Литмир - Электронная Библиотека

– Почему – шляется?

– Она вообще шляется. Шляется, крестится, суетится. Она очень духовная, а я зато глупая.

– Глупая и добрая. Слышал уже. Все вы добрые, когда присмотришься, – сказал Алексей.

– Я добрая, – заверила Евгения. – Нет, по-честному. Я даже к ней отношусь ровно. Я обывательница, мне бы только шмотки да цацки, духовности во мне ни на грош. На мне спокойно можно жениться.

– Откуда ж я тебе шмоток возьму? – поинтересовался Алексей.

– Не пропадем, – она махнула рукой, – я легкомысленная.

– Концы с концами у тебя не сходятся, – вздохнул Алексей. – Не то мещанка, не то богема. Нет, Жека, для бракосовмешения я не созрел.

– Ну, если не хочешь жениться, пойдем в ресторан, – предложила Евгения.

– Вот еще, – сказал Алексей. – Дорого и сердито. И противно в придачу. Непременно будут какие-нибудь ловкачи со своими шлюхами, и лабухи будут для них стараться, рвать тебе перепонки в клочья.

– На тебя не угодишь, – сказала Евгения.

– Ты только не дуйся, – попросил он, – и так душно.

– Да брось ты, – рассмеялась она. – Говорю же тебе: по пути забежала,

Она, покряхтывая, влезла в туфли, взяла сумку и достала из нее сверток.

– Поставь в холодильник, – сказала она Алексею. – Всухомятку не ешь.

– Опять проявляешь инициативу, – проворчал Алексей.

Она махнула рукой.

«Кажется, я ее обидел, – недовольно раздумывал Алексей. – И ведь не хотел, как-то само собой выходит. Одиноких женщин слишком много, и с каждым годом все больше. Евгения, бесспорно, не худшая из них. Разумеется, имеет место некоторый цирк Шапито, но кому же приятно заискивать перед мужиком в открытую, без всяких онёров? Алиса, та намекает на некую общность взглядов, хотя никаких взглядов у нее нет, нет и религиозности, на которую она тоже намекает, для этого она слишком суетится, тут Евгения права. Евгения ее знает, когда-то они были в одной компании, странное обстоятельство, в них мало сходного, но в компании редко встретишь близких людей, все компании достаточно случайны».

– Будь здоров, – сказала Евгения, – мне надо идти.

– Мне и самому надо, – сказал Алексей.

Тут в дверь позвонили, она вопросительно на него взглянула, но Алексей только пожал плечами, он никого не ждал.

На пороге стояла девушка, худенькая, черные волосы схвачены узлом, с продолговатыми большими глазами, трудно было определить их переменчивый цвет, но, каза-лось, они отбрасывали золотистый отсвет.

– Здравствуйте, – сказала девушка смущенно.

– Здравствуйте, – откликнулась Евгения, глядя на нее с любопытством.

– Мне нужно Алексея Алексеевича, – произнесла девушка совсем нерешительно.

Эта нерешительность не укрылась от Евгении.

– Вы, конечно, незнакомы? Вот он, перед вами.

– Добрый день, – сказал Алексей хмуро, – чем могу служить?

– Всех благ, – улыбнулась Евгения. – Похоже, ты задержишься?

– Ненадолго, – сказал Алексей. – Спасибо.

– Позвони, – сказала Евгения.

Алексей и девушка остались вдвоем.

– Итак? – спросил Алексей.

Она медлила, начало никак ей не давалось, это было очевидно.

– В чем дело? – удивился Алексей. – Вы, кажется, волнуетесь? Можно подумать, что вы у начальника в кабинете. Слава богу, от меня никто и ничто не зависит.

Девушка пристально посмотрела на него, но едва успел он вновь подивиться золотистому свечению ее глаз, как оно исчезло, будто его и не было вовсе, зрачки потемнели, взгляд стал строг и тверд.

– Мне сказали, что вы тот человек, который сможет помочь. Кто это сказал – несущественно, это очень длинная цепочка имен, которые вам ничего не скажут. Вы просто ответьте, возьмете ли вы на себя защиту одного очень славного и очень хорошего человека, который попал в беду?

– Очень славного и очень хорошего, – повторил

Алексей.

Его интонация заставила ее вспыхнуть, она повысила голос:

– Я за это ручаюсь.

– Он ваш муж? – спросил Алексей, следя за тем, чтобы голос его звучал бесстрастно.

– Нет, не муж, не жених, не друг. То есть друг, но не в том смысле, который теперь вкладывают в это слово. Просто друг.

– Понимаю, – сказал Алексей, – просто друг. Ну что ж, просто друг это совсем не просто.

– Хорошо, что вы это понимаете, – сказала девушка.

