— Человек продвигается по глубокой луже. Каждый его шаг вызывает многочисленные брызги. Он изучает их, как умеет: оценивает красоту разлетающейся грязи и смотрит, как изменяется их свечением со временем. Почему так происходит, он не знает, для него это чудо. Но ему очень-очень нравится его занятие. И хотя особых результатов достичь не удается, он будет продолжать, потому что хочет.
— Русские сочинили песню о Посещении? — удивился Шухарт.
— Нет.
— Но очень похоже.
— Зачем нужна песня, если она не помогает жить? — сказал я с пониманием.
Честно говоря, я раньше не замечал, что песня так точно описывает мою работу в Институте. Наверное, поэтому она мне так всегда нравилась.
Мы еще долго о чем-то беседовали. Точнее, говорил только я. Не смог удержаться и подробно рассказал о своих планах. «Пустышка» явно четырехмерный объект. А это значит, что я должен научиться отличать трехмерные объекты от четырехмерных. Понятно, что их присутствие должно нарушать физические законы нашего мира. В Хармонте таких объектов должно быть много. Вот и надо сосредоточиться на изучении нарушения причинности и начал термодинамики. И еще много чего интересного рассказал… Шухарт был прав, спиртное действительно оказалось отличным лекарством и помогло успокоиться и отделаться от навязчивого ощущения Зоны.
Но вот бутылка опустела, песня была спета, планы работы озвучены, пора было отправляться в гостиницу. Я даже поднялся, но в зал вошел доцент Мэрфи и, увидев меня, замахал рукой. То ли хотел поприветствовать, то ли побить.
— Мистер Панов! Хочу сказать вам кое-что, — крикнул Мэрфи.
Пить я уже не мог. Но о чем еще мог со мной говорить доцент Мэрфи в «Боржче»? Нет, погодите! Это я должен ему многое сказать. О том, что нельзя писать научные статьи, используя непроверенные данные. Я не счел зазорным проверить их, не так уж это было и трудно. И что же я узнал? Нет в лаборатории № 1522 никаких передатчиков. Это я установил самостоятельно, и никто отныне не смеет при мне говорить о передатчиках и радиосигналах таинственных инопланетян. Потому что их там нет. Я проверил.
Но несчастный Мэрфи еще не знал о том, что его данные не подтвердились, и потому выглядел этаким победителем — гордым и самовлюбленным. Нехорошо, наверное, разочаровывать его, но придется. Я не скажу — никто не скажет. Но как ученый Мэрфи должен быть мне благодарен. Потому что для нас, ученых, главное — стремиться к истине. Ну, пусть не к истине, а к правде. Настоящий ученый должен быть кристально честным, потому что наука не терпит обмана…
— Хорошо, что я встретил вас здесь, в «Боржче», мистер Панов. Будет приятно, если вы разделите со мной минуты моего успеха.
— Что случилось? — спросил я растерянно, наверное, я что-то пропустил.
— Наконец-то, мне улыбнулась удача, — торжественно сказал Мэрфи. — Сегодня я получил официальное уведомление о том, что Отдел планетарных наук Американского астрономического общества присудил мне Премию Джерарда Койпера за выдающиеся достижения в области планетологии.
— Поздравляю! — сказал я. — Обязательно сообщите, какая ваша работа была так высоко отмечена, хочу ознакомиться.
— Так высоко была отмечена моя статья об открытии непериодических радиосигналов из хармонтской зоны на волне в 21 сантиметр.
— Но подождите, Мэрфи, — не сдержался я. — Пока не получено достоверное доказательство инопланетной природы этих радиосигналов, говорить об открытии рано. Нужна независимая проверка.
Мэрфи обиделся.
— В комиссии Премии заседают заслуженные люди, которые тщательно проверили полученные мной данные и признали их заслуживающими внимания.
— Однако никакого радиопередатчика в лаборатории № 1522 нет.
— А вы откуда знаете?
— Я там был.
Мэрфи был потрясен. Мне показалось, что на какое-то время он растерялся. Но быстро взял себя в руки.
