Читать в тот вечер было вдвойне тяжело, потому как текст, который я озвучивал в своей голове, путался там с размышлениями. Я не мог сосредоточиться на чем-то одном.

Отвлек меня громкий звук. Он не был резким, как хлопок по столу ладонью, но при этом все равно меня испугал. Не понимая первые секунды, что это было, я огляделся по сторонам, одновременно чувствуя, как сердце ускорило свое биение.

– Спустись вниз, Клим,– спустя несколько секунд раздался голос Акеля из рации, лежавшей на прикроватной тумбе.

– Иду,– ответил я, откладывая «Обломова» в сторону в раскрытом виде.

– Если ты мне отвечаешь,– продолжил голос из динамика,– спешу уведомить, что эта связь односторонняя, и я тебя не слышу. Если хочешь подать мне знак, что услышал, ткни на кнопку. У меня мигнет лампочка.

Взяв устройство, я нажал на одну единственную кнопку.

– Отлично,– сказал Старик.– Значит, для этого тебе мозгов хватает. Уже хорошо. Иди сюда, homo habilis.

Я вздохнул, сжимая и разжимая кулак. Старик продолжал меня бесить, и при этом явно намеренно.

Спускаясь вниз, на этот раз я хотел оставаться холодным и не поддаваться на его провокации, неизвестно для чего предназначенные.

Не забыв о двух бело-желтых капсулах и стакане воды, я вошел к нему в комнату и застал Акеля в том же положении, в котором он и остался. В телевизоре играла симфония №6 Моцарта. Отложив книгу на колени, Старик слушал.

Заметив меня периферическим зрением, он не стал говорить и движением пальца велел подойти. Я так и сделал.

– Спасибо,– взяв у меня стакан и капсулы, он закинул их в рот и запил.– Тебе нравится?

Мужчина кивнул в сторону телевизора. Послушав несколько секунд, я кивнул.

– Моцарт написал ее, когда ему было всего одиннадцать лет, представляешь? Мальчик начал сочинять симфонию в Вене, но из-за эпидемии оспы его семья переехала в Оломоуц, где он ее и закончил. Это лишь доказывает мою теорию.

– Какую?

– Теорию, что у нас есть душа, а у нее есть свой язык. Язык музыки, танца, живописи, красоты природы, любви, всего того, что заставляет что-то трепетать внутри нас. Язык, не требующий слов. Но сейчас он почти вымер. Когда телефоны перестали быть привязаны к одному месту, люди потеряли свободу. Хотелось бы мне увидеть хотя бы одного человека, который может получать удовольствие, просто сидя на траве и смотря на цветы и деревья. Лишь перед смертью люди понимают тленность своих бывших забав и жалеют, что тратили тысячи бесценных часов своей жизни, уткнувшись в экраны и смотря бесполезную ерунду, а не любовались закатами и слушали пение птиц или биение волн о берег. Что вместо того, чтобы любить и целовать, смотрели на любовь лишь в сериалах и фильмах. Вместо того, чтобы учиться и путешествовать, смотрели телепередачи о путешествиях других людей. Сгорали на скучной нелюбимой работе вместо того чтобы сходить в зоопарк со своими детьми и слушать их счастливый смех и смотреть в их искрящиеся радостью глаза. В браке мечтали о других женщинах и мужчинах вместо того, чтобы ценить и любить своих жен и мужей, жить настоящим, а не выдуманной идеальной жизнью лишь в своих головах. «Не представляю, что бы со мной было, если бы удалилась моя страничка в соцсети. Что бы я делала, там ведь вся моя жизнь!». Это я как-то раз услышал от одной молодой девочки. Черт возьми, это одно из самых страшных высказываний, что мне когда-либо доводилось слышать за всю свою жизнь. Мир никогда не был идеальным, в каждом поколении существовали какие-то недостатки, даже очень большие, но раньше люди хотя бы жили в настоящем, а не виртуальной реальности, как сейчас. Любили настоящих людей, а не компьютерных персонажей, и если и воевали, то материальными мечами и копьями, а не виртуальными, сидя при этом у себя в комнате и воняя, как протухшая под солнцем селедка. Жалуясь, какая плохая жизнь в реальном мире, но не предпринимая никаких действий, чтобы это хоть чуточку изменить в лучшую сторону. Кругом лишь критики, миллионы критиков на одного деятеля. Возможно, будет намного лучше, если весь прогресс в одно мгновение исчезнет и люди окажутся наедине с природой. Природа – это лоно человечества, и эта связь неимоверно важна, но многие об этом попросту забыли.

