Как же мне повезло, что я попал сначала в Центр особо важных исследований, а потом в Институт внеземных культур. У меня появилась возможность заниматься наукой и технологиями далекого будущего.

               И, слава Богу, что я не один такой. Совместными усилиями мы сумеем понять, что такое «хармонтский феномен». И это станет настоящим прорывом в наших представлениях о среде нашего обитания, а некоторые из нас наверняка сумеют использовать полученные знания для пользы человечества.

               Мои приятные размышления были внезапно прерваны. Невесть откуда появился Шухарт. Он был в прекрасном настроении.

               — Мечтаешь о светлом будущем? — спросил он. — А вот некоторые работают за тебя.

               — Кто же эти святые люди? — спросил я.

               — Я, конечно, кто же еще!

               Он достал из своего рюкзачка какую-то металлическую коробку и бросил ее мне на стол.

               — Что это?

               — Тот самый пресловутый радиопередатчик, который ты не сумел отыскать в Зоне.

               Я всегда думал, что меня очень трудно чем-то удивить. Но, как оказалось, я был слишком высокого о себе мнения. На некоторое время я потерял способность хоть что-то понимать.

               — Где ты его взял? — спросил я, успокоившись.

               — Отобрал у одного нехорошего человека. Он не хотел отдавать, пришлось его ударить по голове лопатой.

               — Человека? Ты уверен, что это был человек? — я с ужасом подумал, что Шухарт мог ударить лопатой по башке инопланетянина, и теперь нам прилетит ответка. И наша цивилизация бесславно закончит существование из-за дурацкого передатчика.

               Он задумался.

               — Человек. Вообще-то он Стервятник. Мы привыкли его так называть, а он откликается. Стервятник Барбридж. Слышал, наверное? Кровь у него из ран течет красная. Значит, человек.

               — Он сталкер?

               — Один из первых.

               — Ну, а он где нашел передатчик? Спросил его?

               — А как же. Только он его не находил, с собой принес. Передатчик ему вручил деятель из нашего замечательного Института. И показал, как эта штука работает, что нужно нажимать и когда.

               — Из Института? — переспросил я, потому что уже ничего не понимал.

               — Ты его, наверное, знаешь. Его фамилия Мэрфи.

               — Не верю!

               — Ты хочешь обидеть меня? Зачем я буду врать? — разозлился Шухарт

               — Это тебе сам Стервятник Барбридж рассказал про Мэрфи?

               — Да. Я же говорил, что мне пришлось его ударить. А он удара не держит.

               Я рассвирепел, у меня даже давление поднялось. Как можно строить какие-нибудь теории и изучать явления, описанные, кстати, в официальном Бюллетене Института, которые являются нагло сфабрикованной  фальшивкой? Можно ли теперь верить другим публикациям ученых из Института?

               Я немедленно позвонил Мэрфи. Сначала он никак не мог понять, чего я от него добиваюсь. Потом стал рассказывать, что его мысленный (?!) эксперимент прекрасно показал, что инопланетяне вполне могут воспользоваться, в случае необходимости, радиосвязью для передачи друг другу срочной информации, а также для контактов с землянами. Для этого вполне подходит волна длиной 21 сантиметр. Его, Мэрфи, эксперимент есть всего лишь приглашение инопланетянам установить с землянами контакт. Теперь они знают, какой способ общения предпочитают земляне. Очередь за ними. Лично он, доцент Мэрфи, теперь с нетерпением ждет ответного сообщения.

               — Но послушайте, Мэрфи, в вашей статье черным по белому сообщается о том, что вами был зафиксирован радиосигнал неизвестной природы. Это прямая ложь и обман мирового научного сообщества.

               — Даже не понимаю, о чем вы? На что вы намекаете? Как эксперимент может быть обманом?

               — Я не намекаю, а прямо говорю: вы фальсифицируете данные. Это преступление против науки.

               — Ерунда. Моя статья принесла науке больше пользы, чем вся ваша сомнительная деятельность за двадцать лет. Не знаю, что вы у себя в России называете наукой. Здесь у нас свои порядки.

               — Но вы получили за свою ложь серьезную научную премию.

               — А вот с этого и начинайте. Все ваши глупые обвинения объясняются просто — вы мне завидуете. Вы премию не получите никогда.

               Он довольно засмеялся и прекратил разговор.

               Не люблю наглецов и мошенников. Однако не следует забывать, что я в Институте чужой, более того, русский. То, что я считаю Мэрфи ничтожеством и подлецом, ничего не меняет. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует.

               — И что теперь прикажите делать? — спросил я у самого себя, но ответил Шухарт. Наверное, я задал свой вопрос вслух.

               — Следует действовать по инструкции, — сказал он сурово, но потом все-таки заржал.

               — По какой инструкции? — спросил я раздраженно.

               — По любой. У тебя, я подозреваю, их штук десять. Для внутреннего пользования. Выбери ту, которая больше нравится, и действуй.

               Не понял, о чем он говорит. Мою работу в Хармонте никто не ограничивал, неприемлемых требований не выдвигал. Более того, часто создавалось впечатление, что мои исследования никого не интересуют. Правда, статьи мои читали. На семинарах упоминали. «Как недавно установлено доктором Пановым…». И все это было очень мило. До поры до времени. Но сегодня я поймал доцента Мэрфи на подлоге. Оставаться в Хармонте я больше не имел права. Надо следить за своим реноме.

               Наступил момент, когда нужно было принять решение, и я медлить не собирался. Немедленно отправился к директору почтенного Института внеземных культур доктору Пильману, посчитал, что обязан лично объяснить причины своего увольнения.

               Пильман принял меня радушно, не догадывался, что я собираюсь закатить ему скандал.

               — Проходите, Панов, должен сказать, что мы довольны вашей работой.

               Я не был расположен вести светскую беседу, поэтому без предисловия рассказал о гнусной афере Мэрфи. Надо сказать, что я не использовал нецензурных выражений, и не опустился до прямых оскорблений, хотя высказался неодобрительно и закончил тем, что собираюсь уволиться и вернуться на Родину, поскольку оставаться в Хармонте считаю для себя оскорбительным. Неужели я и в самом деле «романтический ученый по поределению Алмазова?

               Пильман искренне удивился.

               — Дорогой, господин Панов, не ожидал, что вы так близко к сердцу примете сомнительный, но рядовой поступок нашего сотрудника. Конечно, мы не одобряем столь опрометчивое поведение. Доценту Мэрфи будет указано, что впредь подобные действия недопустимы. Но вы должны понимать, что им, конечно, руководили самые похвальные мотивы, неправильно понятые, но это другое. Вам, наверное, известно, что работы нашего Института, финансируются правительством Соединенных Штатов. Не буду подробно рассказывать об особенностях подобного функционирования. Вам же эти тонкости неинтересны. Но система прекрасно выстроена и эффективно работает. Менять в ней что-либо было бы опрометчиво. И не в нашей компетенции.

               Я кивнул.

               — Но должен отметить, что финансовое положения Института напрямую связано с результатами нашей работы. Большое значение имеют не только научные достижения, но, в первую очередь, открытия, которые могут быть признаны сенсационными. Ничего плохого в этом нет. Почему результаты наших исследований не могут быть сенсационными? В конце концов, мы здесь занимаемся специальными вопросами, которые не могут рассматриваться как обычные. Нет ничего удивительного в том, что от нас требуют необычных результатов. Вы понимаете?