Мирта, взглянув мне в лицо, растерянно отпрянула:

– Всё, милый, только не расстраивайся, – она взяла меня под локоть и отвела на кухню, – я не выношу слез. Ты хотел готовить? Давай помогу. Что нужно с этим делать, порезать?

Мирта действовала безупречно, и стук ножа замирал лишь на мгновение, когда она просила моих точных указаний. Зашипела сковорода, и запахло горелым маслом. Я еще не до конца вышел из той комнаты, но в четыре руки мы управились быстро.

Мирта с удовольствием накинулась на еду, сказав, что и правда проголодалась. Она похвалила нашу готовку. От еды и у меня улучшилось настроение. Ливень прошел, и мы сидели на пороге ее дома. Я смотрел в конец улицы, обрамленной ветвистыми деревьями, а потом от колеса автомобиля отвалилась тень собаки. Мирта спросила, что меня расстроило, и я пересказал свое видение во время нашего танца.

Я признался Мирте, что вернулся в Буэнос-Айрес, чтобы встать на землю обеими ногами, а не балансировать между прошлым и будущим, как акробат на канате. Мой рассказ пускал корни и ветвился, а Мирта слушала, куря сигарету за сигаретой, и в конце улыбнулась:

– Ты слишком много думаешь. Возьми то, что жизнь тебе предлагает сейчас. – она говорила мягким, неопасным тоном, и я обнял ее. Она шутливо оттолкнула меня и ушла в дом.

Я работал над заметками, не отвлекаясь на мысли о моей подруге, пока не прислушался к тишине в доме. Я позвал Мирту, но она не ответила.

Почему-то я вспомнил, что раньше у нее жила кошка, но не нашел даже миски для еды. Эта деталь заставила меня вновь встревожиться. Я снова позвал Мирту по имени, и она отозвалась откуда-то издалека. Я шел на звук ее голоса, удивляясь тому, как странно выглядят коридоры и комнаты дома в полумраке.

Моя подруга сидела в мастерской на втором этаже, склонившись над столом, который был заставлен склянками. С потолка на тонких нитках свисали пучки трав и сухих цветов. Стол освещался тусклой лампой. Только сейчас я заметил, как стемнело вокруг. Мирта со смехом сказала, что я попадаюсь на один прием – прихожу, когда на меня не обращают внимания.

Я начал оправдываться, что увлекся работой над книгой. Она повернулась на стуле и внимательно посмотрела мне в глаза. Она спросила, зачем я занимаюсь этой ерундой. Я вспыхнул и стал защищаться. Мирта покачала головой:

– Если не перестанешь, я тебе врежу. Ты то любишь свою книгу, то потом ничем не доволен.

Не видя причин для ее выпада, я признал, что слишком переживаю из-за своих заметок и что, вероятно, мне нужно отвлечься.

– «Я, я, я!» – меня тошнит от того, что ты говоришь только о себе. Как будто вокруг больше никого нет. – Ее лицо было грубым и расплывшимся. – Я чувствую, что одна в доме. Словно, когда ты садишься за книгу, я умираю.

Я напомнил Мирте, что мы танцевали и готовили еду вместе. Она выслушала меня и сказала:

– Твой испанский ужасен. Я не разобрала ни слова… Ты не понял самого главного. Ты не берешь того, что дает тебе сама жизнь.

Я сказал, что она, очевидно, влюблена, и жаль, что у меня нет ответных чувств к ней. Мирта заплакала. Я добавил, что мне лучше уехать. Она заплакала еще громче и промычала, что я все делаю наоборот, что мне плевать на нее и что я бросаю ее в беде. Я утешал подругу, гладил ее по голове и плечам. Тело Мирты тряслось от рыданий. Мне хотелось ей как-то помочь.

Мирта сказала, что устала и попросила отнести ее в спальню. Кровать в спальне была огромной. Я уложил ее, и она взяла меня за руку, упрашивая лечь с ней рядом. Я знал, что это плохая идея, и лучше поскорее уйти. Слабым голосом она бросила вслед, что никто меня не съест.

Я вышел на улицу, чтобы подышать и немного успокоить мысли. Воздух был горячим, и сладко пахло цветами жакаранды. В неярком свете фонарей двигались мотыльки. Закрывая глаза, я видел Мирту, лежащую на кровати. Я не был уверен в своих чувствах и решил во что бы то ни стало разобраться с этим.

