«Дзынь-дзынь!» – настойчивый звон колокольчика отдает болью в висках и затылке. Марк медленно открыл глаза, приподнял голову и осмотрелся. Он лежал под грудой одеял на низкой тахте с ажурными деревянными спинками. Напротив него на табурете сидел Матвей, помешивая ложечкой чай в стеклянном стакане. Где-то под потолком тускло горела лампочка, едва освещая нехитрую обстановку небольшой, квадратов на пятнадцать, комнаты без окон: покосившийся буфет без дверок у дальней стены, рядом с ним – металлический столик с круглой алюминиевой столешницей, как в городских кафе до войны, пару стульев и поблескивающую в углу пузатую газовую печь с радиатором.

– Где мы? – поморщился Марк.

– Ы-ы-ы! – Матвей улыбнулся, показав желтые зубы. Он поднял руку и задвигал в воздухе пальцами, изображая человека, идущего вниз по лестнице.

– Под землей? – нахмурился Марк. – В катакомбах?

– Ы-ы-ы! – одобрительно закивал Матвей.

Марк откинулся на подушку и закрыл глаза. В эти подземелья он лазил еще мальчишкой, и они навсегда изменили его жизнь. Он вспомнил холод, низкие потолки и темные бесконечные коридоры с щербатыми стенами. Пару столетий назад в них еще добывали ракушечник, но потом бетонное строительство вытеснило хрупкий камень, и катакомбы остались бесхозными. Городские власти закрыли доступ к ним, дети всегда найдут лазы и щели. Интернатские бывали в катакомбах чаще других. Запретные места манят, тем более, если туда не могут пролезть надзиратели.

– Долго я провалялся? – Марк сел на кровати, потрогал колено, перетянутое плотной тряпкой. Оно не болело, и вообще, он чувствовал себя здоровым.

– Ы-ы-ы! – Матвей показал два пальца.

– Двое суток? Хм… – Марк поджал губы. Диспетчер, наверное, его обыскался. Заказы в последнее время приходили каждую неделю. «И как там дела у Елены Эдгард?» – подумал он с тревогой.

Марк сбросил с себя одеяла и остался голышом.

– Одежду мою продал, что ли? – проворчал он. – Плащ-то довоенный, раритетный. Надеюсь, не продешевил?

Матвей в ответ осклабился, сходил к печке и вернулся со стопкой высушенных вещей.

– Шикарно! – Марк взял вещи и принялся одеваться. – Хорошо тут у тебя! – Он натянул ботинки, набросил на плечи плащ. Рука машинально залезла в карман, и пальцы нащупали шершавую рукоять пистолета.

– Ы-ы-ы! – Матвей придвинул к тахте круглый столик и перенес на него с печки армейский котелок. Пахнуло вареными овощами и мясом. У Марка засосало под ложечкой.

В котелке дымилась наваристая жижа из капусты, картошки и консервированной тушенки. Марк взял ложку и принялся жадно есть. Матвей протянул ему несколько кусков серого хлеба.

Минут через пять Марк отодвинул пустой котелок и вытер ладонью губы.

– Спасибо тебе, дружище! – Он встал из-за стола. – Мне пора.

Матвей замотал головой. Он, как прежде, взял Марка за рукав и потянул к не заметной в тени металлической двери с круглым штурвалом посредине, какие бывают в бомбоубежищах. Матвей покрутил штурвал, кряхтя, потянул дверь на себя. Мышцы на его руках вздулись, стальная плита поддалась и начала со скрежетом открываться. Из темной щели пахнуло холодной сыростью.

Матвей пошарил рукой по стене, раздался щелчок, и темнота за дверью сменилась тусклым желтым электрическим светом. Марк вслед за Матвеем шагнул через обитый клепаной сталью порог и очутился в узком каменном коридоре с шершавыми стенами. По потолку тянулся белый электрический провод. На нем через равные промежутки горели лампочки без плафонов. Между каменных стен оказалось значительно холоднее, чем в жилище Матвея. Марк поежился и ускорил шаг, чтобы не отстать от товарища.

Коридор шел под уклон, местами приходилось держаться за холодную влажную стену. Матвей, пройдя метров тридцать, толкнул плечом еще одну дверь, и Марк следом выбрался в просторный освещенный тоннель со сводчатым потолком. Под ногами, искривляясь, уходила в темноту узкоколейка.

