От этих слов внутри моей груди ёкнуло что-то трусливое, но я взял себя в руки и кивнул.

Покинув веранду, мы направились к полупрозрачной двери – единственному месту кроме мастерской, куда меня еще не заводила в процессе экскурсии Зоя. Опустив серебристую ручку, девушка толкнула дверь, отворила ее, и вошла внутрь. Мы с Фернандо проследовали за ней.

Комната представляла собой средних размеров спальню, выкрашенную, так же, как и все, в спокойные тона. С правой стороны стояла большая кровать, с обеих сторон обставленная торшерами, а напротив нее висел плазменный телевизор. Паркетный пол покрывал мягкий махровый ковер.

Так же там присутствовало еще множество других мелочей, которые можно было заметить, но мое внимание полностью привлекла стена, противоположная той, в которой располагался дверной проем. Она была полностью сделана из стекла, и сквозь нее был виден задний двор, засаженный цветами, кустиками, и деревьями, между которыми петляли выложенные плиткой дорожки. В метре от прозрачной стены так же располагался небольшой прудик, выполненный в японском стиле, и над ним возвышался невысокий мостик из дикого белого камня.

В ясную погоду, я уверен, выглядит просто бесподобно, но и в созданном тучами сером полумраке так же, вне всяких сомнений, присутствовала особая красота. Увидев все это, я представил, как сырая дождевая вода, падавшая в тот момент с небес, усиливает запах травы, земли и растений… те мгновения, пока не заговорила Зоя, мне казалось, что он витает прямо под моим носом.

Перед огромным панорамным окном (которое без сомнений можно называть стеной) в инвалидной коляске сидел человек. Повернувшись спиной к двери, он наблюдал, как по стеклу стекают сотни маленьких и больших дождевых капель (а может Старик и вовсе дремал, этого я не знал), так что видна была лишь его макушка, покрытая длинными седыми волосами.

– Господин Вирт,– позвала мужчину Зоя, стараясь сделать голос мягким и приглушенным.– К вам пришел Клим Добров.

Никакого ответа. Голова Старика не повернулась чуть в сторону, что могло бы свидетельствовать о том, что мужчина нас слышал, даже не дрогнула. Так продлилось секунд десять, и за это время в мою голову успела прокрасться мысль, а не умер ли Старик прямо перед нашим приходом, пока никого не было рядом?

Но, к счастью, мое предположение (между прочим, вполне справедливое, ведь тогда Старику было почти восемьдесят лет) верным не оказалось.

Послышалось жужжание, и кресло, будто нехотя, развернулось на сто восемьдесят градусов.

VI

Передо мной предстал субъект, который и по сей день является одним из главных людей в моей жизни. Он был самой противоречивой персоной, которую я когда-либо знал. С подобным человеком необычайного ума, искренней печальной доброты, и приверженца честности и порядочности можно познакомиться лишь раз в жизни, и то далеко не каждому так везет.

Акель Вирт не был похож на человека, которому спустя пару лет должно было исполниться восемьдесят. На вид ему было не больше шестидесяти пяти. Морщины врезались глубоко, но не настолько, чтобы заставлять кожу свисать. Черты лица у мужчины были аккуратными, пусть и огрубевшими под давлением стольких лет, а тело тощим. Руки и ноги скрывала чистая выглаженная одежда, но им не удавалось скрывать худобу конечностей. Ладони, покоившиеся на краях подлокотников, были такими же, как у большинства пожилых людей, на кости словно натянули очень узкие кожаные перчатки, сквозь которые были видны синие вены-канаты и играющие при движении сухожилия. На указательном пальце я увидел большой золотой перстень необычайной красоты, на котором изображалась монограмма, составленная из первых букв имени и фамилии Акеля.

Но вот глаза… смотрел на меня Старик так, словно я был боксером, который пытается оспорить его титул чемпиона мира. Смело и самоуверенно, но при этом, вроде как, не враждебно, а больше с интересом.

– Добрый вечер,– сказал я, заметив и попытавшись прервать затянувшуюся тишину.

Мужчина еще пару мгновений помолчал, а потом вдруг выдал шквал вопросов, нахмурив при этом густые брови.

