Колесницы швыряло из стороны в сторону. Время от времени под колеса попадали камни и тогда они взлетали в воздух. Все наездники были испытанными мужами, они делали свое дело с тем жестоким восторгом, что ведом только тем, кто хоть раз почувствовал, как из-под ног и колес бешено уносится земля.

Какое-то время никому не удавалось вырваться вперед. Грохот копыт и колес заглушал подбадривающие крики зрителей. А потом, со скрежетом металла и древесным треском, столкнулись две колесницы. Наездники были выброшены в пыль, со всех сторон бросились илоты, чтобы оттащить обезумевших коней с пути оставшихся участников гонки. Трое продолжали нестись вперед, вписались в поворот и вырвались на широкую прямую перед царской площадкой и ревущей толпой. Показалась финишная черта.

Один отстал. Судьба гонки решится через несколько секунд: победит либо царь, либо юный Филимон.

На царской площадке царица Горго вскочила на ноги. Элла сжала руку Теусера. Под этим углом было невозможно определить, какая из приближающихся колесниц лидирует. А потом они словно ветер пронеслись мимо в облаке едкой пыли, Леонид подался всем телом вперед и кричал что-то своим лошадям. Они на несколько футов опережали лошадей Филимона.

Двое мужчин выпрыгнули из колесниц еще до того, как те успели остановиться. Илоты кинулись перехватывать покрытых пеной животных, чтобы увести их прочь. Леонид и Филимон обменялись спартанским рукопожатием и рассмеялись в лицо друг другу. После чего на царя накатила толпа мужчин и женщин, спешащих со всего поля его поздравить. Он возвышался над большинством окружающих, и поверх их голов царица Горго видела, как блестят его белые зубы, выделяющиеся на фоне загорелого, покрытого пылью лица.

В конце концов, он подошел к ней, черточки в уголках его глаз и рта слились в улыбку.

– Тебе не кажется, что мне стоит попытать счастья на гонках этого года в Олимпии? – спросил он с мальчишеской нетерпеливостью.

Гонки колесниц принадлежат к тем видам соревнований, в которых мы, спартанцы, решили принимать участие. Мы не соревнуемся в тех видах, где побежденные должны поднимать руки. Один из наших царей, Демарат, однажды победил в гонках колесниц. И очень печально то, что этот самый Демарат впоследствии был изгнан из Спарты, когда его законнорожденность была подвергнута сомнению Леотихидом, и присоединился к воевавшим против нас персам.

– Не сомневаюсь в твоей победе, – произнесла с нежностью царица Горго. Но тут ее улыбка потускнела, и она добавила, – к тебе прибыл посланец из Афин.

Он мгновенно отреагировал на перемену в ее настроении – перед нами опять был царь.

– Где он?

Она указала на посланца, стоящего в углу царской площадки. Леонид подошел к воину, и они обменялись рукопожатием. Они были друзьями, все люди в свободном обществе должны быть друзьями: царь обменивался рукопожатием с посланцем, питался черной похлебкой воинов-гоплитов. Ведь царь был таким же, как и любой другой в обществе, все члены которого были свободны и равны перед законом.

– Хремон, вижу ты не жалел ни себя, ни коня.

– Как и ты, царь Леонид. Это была прекрасная гонка.

– Какие новости ты нам принес?

Хремон быстро осмотрелся по сторонам.

– Плохие новости. Фемистокл хочет немедленно тебя видеть.

– В Афинах?

– Нет. В Коринфе. Там соберутся представители всех греческих государств. – Он перешел на шепот. – Царь Персии приближается к Геллеспонту с армией, подобной которой не видел еще ни один человек.

– У него уйдет все лето, чтобы переправиться через него со всеми этими ордами.

– Он навел мосты.

Леонид напрягся от невероятности услышанного.

– Построил мосты через пролив?

– От Абидоса до Сестоса. На этот раз он намерен покорить Грецию, а потом и всю Европу. Наши лазутчики сообщили, что он привел с собой все послушные ему дикие племена.