На рельсах стояла ручная дрезина. Матвей взгромоздился на переднее сиденье, Марк сел напротив и осмотрелся. Тоннель выглядел ухоженным: рельсы блестели, на стенах кое-где виднелись свежие цементные заплаты. Катакомбники хорошо устроились: восстановили брошенную каменотесами железную дорогу, провели электричество и, похоже, как-то подключились к городскому газопроводу.

Матвей навалился на рычаг, и дрезина нехотя тронулась. Они ехали минут сорок в холодной, влажной темноте. Тоннель петлял, колеса гулко стучали на стыках рельсов. Наконец впереди забрезжил свет, становясь с каждой минутой все ярче.

Послышалась музыка. Матвей убрал руки с рычага, и дрезина по инерции выкатилась в просторный круглый зал диаметром не меньше ста метров. В его стенах виднелись двери разных цветов и размеров, будто выставка достижений дверного хозяйства. Некоторые были открыты. У их порогов в креслах сидели люди – мужчины и женщины разных возрастов, старики и старухи. Мужики курили и читали газеты, женщины штопали и вязали. Из репродуктора под потолком лились тихие фортепианные переливы. Все это походило на сценку тихой фермерский жизни после рабочего дня где-нибудь на южной окраине города. У ярко-красной двери с массивным медным кольцом двое мальчишек лет пяти чертили мелками на каменном полу.

– Звезда! – звонко крикнул один из ребят.

Марк улыбнулся. Он в детстве тоже играл в «Кресты и звезды», и Андрей у него часто выигрывал. Андрей Бенеш вообще был намного удачливей и расторопней. Всегда на шаг впереди, а Марк – в догоняющих.

На них никто не обратил внимания. Марк лишь пару раз поймал брошенные на него мимолетные взгляды. На середине зала Матвей улыбнулся, хлопнул Марка по плечу и на ходу соскочил с дрезины. На его место тут же запрыгнул хмурый щуплый паренек лет пятнадцати.

– Криста хочет с тобой поговорить. – Он широко улыбнулся, и его лицо преобразилось. Стало видно, что это, по сути, еще ребенок. Марк вспомнил Максима с пустыря не далеко от дома Елены Эдгард. Что-то неуловимое делало этих детей похожими друг на друга.

Марк слышал о Кристе. В прошлом она кадровый военный. Во время войны командовала двумя десантными батальонами. Когда власть взял Курц, отношения у них не сложились. Особая служба требовала полного подчинения. Некоторые соглашались, но Криста уволилась из армии и собрала вокруг себя таких же, как она, бывших вояк, недовольных послевоенным мироустройством.

Марк нажал на рычаг. В конце зала колея расщеплялась на две, уходящие в новые тоннели. Хмурый паренек выхватил палку, уложенную на два крюка сбоку дрезины, развернулся и на ходу быстрым тычком перевел стрелку. Дрезина свернула направо.

Минут через пять они подъехали к платформе, метра три длиной. От нее вверх уходила металлическая винтовая лестница, ведущая к открытому люку в потолке. Хмурый паренек кивком велел Марку остановить дрезину. Они сошли на платформу, и Марк вслед за своим проводником загремел подошвами по чугунным ступеням.

Марк добрался до верха, вылез через открытый люк и неожиданно оказался в просторном квадратном зале метров шестьдесят в поперечнике. Из высоких полукруглых окон падал яркий солнечный свет, на подоконниках стояли горшки с цветами, от сквозняка колыхался тюль, с улицы доносился гул моторов и сигналы авто. Центр комнаты занимал массивный деревянный стол с развернутой на всю столешницу картой города. Вдоль глухой стены, упираясь в потолок, тянулся стеллаж, плотно заставленный книгами. В дальнем конце зала у окна примостились два кресла с красной бархатный обивкой и журнальный столик с черной пепельницей посредине.

В одном из кресел сидела женщина лет сорока в махровом банном халате, мягких домашних тапочках и с тюрбаном из полотенца на голове. Прямой тонкий нос, поджатые губы и цепкие карие глаза под черными бровями.

– Здравствуй, Марк! – произнесла Криста, не вставая. Голос у нее был низкий, с хрипотцой. – Располагайся, – указала она на соседнее кресло.

Марк пошел вдоль комнаты. На середине пути не удержался и шагнул к окну. За стеклом, с высоты примерно второго этажа, просматривалась оживленная городская улица. По дороге с ревом проносились авто. На перекрестке мигал светофор. По тротуарам сплошным потоком спешили пешеходы. На другой стороне улицы, у дверей магазина «Все для рыбалки», собралась небольшая очередь – видно, ждали продавца с обеда.