Услышав подобное, Владимир поставил бы тысячу республиканских рублей на то, что преступник был "цветной". И проиграл бы. Парень был белым, как снежинка. Удивляться не приходилось – белая шпана как будто старалась не отставать от этнических банд по безбашенности и жестокости преступлений, но всё равно проигрывала.

Владимир поднялся по лестнице на платформу. Через минуту практически бесшумно прибыл поезд обтекаемой формы. Двери вагонов с пшиком открылись и, уворачиваясь от потока выходящих людей, Владимир пробрался внутрь.

                              ***

Вагон особо ничем не выделялся. Владимир ни один раз был в Москве – и в нулевых, и в десятых, и в двадцатых годах, и когда столица только объединилась с окружающими городами и стала Просперитас-сити – и мог с уверенностью сказать, что метро особо не менялось со временем. В определённый момент улучшили звукоизоляцию и в вагонах стало в разы тише, меняли внешний дизайн, который становился всё более футуристическим, поставили плазменные экранчики на которых одна реклама сменяла другую – но чувствовалось всё также, как и пятьдесят лет назад.

Кстати, о рекламе. От неё нельзя было спастись – смотреть в окно, чтобы не видеть многочисленных экранчиков, не помогало. Рекламные щиты и экраны вещали со зданий, огромные голограммы висели в воздухе, донося примитивную информацию до потребителя. Новые вкусы прохладительных напитков и различных закусок, новые коллекции одежды, новые модели автомобилей. Всё это кричало – покупай, жри, используй и как можно скорей возвращайся, чтобы купить снова.

Но вот глянцевый электронный блеск за окном прекратился. Поезд проезжал рядом с площадью Покаяния, где размещать рекламу было запрещено. Владимир в своё время оценил, что государство, спустя пяток лет, всё же решило установить мраморную мемориальную доску с именами погибших в Третьей мировой войне, почтив их память и показав оставшимся в живых в этой мясорубке ветеранам, что оно о них помнит, несмотря на то, что как будто бы стыдилось той войны. Непонятными оставались две вещи – зачем для этого потребовалось разрушать мемориал участникам Великой отечественной войны (они его заслуживали, возможно, больше всех; не могли другую площадь найти?) и какой резон был ставить огромную стелу-монумент феминизму прямо перед мемориальной доской, так, чтобы она почти полностью её перекрывала? Высокий памятник из белого камня, демонстрирующий нескольких крепких женщин в знаменитой позе "We can do it!", одна из которых держит "зеркало Венеры" со сжатым кулаком внутри высоко над головой, подобно тому, как держала меч давно демонтированная "Родина-мать". Стоит ли говорить, что мемориал погибшим в войне оставался в тени этой "красоты"? Владимир не переставал удивляться тому, как нынешнее государство расставляет приоритеты.

В вагоне было несколько свободных мест, но Владимир, как ещё несколько мужчин, предпочитал стоять. Присесть утром всегда хотелось – ему не хотелось проблем с "гражданским патрулём", которые могли возникнуть очень неожиданно. Несколько уверенно и важно выглядящих женщин медленно ходили по вагону, высматривая какого-нибудь неудачника. Под правым локтём у каждой была персиково-багровая повязка, в цвет внутренней стенке женского влагалища, что символизировало их мощь и превосходство над "мужчинками", в которых желание угнетать заложено от рождения (формулировка была официальной и Владимир не знал плакать ему или смеяться от всей абсурдности, когда он впервые её услышал). Они боролись с мэнспредингом в общественном транспорте – если представитель мужского пола слишком широко раздвигал ноги, "чрезмерно похваляясь своей маскулинностью и альфасамцовостью", его ждало наказание. Вскоре злостный нарушитель обнаружился – парень лет тридцати, который по неосторожности задремал и слишком широко раздвинул ноги. Ближайшая "патрульная" двинулась в его сторону, на ходу вынимая из наплечной сумки бутылку с прозрачной жидкостью. Владимир продолжал смотреть в окно, остальные мужчины в вагоне смотрели кто куда – и те, кто стоял, и те, кто сидел, плотно сжав ноги или закинув одну на другую, держа достоинство в капкане. Он и так знал, что сейчас будет. Почти неуловимо для слуха прошуршала пластиковая крышка, затем всплеск. Парень всхрапнул и громко хмыкнул от неожиданности. Практически сразу сдавленно завопил. Владимиру не нужно было смотреть, чтобы видеть картину происходящего – достаточно было слушать. "Патрульная" рывком подняла парня с сиденья на ноги, провела шипящего сквозь зубы (или это шипело у него между ног?) нарушителя на платформу. Двери закрылись, поезд двинулся дальше. Владимир помнил, что похожая "борьба" с мэнспредингом началась, когда он был совсем юным, ещё даже в университет не поступил. Только вот такая деятельность официально была незаконной, а у "борцуний" в бутылках был отбеливатель, а не серная кислота. Раньше можно было отделаться испорченными брюками и оскорблённым моральным достоинством, а теперь грозили химические ожоги третьей степени физического "достоинства".