В спальне Мирта сидела у изголовья кровати, поджав колени к груди и наблюдая за мной спокойными глазами. Казалось, она была готова к тому, что я вернусь. Она поблагодарила меня за прямоту и призналась, что просто нервничает перед свадьбой. Я сел на кровать.

Мирта заговорила о том, как прекрасен в постели ее жених, и добавила, что, в отличие от меня, он не убегает, когда испытывает настоящие чувства. Я понимал, что она хочет меня задеть. Я мог уйти, входная дверь была открыта. Но вместо этого как бы по-новому посмотрел на то, что происходило в комнате.

Ее платье и волосы были мокрыми.

– Ты очень изменилась, – сказал я Мирте. – Что с тобой произошло?

– Ты о моем теле? – спросила она, словно угадав мои мысли. – Я изменилась для тебя. Я тебе никого не напоминаю?

Ее слова напугали меня. До этого перемены, которые произошли с моей подругой, я объяснял подготовкой к свадьбе. Я знал, что мне не стоило возвращаться в ее спальню.

– Ты понимаешь, что поступила плохо?

– Плохо? Если бы я была плохой, я бы сделала вот так, – она повернулась ко мне спиной и подняла платье, показывая свой голый зад.

То ли от жары, то ли от нереальности происходящего я почувствовал, что у меня мутится рассудок. Я встал и начал рыться в столике у кровати. Отыскав полку с нижним бельем, я стал кидаться им в Мирту. Она ловила свои панталоны и подвязки, смеясь, как девочка. Вскоре мое помутнение прошло. Моя подруга приподнялась на кровати и снова задрала платье, показывая, что теперь на ней сиреневые трусики.

– Я вас поняла, сеньор серьезность. Больше не буду.

Я смотрел на нее с недоверием. На ее лице была усмешка.

– Расслабься, гринго. Я просто играла с тобой.

Казалось, будто в стекла застучали птичьи клювы, но это началась буря. Мирта раскрыла окна пошире, взяла пачку сигарет и легла на пол. Порой она все же была той Миртой, которую я помнил. Дождь бил в жалюзи на окнах, ветер бродил по дому и она, с горящими глазами, полураздетая, рассуждала сама с собой.

Мирта сказала, что все равно ничего бы не вышло, потому что у нее заболел живот. Я предложил выпить зеленого чая, и она высмеяла меня, сказав, что я ничего не понимаю в женщинах.

– И в Буэнос-Айресе не пьют зеленый чай, гринго.

Она попросила принести ей воды со льдом. Мирта разжевала сухую веточку какого-то растения, и едва смочила губы. Я участливо погладил ее по спине. Мирта заметила, что у меня теплые руки и попросила, чтобы я подержал ладони у нее на пояснице.

Около часа мы лежали молча. Мирта смотрела на меня в упор и курила. Я снова спросил ее, где они познакомились с женихом.

– В Колумбии, – ответила она, отвернувшись, – у него мотоцикл, и мы гоняли ночью по горам.

Она не хотела говорить о женихе. Когда буря утихла, и ушла прохлада после дождя, Мирта была уже какой-то другой. Платье на ней задралось, она лежала вся мокрая.

Я сказал, что, может, она и права, и мне следует бросить книгу. Я чувствовал, как жизнь проходит мимо меня. Она сказала эста бьен, ладно, и легла на живот.

Я спросил, где ее кошка. Она холодным тоном ответила, что кошка пропала. Меня это насторожило, ведь Мирта любила эту кошку.

В ее глазах было что-то зловещее. Она обвиняла меня в том, что я опять занимаюсь ерундой.

– Ты все еще думаешь, что можешь ее вернуть. – она рассмеялась. – После всего, что произошло. Ты чертов кретин. Ты неблагодарный кретин. Я изменилась для тебя.

– Но как же твой жених?

– Забудь ты про чертова жениха. Я сделала это для тебя! Мне нужно было, чтобы ты приехал.

И тут до меня дошло, что все это время я просто верил ей на слово и даже не обратил внимания, что в доме нет мужских вещей, нет ни одного портрета ее жениха. Мне стало не по себе.

– Ты что, все выдумала? Про свадьбу?

Она широко улыбнулась. Это произошло так внезапно, что я оцепенел. Мой живот сжался от чего-то необъяснимого. Я вскочил с намерением собрать вещи и немедленно уйти, но девушка схватила меня и повалила на пол. На удивление, она оказалась очень сильной. Она громко смеялась, но мне было не до шуток.