– Как вас зовут? – спросил Алексей и добавил нетерпеливо: – У вас есть имя?

– Лидия, – сказала она.

Не Лида, а Лидия, про себя он это отметил.

Она словно воздвигала стену между ним и собой.

– Что стряслось? – он предложил ей сесть, но она не воспользовалась приглашением.

– Вы слышали о книжном деле?

Он кивнул.

– Дело громкое, – и сразу почувствовал, как она напряглась за сооруженной ею стеной.

– Шура здесь ни при чем, – заговорила она, – он библиофил, книжник, вы понимаете, что это такое? Книги – его жизнь, он с утра до ночи занят только ими, думает только о них. Естественно, он знает всех и все его знают. Он постоянно меняется, я хочу сказать, меняется книгами, ищет таких же одержимых. В конце концов, он оказался замешанным в деляческую компанию. Но это недоразумение, бескорыстней нет человека, уверяю вас.

– Ваша убежденность делает вам честь, – сказал Алексей и тут же понял, что стена выросла еще на несколько кирпичей.

– Хвалить меня совсем необязательно, – произнесла она несколько высокомерно. – Я просила вас ответить, могу ли я на вас рассчитывать, да или нет? Только, если «нет», говорите сразу, не нужно длинных периодов, объяснений, не нужно ссылаться на объективные причины, занятость, недомогание, отъезд. Скажите сразу «нет», и я уйду.

Ее слова, а еще больше ее тон взбесили его. Сколько ей лет? Должно быть, нет двадцати пяти. Каковы интонации, каков стиль! Ни дать ни взять – великая княжна. Царевна в изгнании. Берегись, милая, во мне поднимается гнев разночинца.

– Очень бы хотелось сказать вам «нет», чтобы вы сразу ушли. Черт знает что! Вы приходите ко мне, милое дитя, и не в гости, заметьте, приходите говорить о серьезном деле. С чего же вы начинаете? С каких-то условий, почти с ультиматумов. Хорошо вас воспитали! Так вот, я буду говорить, спрашивать и высказывать все, что найду нужным. Коли вас это не устраивает, то, как выражались в старину, вот вам бог, а вот и порог. При этом вы ничего не сделаете для вашего друга, но зато всласть потешите свой независимый нрав.

В продолжение этой тирады она смотрела на него едва ли не с ненавистью.

– Вы разговариваете непристойно, недопустимо, – сказала она наконец, – но вы правы. Я должна думать не о вас и не о себе, а о нем.

Ему стало ее жаль. Он живо представил себе, каким она его видит: носатый, плохо выбритый малый, небрежно одетый, с издевкой в сонных глазах, да еще выпроводивший при ее появлении пышную дамочку, – та разглядывала ее как очередную гостью. Что этому молодцу ее беда?

– Прежде всего садитесь, – сказал Алексей, – и постарайтесь излагать возможно суше. Чтобы все было по делу.

* * *

– А петушок пропел давно, – сказал Виталий.

Они чокнулись.

– А посошок потек на дно, – добавил Валерий.

Это была старая, испытанная во многих застольях присказка. И собрались они, как обычно, в гостинице «Москва», на седьмом этаже. Алексей оглядел пирующих, друзья были уже слегка багровы, все, кроме Виктора, сняли пиджаки и распустили галстуки. Виктор же был как новенький, как всегда, безукоризнен в туалете, как всегда, приветливая, благожелательная улыбка на устах. Сколько они знакомы? Скоро двадцать лет. Получается, что устояли против потока, который захлестывает, уносит, размывает берега? Непонятно. Встречи эти стали традицией, традиции принято оберегать, вот они и цепляются за них. Есть в них и некоторый благородный аромат, нечто лицейское.

Собраться раз-другой в год – посильный обряд, легкая грусть только приперчивает ожидание. К тому же они еще не так стары, в сущности, они вступают в лучшую пору жизни. Алексей вспомнил старика профессора, который питал к нему симпатию и иногда откровенничал. «Ах, Алеша, – говорил он, – никогда я не жил так хорошо, как между сорока и пятьюдесятью годами. Нет в жизни лучше десятилетия». Помнится, Алексей сразу стал высчитывать, на какие годы пало это лучшее десятилетие наставника. Вообще же старик прав: у каждой поры свои радости, начинаешь чувствовать некоторое обаяние таких сборищ. Потихоньку мы приближаемся к сорока, Виталий, он постарше, вот-вот пересечет эту черту. Когда-то волновало наступление вечера, теперь острее воспринимаешь этот блаженный сиреневый час, скоро пять, предзакатная летняя столица, чуть опустевшая, точно приглашающая расслабиться. Вот и этот мальчишник – незатейливая радость нашего возраста.

3
{"b":"783122","o":1}