— Когда вы там были?
— Сегодня. Два часа тому назад.
— А тогда все понятно, — засмеялся Мэрфи. — Прежде чем отправляться в Зону, вам необходимо было со мной поговорить. Сигналы регистрируются не всегда. Через определенное время. Скажем, следующий радиосигнал мы ожидаем примерно через три-четыре часа. Приглашаю вас принять участие в его регистрации. Придете?
— Конечно. Но не один. Шухарт, пойдешь с нами?
— Нет, — твердо ответил Шухарт. — Я буду занят.
— Отложи свои дела, Рэд, — попросил я. — Проверка научного наблюдения — дело серьезное.
— Справитесь без меня.
— Как хочешь. Мое дело, предложить. Будет интересно. И познавательно.
— Сомневаюсь, — ответил Шухарт.
На следующий день
Утром я долго не мог проснуться, и до своего кабинета добрался только к обеду. Хорошо, что в Институте всем глубоко наплевать на то, когда я прихожу на работу. Думаю, что если вообще перестану появляться на своем рабочем месте, никто и не заметит.
Шухарта не было. И это было хорошо. Мне нужно было обдумать результаты вчерашней регистрации сигналов из Зоны. Как раз в то время, которое предсказал Мэрфи. Я при этом присутствовал, так что отрицать их реальность не было смысла. Меня пока не интересовала информация, которую мог содержать этот сигнал. Но понять, как генерируется сигнал без материального передатчика, было бы интересно.
Если считать реальной радиопередачу, которую мы вчера прослушали вместе с Мэрфи, то следующим шагом станет признание существования внеземного разума. И нам, землянам, придется смириться с тем очевидным фактом, что предполагаемые инопланетяне не только значительно превосходят нас в техническом отношении, но и, как бы это выразиться понятнее, в размерном отношении. Эти существа должны быть как минимум четырехмерными, раз уж они используют четырехмерные артефакты. Пока трудно загадывать, захотят ли столь могущественные существа общаться с нами. Но разве мы способны понять и оценить выгоду, которая могла бы их привлечь?
Вероятно, для нас, землян, было бы спокойнее, если бы они не заметили нашего существования и прошли мимо, или, что еще лучше, остались равнодушными, обнаружив нашу цивилизацию, как мы остаемся равнодушными, обходя стороной большой муравейник.
Но зачем думать о событиях, повлиять на которые мы не в состоянии? Заметят, — мы поговорим с ними, не заметят, — займемся своими делами, радуясь, что одной трудной проблемой стало меньше.
Способен ли четырехмерный объект стать источником радиоизлучения? Ответа я не знал. Но, скорее всего, — нет. Если бы излучение из четырехмерного мира доходило до нашего трехмерного, мы бы уже давно захлебнулись от его обилия. Но я уже стал привыкать к пониманию того, что в измерениях большей размерности законы природы должны значительно отличаться от наших, трехмерных. А может быть, и не значительно. Но все равно очень трудно понять, зачем четырехмерникам понадобилось опускаться в наш ограниченный мир?
Скорее всего, чтобы это понять, нужно провести целый ряд экспериментов с четырехмерными объектами. И в Институте это можно сделать, если считать таковыми добытые сталкерами артефакты из Зоны. Например, я считаю весьма перспективными для таких исследований использовать «черные брызги». Эти загадочные штуки наверняка имеют выход в четвертое измерение.
Как все быстро изменилось. Сколько десятилетий нам придется изучать «хармонтский феномен», прежде чем мы начнем хоть что-то понимать?
Но труд не пропадет даром. Каждое новое открытие или удачная догадка наверняка приведут нас к знаниям и умениям, о которых мы сейчас даже подумать не в состоянии. Только мечтаем или предвкушаем. А вот мне хотелось бы жить в мире, где реализована нуль-транспортировка. Многие путают нуль-транспортировку с телепортацией. На самом деле, это не совсем верно, потому что нуль-транспортировка — это одновременно и телепортация, и машина времени, и мультипликатор.
