На других страницах пошли рисунки животных, деревьев и морских тварей. И еще раздел о насекомых. Маркусу особо нравились муравьи. Они, как и он сам, любили строить города и занимались этим непрерывно. Далее писалось о разных полезных ископаемых. В Левобережье большие запасы угля и нефти, зато в Заречье климат теплее – там выше урожаи пшеницы и проса.

Маркус пролистал книгу в самый конец, где писалось об обществе и обычаях, а еще там было несколько страниц о смерти. Раньше он боялся их смотреть, и отец тоже касался их вскользь. Жизнь заканчивается бесконечной темнотой, тело сжигают или закапывают в землю, но человек продолжает жить в памяти своих родных. Маркус сжал кулаки, на глазах навернулись слезы. Он никогда не забудет отца и мать.

На страницу упала тень. Маркус поднял голову. Пятеро крупных мальчиков обступили его плотным кольцом. Они смотрели на Маркуса в упор и ухмылялись. Он отложил книгу и встал. К нему шагнул крепкий подросток с рыжими волосами и плоским лицом.

– Слышь, новенький, – цокнул он языком. – В обед отдашь мне второе и хлеб с компотом.

Маркус шагнул назад и уперся спиной в шкаф.

– А то что? – он скрестил руки на груди.

– Сейчас узнаешь.

Маркус не заметил, как крепыш выбросил вперед кулак, только почувствовал сильный удар в подбородок. Голова дернулась, и он затылком приложился о книжную полку. Рот тут же наполнился соленым, нижняя губа онемела и противно задергалась. Маркус прижал к ней ладонь, и пальцы окрасились кровью. Она стекала по подбородку и темными кляксами капала на пиджак и ковролин.

Маркус скривился и с хриплым рыком прыгнул на обидчика. Тот, видно, не ожидал отпора, пропустил удар в грудь. Маркус свалил его на пол, и они покатились, колотя друг друга что есть силы. Противник был явно сильнее, и Маркус быстро оказался на спине. Крепыш сидел на нем и мутузил кулаками, а Маркус лишь тщетно прикрывался руками. Еще дважды ему досталось по разбитой губе, и каждый он переставал дышать от боли. Он начал слабеть и закричал, когда крепыша вдруг снесло в сторону.

Маркус приподнял голову – Андрей Бенеш вцепился в обидчика и возился с ним на ковролине. На помощь предводителю кинулись его дружки. Они со спины набросились на Андрея, повалили и начали колотить ногами. Маркус вскочил, бросился на них и тут же повис в крепких объятиях охранников.

Медпункт располагался в здании интерната за распределительным центром. Маркус сидел на узкой кушетке, застеленной плотной прорезиненной тканью, и щурился. В глаза ему била шестиглазая медицинская лампа. В комнате размещались металлический стол, круглый стул, тряпичная белая ширма и стеклянный шкаф с лекарствами. В дальнем конце виднелась дверь с закрашенными стеклами.

Маркус потрогал пальцем губу. Грубые стежки тянулись от подбородка вверх к бесформенному разбухшему месиву. Заморозка уже начала отходить. Маркус поморщился от ноющей боли. Ныла не только губа, но и ушибленные ребра и отечные синяки на руках и ногах.

Дверь распахнулась, и в комнату вошел врач – пузатый старик с огромным мясистым носом в красных прожилках. Он исподлобья посмотрел на Маркуса и неожиданно улыбнулся:

– Выглядишь бодрячком!

Старик подошел вплотную, аккуратно взял Маркуса за подбородок и покрутил его голову из стороны в сторону.

– Недели за две пройдет. – Врач потянулся к столу за склянкой с йодом и окунул туда спичку с ватным шариком на конце. – Снимем швы. Ну а дальше – к косметологу. – Он провел ваткой по подбородку и губе Маркуса.

Маркус зашипел от боли.

– Тебе стоит поберечь себя, – покачал головой старик.

– Папа мне говорил, что зло сразу надо ставить на место. – Маркус вцепился в жесткую ткань кушетки, стараясь правильно выговаривать каждое слово. – Иначе оно разрастется, и тогда победить его будет сложно.

– Мудрый у тебя был отец! – Врач поднял брови. – Иди пока в свою комнату. Я Лидии скажу, чтобы тебя несколько дней не трогали.