Выслушав Вирта, я не знал, что сказать. Да и не нужно ничего было говорить. Я слушал, а Старик высказывал то, что нужно было передать старшему поколению младшему.

– Ладно уж, homo habilis, иди. Завтрак приносят в половине восьмого утра, так что если не проснешься до этого времени сам, придется будить тебя этим.

Он кивком головы указал на пульт, лежавший на прикроватной тумбочке.

– Выключи телевизор.

– Хорошо,– кивнул я и выполнил просьбу, а после, будучи у выхода, бросил через плечо.– Спокойной ночи.

После вышел и закрыл дверь.

Так прошел мой первый вечер в доме Акеля Вирта.

IX

Помня о словах Старика, я решил перестраховаться и завел будильник на семь часов.

Проснувшись от его звона утром свежим и отдохнувшим, первым делом проверил телефон. Ни пропущенных звонков, ни непрочитанных сообщений. Той ночью моя персона больше никому не понадобилась.

Надев висевшую на спинке стула рубашку, застегнув пуговицы и заправив ее в брюки, я спустился на первый этаж. Решив почистить зубы, склонился над раковиной и принялся тереть их подушечкой указательного пальца, думая при этом, что в следующий раз было бы неплохо прихватить с собой зубную щетку.

Прополоскав рот, я налил себе полный стакан питьевой воды и залпом выпил все содержимое, после чего поставил чайник и плюхнулся на стул, на котором сидел за вчерашним ужином. Пока вода закипала, просматривал соцсети, разглядывал фотографии некоторых своих знакомых и знаменитостей, за чьими жизнями иногда наблюдал. У тех, как и всегда, все было хорошо. Лучезарные улыбки, смех, забавные моменты из жизни, фотосессии, машины, просторные квартиры и дорогие украшения, якобы случайно попавшие в объектив камеры телефона. Это одновременно и смешило и раздражало.

Листал ленту вниз. Листал и листал, и мне казалось, словно я держал маленькую книжечку и пролистывал десятки чужих жизней. Как уже было сказано, популярные личности выставляли себя самыми счастливыми людьми на планете Земля, и мои знакомые, обычные люди, тоже старались от них не отставать. Одни демонстрировали процессы переезда в новое жилье, другие хвастались тем, что улетели отдыхать заграницу (пусть и в кредит, но все-таки тоже радость), третьи приобретали новомодные побрякушки или уезжали загород со вторыми половинками праздновать годовщины первого поцелуя, танца, совместного спотыкания о кочку на дороге (и какие там еще есть праздники у молодых парочек). От просмотра всего этого у меня создавалось впечатление, что только у одного меня одного все плохо. Все наслаждаются прелестями жизни, а я сижу где-то на обочине и прошу у собственной судьбы милостыню и наблюдаю, как мимо меня проносятся автомобили, за рулем которых сидят люди с довольными лицами.

Услышав поданный чайником сигнал, я отложил смартфон, поднялся, и заварил листовой чай, который нашел в одном из шкафчиков буфета. Подождав пару минут, чтобы он успел настояться, я налил немного крепкой заварки в кружку, а остальную свободную часть заполнил кипяченой водой.

Дверной звонок запел соловьем, когда я успел осушить только половину.

Отперев дверь, на пороге увидел Антонио.

Тот стоял в той же одежде, что и вчера, и с той же тележкой.

– Доброе утро,– поздоровался я и отошел в сторону, пропуская повара-посыльного внутрь.

Тот ответил мне тем же по-итальянски и закатил свою тележку в дом. При этом я испытывал легкое дежа-вю, все было точно таким же, как вчера, лишь дневной свет указывал на то, что настало утро.

Зайдя в спальню Акеля, я застал Старика уже пробудившимся. Поза у него была такая же, как когда я покинул его покои, но смятая постель указывала на то, что он все же был человеком и ворочался во сне, а не лежал неподвижно, будто уложенная в кровать статуя.