Та, что выдворила нарушителя (она, судя по всему, была за старшую) окликнула свою коллегу в другом конце вагона. Похоже возникли какие-то проблемы. Владимир скосился в противоположную часть вагона, чтобы понять, что произошло. "Патрульная" помладше, уже держа бутылку с кислотой в руке, стояла над ещё одним "соней", ноги которого напоминали рогатку. Приглядевшись, Старообрядцев понял в чём "затык" – нарушитель был чернокожим. "Старшая" решительно направилась к "младшей", но на самом подходе вся её решительность испарилась. Они обе впали в ступор, как старый компьютер, который может следовать только заранее подготовленной программе и решать только простейшие задачи, строго по инструкции. Дилемма действительно была непростой – внести вклад в борьбу и искоренение токсичного явления под названием мэнспрединг и оскорбить представителя меньшинств или избежать харассмента в отношении самой угнетённой расы и спустить на тормозах акт "попытки заявить о мужском доминировании"?

Так бы они и простояли до самой конечной, если бы поезд резко не затормозил. Вагон тряхнуло и "младшая" пролила немного кислоты себе на руку. Какие вопли пошли! Она орала настолько громко, что чернокожий моментально проснулся. Осторожно посмотрел на "патрульных", но ноги не сомкнул – в душе прекрасно знал, что ему ничего не сделают. Владимир незаметно ухмыльнулся, смотря как корчится "младшая", по запястью которой пошли волдыри. Ему вдруг вспомнилось философское "не рой другому могилу – сам в ней окажешься".

Поезд тем временем дальше не шёл, по интеркому передавалось цикличное "сохраняйте спокойствие" и все ждали что будет дальше.

На всех экранчиках, которые только что транслировали рекламу, включился прямой эфир местных новостей. Вещали о теракте, совершённым одной из ячеек радикального движения за независимость Кавказа. Подорвали поезд дальше по ветке, точно оценить ущерб пока что не представляется возможным, но число погибших уже исчисляется десятками, а пострадавших – сотнями. Поезд дальше не пойдёт.

Мужичок, сидящий неподалёку, волосы которого уверенно брала седина, негромко начал:

– Почему правительство не введёт туда армию, а не только спецслужбы? Они же нас всех тут повзрывают, немытые жив…

Мужичок сразу же осёкся, когда поймал грозный взгляд "старшей", обнимающей свою младшую причитающую напарницу. Патрули могли наказывать не только за мэнспрединг, но и за hate speech.

"Немытые животные, – мысленно договорил за мужичка Владимир. – Зачем стесняться? Как ещё называть тех, кто воюет против мирного населения? А про армию вопрос хороший, да. Нет уже как таковой армии, которую можно послать куда-нибудь разруливать дела государственные. Но не вешай нос, не всё потеряно. У нас ведь есть "гражданский патруль"…".