Превозмогая мрак, вглядевшись близоруко,

Глаза заметили измученную тень.

Она метнулась в странном облике лучины,

Задев нечаянно излучину струны.

Сначала ойкнула, рванувшись без причины,

И попросила снять гитару со стены.

Привычно руки сами к грифу потянулись,

Но тяжелеющие пологи ресниц

Не от бессонницы – от времени сомкнулись,

Явив сны муз как иллюстрации страниц.

2

Всплыла мелодия, звеня над куполами,

Сияя златом, своды неба голубели.

Младенца сон был пробуждён колоколами,

И мамин голос лился мне у колыбели.

Он зримым был и осязаемым до вкуса

Животворящего грудного молочка.

С божнички лик смотрелся матерью Иисуса,

Светло внимая стрекотанию сверчка.

О, этот миг, не повторяющийся боле,

Мотив баюкающий – детства оберег.

Он будет так щемить нутро усладой боли,

Пока душа не превратится в имярек.

3

Сюжет событий в сновидениях листая,

Глазам привиделся предутренний распев.

Пернатый хор, из гнёзд стремительно взлетая,

Запел, о судном дне подумать не успев.

На проводах, как ноты шустрые, синицы

Шедевры клювиками страстно создавали.

Их не пугали даже всполохи зарницы,

Лишь к непогоде низко ласточки сновали.

Бурь оратория – она другого цвета,

В ней чёрно-белые присутствуют тона.

Так в сорок первом репродуктор сельсовета

Оповестил: грядёт священная война.

Людские проводы на фронт как крестный ход,

В толпе солдатки голосили а капелла.

Ещё не виден был спасителя приход,

Но уже ягода виктория заспела.

Горячей сечь была, в огне земля горела,

Рябины плакали в лесах без снегирей.

Орда от ненависти к русским озверела,

Сжигая их живьём в печах концлагерей.

На пепелищах места не было иконе,

А вместо звонниц – эшафоты пустырей.

На поле боя ржали раненые кони,

Как будто реквием по жертвам алтарей.

По снегу, в дождь, какой бы ни была погода,

Под пулемётным ливнем мессеров в крестах

Красноармейцы шли четыре долгих года

Туда, где должен быть поверженным рейхстаг.

Победный марш поверх поверженных знамён,

Миг ликования с печалями утрат.

И обелиски с миллионами имён,

Как маки, вспыхнувшие солнцами с утра.

4

Очнуться надо бы. Гитаре одиноко,

Но сердце бьётся с позапрошлым в унисон.

Душе неймётся оттого, что видит око,

В который раз за ночь проваливаясь в сон.

Манит видение, показывая снова

Черты ожившие давно минувших дней.

Прожить свой путь земной единожды не ново,

Но пережить, пусть даже в снах, его трудней.

5

Мальчонка русый, и на нём беретик синий,

С котёнком весело играет у крыльца.

Свистит в свистульку, самоделку из осины,

Она единственная память от отца.

Как хорошо, что ничего с ним не случится,

Голодный год промчится мимо стороной.

Читать, писать и настоящему учиться

Мечтали дети, опалённые войной.

Все в детском возрасте одной и той же крови,

Послевоенные – особое клеймо.

Они, мальцы, возили сено на корове,

Впрягаясь с нею в деревянное ярмо.

Не понаслышке зная истину из сказки,

Что есть полезно и вершки, и корешки,

Они, как солнечные малые букашки,

В пшеничном поле собирали колоски.

Это потом дадут стране угля и стали

И пересядут на «железного коня».

Под стон гудков тогда почил товарищ Сталин,

Люд шёл за телом, как сиротская родня.

Нутро земли – незатянувшаяся рана —

Разверзлась братскими могилами окрест.

Играл над прахом гениального тирана

Хрущёвской оттепели маленький оркестр.

6

Двадцатый век. О, как ему я благодарен!

За предоставленный фантастиками шанс.

Венец величия – Победа и Гагарин,

Из пепелищ войны восставший ренессанс.

Свобода духа не на улицах брусчатых —

В сердцах; в них веру невозможно обуздать.

Не быть романтиком – не знать шестидесятых,

Кто был таким, тот мог творить и созидать.

Регаты плыли рукотворными морями,

И луноходы шли в космический прорыв,

С гитарой, с песней в горы, к югу «дикарями» —

Таков был физиков и лириков порыв.

Тогда нуждалась в других ценностях душа,

Стих о высоком тамадой прослыл застолья.

Но тот, который той эпохой не дышал,

Назвал её ненужным временем застоя.

Жжёт неосознанный, в предчувствии вины,

Укор гитары молчаливый, что пылится.

Есть только сны, лишь в них отчётливо видны

Давно забытые и стёршиеся лица.

Воспеть бы всех. Их зов принять за честь;

Они из редкостной непознанной когорты.

В том поколении талантливых не счесть,

Для них не в счёт цена разорванной аорты.

7

С началом жизни звонки птичьи перепевы,

Скворцы горланят гимны подвигам весны.

Птенцы и дети. Взлёт и шаг их труден первый;

Следы мгновения прекрасные, как сны.

Влекли ребячьи неизведанные тайны

В страну, где парус пел от розовых ветров.

При тусклом свете фитиля избы-читальни

Искали в дебрях книг сокровища миров.

Не знали дети, что такое телевизор,

Подолгу вглядываясь в зимнее окно.

Но всё же изредка, пусть в качестве сюрприза,

Смотрели в клубе диафильмы и кино.

Весны дождавшись, на лужайки выбегали

И в беготне своей до осени росли.

Как подобает, по хозяйству помогали —

Возле реки гусят с утятами пасли.

Наивность детская похожая на лето —

Скорей хотелось непременно повзрослеть.

Но, видно, бог, своё накладывая вето,

Годок-другой хотел ещё их пожалеть.

8

От детства к отрочеству шаг непустяковый,

Пусть не заметен между ними переход.

Период зрелости обычный подростковый,

Предвестник драм и ранней юности восход.

Года лирических недетских перемен

В сонетах пламенных Шекспировских воспеты:

Порывы чувств, ранимость дружеских измен

И сила верности Ромео и Джульетты.

Влюблённость первая является нежданно,

Как среди бела дня в сухой степи гроза.

Не замечавшие ещё совсем недавно,

Взаимно встретились и обмерли глаза.

Казалось, тот же взгляд лазорево-бездонный

Под лепестковыми изгибами бровей.

Но, как разряд с других, коснувшихся ладоней,

Он поразил. Нет лучше глаз и красивей!

Поверить трудно, что детишки-сорванцы

Ещё вчера кричали «тили-тили-тесто».

Парнишка с девочкой, влюблённые юнцы,

В пятнадцать лет почти жених, почти невеста.

Им век в любимых оставаться, может быть,

Или в других влюбляться жарко многократно.

Но поцелуй свой подростковый не забыть,

Как не увидеть то, что скрылось безвозвратно.

И будет всё. Наступит юности расцвет,