Маркус вышел за дверь и тут же столкнулся с Андреем Бенешем. Выглядел тот неважно: один глаз заплыл, забинтованная левая рука висела на груди.

– Давай держаться друг друга, – протянул он вперед открытую ладонь.

– Как Риф и Нис? – с трудом выговорил Маркус.

– Да, – улыбнулся Андрей, – как они!

Ветер разогнал тучи. Марк поднял голову, вглядываясь в ярко-синее небо – чистое, без единой темной крапинки. Полуденное солнце белым размытым пятном висело в зените. В сухом прохладном воздухе отчетливо пахло ржавчиной. Такая погода бывает перед заморозками, а ведь еще даже не середина осени. Марк поправил на плече рюкзак, запахнул полы плаща и полез в заросли борщевика. Ядовитые листья уже потеряли силу, но поберечься стоит. С первыми холодами сорняк прижмется к земле, и дорога к дому Елены Эдгард станет еще короче.

Марк спустился по влажному откосу оврага, перескочил через вонючий ручей и выбрался на пустырь. В центре поросшей осокой площади серой грудой торчали руины трехэтажного здания: растрескавшиеся округлые стены с высокими узкими окнами и десятиметровая башня с разрушенным куполом. Планетарий закрыли еще до войны, война же его доконала.

Раз в год интернатских привозили сюда на экскурсию. В главном зале мощный проектор высвечивал на потолке звездное небо. Марк любил откинуть спинку кресла и смотреть, как крутятся и роятся тысячи звезд – приближаются, превращаясь в огненные шары, и исчезают из вида. Катехизис не дает ответа, в какие миры Коммутатор отправляет человеческие искры после смерти. Может, и на другие планеты. Это бы объяснило тягу Марка к космическим далям.

Под ногами зашуршал гравий. Марк остановился у рваного разлома в стене, снял с плеча рюкзак, вытащил из него и покачал на руке пухлый газетный сверток – пять банок тушенки и две пары шерстяных носков. Марк положил пакет на камень и пошел на другой конец пустыря. У кустов оглянулся и заметил, как из разлома выскочил подросток в мешковатой куртке и черной шапке на голове. Он схватил подарок и кинулся обратно в развалины.

Марк, шурша листвой, прошел через пожелтевший парк, отделявший пустырь от спального района, и выбрался к трехэтажке Елены Эдгард. При ясной погоде дом уже не выглядел безнадежно унылым. Крыша блестела жестяными листами, побелку на стенах недавно подновляли. Пахло дымом костра – дворник сжигал опавшие тополиные листья.

Метрах в ста от дома, в покосившейся деревянной беседке четверо алкоголиков пересчитывали остатки наличности. Сгрудившись вокруг вздувшегося от влаги стола, они перебирали разбросанные на почерневшей столешнице мятые банкноты и мелочь.

– Раньше на эти деньги можно было неделю жить! – выговаривал остальным старший из них – старик лет за шестьдесят, с одутловатым синюшным лицом. – Студентами мы на стипендию по ресторанам ходили. А сейчас что? – Подбородок «пахана» мелко трясся, старик дрожащими руками пытался расправить купюры. – Ищите лучше!

Собутыльники сокрушенно вздохнули и принялись шарить по карманам. Двое из них, еще крепкие мужики с красными носами и многодневной щетиной, носили одинаковую серую робу. У одного лысина по кругу разъела макушку, волосы другого торчали жестким седым ежиком. Оба они вполне могли работать грузчиками в местном гастрономе или разнорабочими на каком-нибудь складе. Самый младший из алкоголиков, по виду ровесник Марка, сидел сгорбившись, глядя вокруг пустым блуждающим взглядом. Марк встречал таких – переживших войну, но потерянных в жизни – ни профессии, ни семьи, ни дома. У каждого из этих четверых за плечами своя история о потерях, боли, неверном выборе и неспособности изменить жизнь к лучшему.

Марк подошел к беседке.

– Скучаем, бойцы? – скорчил он дружелюбную мину.

– А ты что за хрен? – просипел старик.

Он впялился в Марка покрасневшими, в змеистых прожилках, глазами. На его лбу собралась гармошка из глубоких морщин.