт, а как вернёмся – будто и не уходили.

– Зачем так? – поглядывая то на ступу с помелом, то на шубы на лавке, то на красные сапоги, спросила ученица.

– Нельзя Лес без Яги оставлять. Никогда. Крепко запомни. Когда я в прошлый раз уходила, ты в избе оставалась. Ты не Яга ещё, конечно, но всё ж таки хоть какая-то замена. А сейчас мы вдвоём уйдём, и, если так всё оставить, Лес и пасть может за нашей спиной, и некуда будет возвращаться.

Ярина испуганно подалась вперёд.