– Что вы хотите этим сказать? Просто желаете мне доброго вечера? Или утверждаете, что вечер сегодня добрый и не важно, что я о нем думаю? Или имеете в виду, что нынешним вечером все должны быть добрыми? Или вы неуверенны в его доброте и пытаетесь посоветоваться со мной? А может вечер добрый для вас, и вы хотите узнать, такой же ли он добрый и для меня?

Господин Вирт не сводил с меня глаз и ждал ответа.

Я же поначалу растерялся, не имея ни малейшего понятия, что он хочет услышать от меня, но потом вдруг мне слова эти показались знакомыми.

«Хоббит?!– вспомнил я, не веря своим ушам.– Старик что, пересказал вопросы Гэндальфа?»

Просто уму непостижимо. Но все же слова ответа Бильбо всплыли в моей памяти.

– Все это сразу, я полагаю.

Акель хмыкнул (мне показалось, что удовлетворенно).

– Вижу, у вас сегодня хорошее настроение?– выходя вперед, вмешался в наш странный диалог Фернандо, при этом улыбаясь.

– И вы мне пришли его испортить своими пилюлями и наставлениями, я знаю.

– Хватит вам ворчать,– отмахнулся врач, видимо, привыкший к подобному поведению своего пациента.– Вы же прекрасно понимаете, что это полезно для здоровья.

– Мне вот-вот стукнет семьдесят девять, мальчик,– Старик перевел взгляд на Фернандо.– Как будто твои витаминки, таблетки от давления, и прочая фармацевтическая продукция сделает меня бессмертным.

После он вновь посмотрел на меня.

– Вы тот самый друг Итана?

– Все так, господин Вирт.

– Что ты о нем думаешь?

– Простите?– не понял я, вновь впадая в ступор.

– Вы пока не сделали мне ничего, за что слоило извиняться, Клим. Подобная реакция присуща патологической жертве, иначе бы вы сформулировали ответ как-то вроде: «О чем вы?». Что же насчет вопроса, мне казалось, что я задал его понятно, но если нужно конкретизировать…. какого вы мнения об Итане? Что можете о нем сказать?

Окончательно сконфузившись и не понимая смысла этих странных расспросов, мне все же не оставалось ничего другого кроме как отвечать.

– Ну…– пару секунд проведя в нерешительности, я принялся перечислять первое, что пришло в голову.– Мы долго дружим. Он хороший человек, отзывчивый, умный, образованный…

– Брехня,– отмахнулся Акель, перебив меня. Его золотой перстень блекло сверкнул в свете лампы.– Итан действительно хороший человек, веселый и забавный, приятный, но идиот. Не путайте, пожалуйста, ум с образованием. Это как сахар и соль, их тяжело различить внешне, но на вкус они совершенно разные. Десятки тысяч молодых людей во всем мире ежегодно оканчивают высшие учебные заведения, но при том лишь пять-десять процентов из них поистине умные, а среди этой малой группы лишь двадцать процентов становятся выдающимися. Остальные же превращаются в солдатиков, которыми играют бизнесмены и политики. Скажите, вы считаете себя умным, господин Добров?

– Чем дольше я живу, сэр, тем сильнее убеждаюсь в том, что наверняка знаю лишь то, что ничего не знаю.

На этот раз я ответил без неуверенности в голосе и продолжительных пауз, потому как это была чистая правда. И по выражению лица Старика понял, что ответ ему понравился.

– Это хорошо, но мне неизвестно, ваша ли это мысль, или бездумно произнесенная цитата. Но надежда все же есть. Задав этот вопрос вашему другу, мне сразу удалось понять, что он дурак. Знаете как?– это был риторический вопрос, поэтому ответа на него я даже не попробовал дать и дожидался продолжения.– Он со стопроцентной уверенностью заявил, что умен. Так делают лишь глупцы. Поверьте мне, я на своем опыте убедился, что еще ни один идиот не думал, и уж тем более не говорил, что он идиот. Им больше по-душе учить всех остальных тому, чего они сами не понимают. Поистине толковые люди в большинстве случаев проявляют свои способности в делах, а не в пустых словах, и лишь признавая свою глупость перед другими и, что самое главное, перед собой, они позволяют себе идти вперед и научиться чему-то новому. Остальные же в это время стоят на месте, боятся взглянуть правде в глаза и обманывают самих себя.