Леонид посмотрел вверх. День больше не был веселым, голубизна неба стала угрюмой.

Той ночью ко мне пришла Горго и попросила узнать о будущем у богов. Вместе мы отправились в храм Геры, и совместно с жрецом совершили богослужение у алтаря. При свете масляной лампы мы забили ягненка и вспороли ему живот. Жрец погрузил в разрез руки и осторожно достал внутренности, чтобы мы могли их изучить. Царица, завернувшись в темный плащ, наблюдала за нашими действиями, не понимая их сути и ожидая наших интерпретаций.

В конце концов я увидел ускользающую нить предначертанного. Я сказал:

– Открылось мне, что слава царя, твоего мужа, никогда не сотрется из человеческой памяти. И что во всех грядущих веках менестрели будут воспевать твою любовь.

Горго вздохнула. Потом ее глаза остановились на грустном лице жреца.

Это не все? – спросила она.

Жрец молчал. Мне не хотелось рассказывать ей все. Но ведь она была царицей, гордой царицей.

– Да, – произнес я, потому что она должна была об этом знать. – Это не все.

Тут поднял голову жрец и произнес:

– Я вижу опасность в ночи и смерть днем. Кровь и смятение чувств… Люди, погибающие в пламени. Плохие предсказания, моя царица…

Горго развернулась и ушла. Вслед за нею вышел из храма и я. Ночь была спокойной, но не мирной. Угроза трепетала вдали, словно дрожь приближающегося грома.

Из Азии приближался человек, которого мы ждали все эти годы. Ксеркс, царь персов и сын Дария, надвигался на плодородные земли и богатые города Европы.

И вела его не только алчность. Прошло десять лет с тех пор, как его отец вторгся в Грецию, полный решимости ее захватить. Персидские войска потерпели сокрушительное поражение в битве с афинянами при Марафоне, что было непростительно. Это не давало покоя Дарию, который поклялся отомстить. Разбираясь с проблемами в других подчиненных ему землях, он то и дело обращал свой взгляд на Запад. Когда он умер, так и не успев насладиться местью, Ксеркс, как послушный сын, решил улучить момент и нанести по Греции еще один удар.

Теперь он был готов. Приказы были разосланы, и войска восточных сатрапий пришли в движение. Он потребовал выставить контингенты от каждого народа под его контролем, не только от тех, кто славился своей воинственностью, но просто от каждого племени. Орды косматых дикарей потянулись к месту сбора, разбивая свои лагеря рядом с лучшими воинами Персии и нерешительными азиатскими греками, давно уже угодившими под пяту персидского владыки.

Несметное сборище вселило радость в сердце Ксеркса. Он собрал представителей всех своих земель, вассалов со всех уголков своей империи. Разве смогут армии Греции противостоять такому несметному полчищу? Весь мир шел против них с оружием в руках. Конница и пехота, боевые колесницы и лучники. Вместе с воинами пришли рабы и женщины, люди потекли нарастающим потоком, и вскоре вся Каппадокийская равнина покрылась черными точками человеческих фигурок, разбивших временный город.

Местность была прочесана в поисках еды. Домашний скот и зерно были конфискованы. Были направлены передовые отряды, которым надлежало приготовить запасы продовольствия вдоль пути, по которому вскоре двинется армия Великого царя.

Гордость Ксеркса раздалась еще больше во время марша. Его войска опустошали земли, по которым продвигались, и выпивали реки досуха. Именно тогда появилась похвальба, позже подхваченная и нашими историками, что в этой грозной армии было пять миллионов человек. Но теперь-то, когда я могу все трезво оценить, я знаю – на Грецию надвигалось только восемьсот тысяч. Только восемьсот тысяч, сказал я самому себе и улыбнулся. По стандартам того времени представить такую армию было просто невозможно. У Ксеркса действительно были все основания считать себя непобедимым.

В Греции были богатства. Но больше богатств городов и деревень его привлекало роскошное предвкушение мести. После удовлетворения этой потребности будут и другие удовольствия: у него в руках будет ключ от Европы, ключ от всего западного мира.