Обожгла нутро корнету

Самогонка крепкая,

Грудь сдавило от удушья, в горле встал комок.

Как тогда – в атаку эту —

Газ душил, свирепствуя.

Только Бог да конь каурый жизнь спасти помог.

Сквозь туман, от хлора жёлтый,

По земле отравленной

На опущенных поводьях конь его тащил.

У реки упал, тяжёлый,

С пеной окровавленной,

Шаг дойти до водопоя не хватило сил.

Молча слушает поручик

О войне истории.

Сам-то он в германскую сполна повоевал.

Страх в бою – плохой попутчик,

Храбрость – путь к виктории,

Пуля-дура с ног любого свалит наповал.

Залегла в окопах рота,

Ждали наступления.

Немчура с зимы готовил фланговый прорыв.

Вот и чуткая природа

Своим потеплением

Подтверждала, что закончен мирный перерыв.

Жизнь давала знать во многом:

Почками на веточке,

Бесконечно синим небом, талостью земли.

Сколько ей ходить под Богом?

И с солдатской весточкой

Пролетали над полесьем к дому журавли.

Взвод поручика в засаде

Ожидал противника,

До рассвета оставалось ровно полчаса.

Вдруг, как гром небесный, сзади —

Пушки из осинника

Заглушили в ранней сини птичьи голоса.

Немцы с тыла налетели,

Подавив внезапностью.

Дрогнул взвод, заколебался, силы неравны.

Как солдатики хотели

С неподдельной завистью

Взвиться стайкой воробьиной посреди войны!

Над разрывами снарядов,

Над полями минными,

Выше всполохов орудий, пепла и огня.

Ввысь взлетев, с мольбой из ада,

К Господу с повинною.

Ниспошли побед им славных, от врагов храня.

Всё смешалось: части тела —

С глиной окровавленной,

Прутья вербы – с серпантином пулемётных лент.

Смерть поручика задела

Сталью переплавленной

И пробила обе ноги в области колен.

Взвод, не выдержав напора,

Начал отступление.

Из окопов вылезая, в панике бежал.

Не надеялся, что скоро

Будет подкрепление;

Вряд бы кто его от бегства силой удержал.

Вдруг сквозь грохот крик прорвался

Выстрелом в предсердие:

«Стой! Куда же вы, солдаты?! Раненые здесь!»

А храбрец тот оказался

Сестрой милосердия:

«В бой, ура! Вперёд, солдаты, где же ваша честь?!»

Белым ангелом взметнувшись

Над кровавым месивом,

В полный рост навстречу пулям бросилась сестра.

Замер взвод, но, развернувшись

Перед страхом массовым,

Устремился вслед за ней под возгласы «ура».

Неприятеля в окопах

Били врукопашную,

Оттеснив его с позиций, обратили в бег.

Степь, сожжённая, в осколках,

Стала чёрной пашнею,

Вся усеяна телами мёртвых и калек.

А у бруствера в сторонке,

Где в осину старую

Прилетел и разорвался вражеский фугас,

Лишь нашли на дне воронки

Сумку санитарную.

Кто же подвигу сестрички должное воздаст?

Немцы сутки осаждали

Взвод по обе стороны.

Сколько раз окоп передний к ним переходил.

Ну а рядом наседали

На убитых вороны.

А живым их клюв поганый раны бередил.

Этот бой не как другие —

Навсегда запомнился.

Ждал поручик участи: погибель или плен.

Вести вдруг пришли благие:

Подоспела конница;

А в тылу, как оказалось, ждали перемен.

Петроград свобод добился,

Поднялось восстание.

На его защиту встала тьма солдатских масс.

Фронт германский развалился,

Началось братание.

Не об этом ли Вертинский с болью пел романс?

Пел о тех, в кого стреляли —

В поросль невоенную,

Без причины погубили классовой враждой.

Среди тех, кого послали

На погибель верную,

Был и младший брат корнета, юнкер молодой.

Над пустой солдатской церквой

Крест стоял надломленный.

Перед ним к присяге новой был благословлён

Полк особый офицерский,

Полуобескровленный,

Сформированный к отправке в сводный эшелон.

Есаул, корнет, поручик

Не случайно встретились —

Вся их доля ратная друг к другу привела.

Им теперь втроём сподручней

Окунуться в летопись,

В ту, что, в войнах создаваясь, кровью истекла.

Но пока они не знали,

Что в эпоху новую

Мир стремительно несётся, где им места нет.

Ветры прочь куда-то гнали

Листики кленовые,

И стучал состав по рельсам в ритме кастаньет.

Они ехали в вагоне

Душном, дымном, копотном.

Усмирять восставший Питер с фронта полк везли.

На последнем перегоне

Поезд встал как вкопанный.

В дверь прикладом постучали, а потом вошли.

В полутьме, в нехватке света

Фитиля фонарного,

Появились два матроса и простой солдат.

«Мы из реввоенсовета,

Я теперь за главного», —

Тот, кто был в шинели серой, предъявил мандат.

«Эшелону разгрузиться.

Классовым сторонникам

Подтвердить свою лояльность поднятой рукой.

Сдаться и разоружиться

Золотопогонникам,

Срезать царские погоны, с вами счёт другой».

Все молчали. Ультиматум?

Что за разговорчики?

Это им скомандовал какой-то нижний чин?!

Кто-то выразился матом,

Но переговорщики

Уходить не находили видимых причин.

Когда вышли офицеры

Из оцепенения,

Закричали: «Всех их к стенке, тут же расстрелять!»

А в ответ: «Вы на прицеле,

Поезд в оцеплении,

Господа вашбродия, и мы могём пулять».

Супротив, по воле судеб,

И враги, и пленники.

Не у немца на чужбине – в собственной стране.

Трибунал, где в роли судей

Свои соплеменники.

Приговор грозил фатальный с истиной в вине.

Их вели к лесной опушке

Сквозь ряды неплотные,

Офицерскую колонну охранял конвой.

По пути считали пушки,

Точки пулемётные,

И готовились к прорыву в свой последний бой.

Есаул рванул к тачанке,

С ним корнет с поручиком.

Остальные подхватили к действию сигнал.

Под «Прощание славянки»

Смяли караульщиков,

С ходу лихо захватили целый арсенал.

Этот бой был скоротечным,

Но не как в германскую.

Русский против русского – пощады не видать.

Под двойным огнём картечным

Началась Гражданская,

Но без правил, без науки братьев побеждать.

Мрачен цвет кровавой бойни

С жертвами напрасными.

Было дело – защищали Русь плечом к плечу.

Места нет в одной обойме

Белым вместе с красными,

Также как не стать трёхцветным флагом кумачу.

Солнце близилось к закату

Дымкой багровеющей,

Догорал разбитый в щепки воинский состав.

Непомерную утрату

Полк понёс слабеющий:

Сотни тел легли распятьем, руки распластав.

В темноте пробились к лесу,

Отходили группками.