— И что из этой притчи следует? — спросил я.

               — Больше всего на свете ученые желают убедиться в том, что их привычные научные взгляды совпадают с представлениями выдуманных марсиан. Что, какими бы продвинутыми не были пришельцы, их возможности не должны противоречить законам природы, которые мы земляне установили или только собираемся установить. Мы разрешаем инопланетянам только что-то добавлять или уточнять к нашим взглядам.

               — Прежде чем выяснять с пришельцами такие тонкие вопросы, неплохо было бы их поймать и установить контакт. Нельзя договориться с кем бы то ни было, если он ничего не говорит в ответ, — я постарался вернуть Молниева на грешную землю из мира фантазий.

               — Это явно не наш случай. Артефакты, оставленные пришельцами — это и есть их ответ. Мы пытаемся понять явление Посещения с помощью установленных законов природы. А они подтверждают или опровергают наши попытки своими артефактами. Пусть молчаливый и косвенный, но диалог уже идет. Аналогией «крещения» стало бы разумное объяснение чудес «хармонского феномена» в терминах нашей науки. Таким образом, мы смогли бы ввести наших неуловимых инопланетян в круг наших понятий. То есть «крестить».

               — Но признай, что у вас пока это не получается.

               — Да, пока мы не можем этого сделать, — признал я. — Мы не способны даже решить, с разумным явлением мы имеем дело или естественным. Не хватает ума. Я рассчитывал, что смогу обнаружить чужой передатчик. Это был бы самый разумный и простой способ установить контакт. Но — ничего не вышло. Нет там передатчика. И это очень обидно.

               — Вот я и говорю, — не унимался Молниев, — если ваша наука не способна даже на такое решение, не пора ли начать применять методы исследований, отличные от естественнонаучных: магию, эзотерику или другие сверхъестественные подходы?

               Вот, когда я окончательно понял, что мне нужно как можно скорее очутиться в «Боржче» и принять пару стаканов виски без закуски. После Зоны участвовать в философских диспутах у меня не было сил.

               — Наверное, ты прав, дружище. Только я заниматься этим не буду. Пусть кто-нибудь другой. Я желаю ему успеха. Кстати, попробуй сам. У тебя получится. Напиши книгу про пришельцев призраков, она будет иметь успех у читателей.

               — Не попробуешь, даже если окончательно убедишься, что твой труд бессмысленный?

               — Когда пойму это, тогда и поговорим. Но ключевое слово здесь — «пойму».

               Молниев замолчал, наверное, попытался отыскать  в моих словах признаки того, что его слова произвели должное впечатление, и он заставил меня поверить в магию и эзотерику. Но довольно быстро понял, что сбить меня с толку у него не получилось.

               Я тотчас воспользовался заминкой, тепло попрощался с фантастом, и стремглав бросился в «Боржч». Лечиться.

               Народу в зале было немного. Я подошел к стойке бара. Эрнест посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. За последние годы он научился безошибочно узнавать сталкеров, только что вернувшихся из Зоны. Глаза, наверное, у них тускнеют как-то по-особенному или наоборот, сверкают неестественно. А удивился он тому, что я — теоретик из Института рискнул своей жизнью и побывал в Зоне по собственной инициативе. Но долгое общение со сталкерами научили его тому, что есть вещи, которыми ему интересоваться не положено. Он молча налил мне порцию виски и пододвинул миску с орешками. Эрнест лучше других знал, что нужно сталкеру в первую очередь.

               — Погоди, Эрни, — сказал внезапно невесть откуда появившийся Шухарт. — Тащи целую бутылку и стакан побольше, русскому твои рюмочки без надобности. И запиши на мой счет.

               Эрнест довольно кивнул. Хороший клиент — хорошая новость.

               Я был рад тому, что Шухарт не бросил меня. Пить в одиночку было тоскливо. Не могу сказать, что мне нужен был собеседник, но то, что рядом сидел человек, который знал, что пью я не со скуки, а потому что у меня есть веская причина, чтобы поправить здоровье, для которого виски — самое лучшее лекарство.

               И вот я сделал хороший глоток, рассчитывая, что туман в моей голове исчезнет, и я смогу опять здраво мыслить. А подумать мне было о чем. Неудача с поиском передатчика практически разрушила стройную теорию инопланетного вмешательства в наши земные дела. И теперь нужно было начинать сначала, придумывать что-то другое.

               Шухарт плеснул мне в стакан следующую порцию виски. Я послушно выпил. Неужели мне и в самом деле придется заниматься эзотерикой и мистикой? А что тут возразишь? Если не останется другого выхода, стану метафизиком. Задачку все равно придется решать.

               — Некоторые люди не понимают разницы между параллельными мирами и высшими измерениями, — сказал я. — Все параллельные миры — привычные для нас трехмерные вселенные. А четырехмерный мир от нашего отличается принципиально. В нем действуют совсем другие законы природы. Если удастся доказать, что «хармонтский феномен» есть проявление многомерности мира, многое станет понятнее. То есть все еще больше запутается, но мы поймем, что нам придется о своих законах забыть и устанавливать законы четырехмерного мира, что согласись очень любопытно. Захватывающе интересно. О, нам повезло, что мы можем заниматься этим не теоретически, а исследуя конкретные проявления новой физики. Не новой физики в том смысле, в котором мы привыкли использовать эти слова. А другой физики, не имеющей к нашей Вселенной никакого отношения. Понятно?

               — Нет, — признался Шухарт. — Но ты говори, может, тебе и полегчает.

               — Мы попали в трудную ситуацию. Честно говоря, мы не знаем, что такое пространство и что такое время в нашем трехмерном мире. А в четырехмерном это вообще невообразимо. Мне кажется, что у нас даже нет таких слов, чтобы описать эти понятия. Но нужно это сделать. И мы это сделаем.

               — Нет, Кирилл, так дело не пойдет. Такие разговоры тебе не помогут. Выброси из головы все эти глупости.

               — Это не глупости.

               — Не буду спорить. Я говорю, что сейчас это тебе не полезно. Знаешь ли ты какую-нибудь русскую песню? Спой.

               Идея показалась мне интересной.

               — Красиво, — признал Шухарт. — О чем песня?

               Само собой, я спел песню группы «Колибри» по-русски. И попробовал пересказать ее содержание Шухарту.