– Выруби! – крикнул Владимир и экран погас, не дав ведущей-жестянке закончить расхваливать продолжающееся много лет развитие "зелёной" энергетики в Демократической Республике Россия.
Только сейчас он заметил, что в дальнем углу стола расставлен примерно десяток пузырьков с таблетками. Понятно с какими. Несмотря на то, что Оксане, словно Буратино, отточили внешность по её хотению и велению, несмотря на жизнь в комфортных апартаментах, высокооплачиваемую работу, наличие семьи и проживание в крупнейшем из оставшихся в мире мегаполисе, ей всё равно жилось крайне несчастно. Разумеется, вместо того, чтобы выяснить причину своей тоски и разобраться с ней раз и навсегда, она села на антидепрессанты. Сразу на несколько видов "колёс". Владимир её не винил – в условиях нынешнего общества и политического строя последних соплежуев, почти каждый при появлении маломальских проблем садился на легализованную химию – просто у него сердце разрывалось от лицезрения того, как его дорогая Оксана, которую, пусть уже и не так сильно после произошедших с ней "метаморфоз", он любил, гробит здоровье и душу.
Он отошёл к панорамным окнам. С тридцать пятого этажа жилого комплекса открывался обширный вид на всю округу, повезло что солнце встаёт с другой стороны, иначе слепило бы так, что ничего нельзя было бы разглядеть. Просперитас-сити. Во всём своём величии и отвратности. Прежняя Москва, которая подобно опухоли разрослась так, что широкой окружностью поглотила Тулу, Калугу, Тверь, Владимир, Рязань и всё что было на пути. Население примерно пятьдесят миллионов и с каждым месяцем эта цифра только растёт, несмотря на невероятную смертность и низкий показатель средней продолжительности жизни. Немудрено, учитывая сколько людей со всего мира сюда стекается и сколько среди них полнейших маргиналов.
Владимир потягивал кофе, разглядывая высоченные жилые комплексы и небоскрёбы делового центра вдали, верхушки которых было тяжело разглядеть даже в ясную погоду, как сейчас, а уж когда город накрывало тучами, начинало казаться, что они просто растворяются на определённом этапе своего возвышения, и думал, что не очень расстроится если всю эту "красоту" накроет дымом лесных пожаров, когда огромный воздушный погрузчик проревел в нескольких метрах от его окон. Владимир был не из пугливых, но эхо войны возродило в его голове зрелище вражеского танка, с рыком неумолимо надвигающегося прямо на него. Он отпрыгнул от окна, часть горячего кофе из кружки ошпарило здоровую правую руку. Челюсть свело судорогой, так Владимир сжал зубы от неожиданной боли, но всё равно не издал ни звука. Много чести для такой ерунды. Этим олухам вроде бы строго запрещено летать в близи жилых зданий, но куда там. В условиях левого либерализма любой запрет для рядового обывателя всё равно что вызов, брошенный его личной свободе.
Первым же побуждением было распахнуть окно и швырнуть кружку с остатками кофе вдогонку этому драндулету, покрывая пилота последними словами, но Владимир сдержался. Погрузчик всё равно уже далеко, да и кухонную утварь жалко.
Он посмотрел на правую кисть, слегка покрасневшую. Ещё и вторую руку хотят ему изуродовать что ли? Те самые люди, за которых он кровь проливал? На пути от кухни до спальни Владимир сдавленно хихикал.
Была середина лета, днём должно было возникнуть жуткое пекло, но Владимиру было как-то всё равно. Он достал из гардероба болотного цвета штаны "карго" со множеством карманов, простую серую футболку и песочного цвета плащ. Не совсем то с чем ассоциируется офисный работник, но так как дресс-код отменили все мало-мальски крупные фирмы и компании ещё много лет назад, как способ угнетения личной свободы (в первую очередь женщин, конечно), какая теперь разница?
Свой образ Владимир дополнил в коридоре, натянув на ноги тёмно-коричневые "найки". Они значили для него кое-что. В завещании, которое отец оставил ему перед самой смертью, отдельным пунктом значилась пара кроссовок "Найк". "Новые, почти не доставали из коробки, тебе должны быть впору." И действительно, сели как влитые, когда он впервые их натянул. Трудно поверить, но отец купил их ещё в те времена, когда кроссовки "Найк" производились в Америке и смог сохранить их до самого своего дня смерти, в 2046 году. Вопрос – зачем? Хотел оставить сыну что-то из доглобализационной эпохи, потому что знал что тот это оценит? Передать частичку своего времени, а значит и себя? Владимиру нужно было самому придти к собственному ответу.
Кроссовки он носил уже шесть лет и они продолжали выглядеть, как только что из коробки. Во-первых, когда-то корпорации делали свою продукцию надёжной и износостойкой, пока не поняли, что можно делать больше денег, производя быстро приходящий в негодность ширпотреб, который потребителям нужно будет заменять чаще, за деньги. Во-вторых, с самого детства его учили бережно относиться к собственным вещам, и это был тот урок жизни, реальную ценность которого он осознал только в зрелом возрасте – чем позже сломаешь или порвёшь (если вообще это произойдёт), тем позже (если вообще когда-нибудь) корпорации поимеют с тебя ещё барышей.
Он выпрямился перед шкафом с верхней одеждой. Одна из створок замерцала и вот она уже зеркало в человеческий рост. Мда. Выглядел Владимир так, словно схватил первое что попалось в магазине. Ещё в пятнадцать лет он высказал желание одеться подобным образом, на что мама (земля ей пухом) воскликнула: "Ты что, Дункан Макклауд?". Были времена. Но раз теперь всем насрать как кто одевается, почему бы не реализовать свои юношеские мечты?
Владимир провёл рукой у стены рядом с косяком входной двери, на замаскированной дверце потайного ящика согласным зелёным цветом засветился логотип частной охранной системы и дверца отошла в сторону. Он достал из выемки свой бумажник. Пластиковыми картами уже почти никто не пользовался (а наличными и подавно), но Владимир всё равно продолжал таскать при себе бумажник. Вдруг когда-нибудь пригодится. Помимо старых кредиток и парочки мятых замусоленных купюр, в бумажнике хранился ещё один важный артефакт прошлого. Их с Оксаной фотография. Любительский снимок, запечатлевший их ещё молодыми. Владимир уже даже не помнил кто их тогда снимал, но отчётливо помнил место, которого теперь нет и в помине, и год. Рязанский крепостной вал, у местного кремля, 2029 год, ещё до войны. Там теперь самый большой в Рязанской префектуре (да, обозначение субъектов правительство решило без зазрения совести содрать у япошек) торговый центр. Они на самом верху вала, садящееся солнце оранжево освещает их счастливые лица. Молодой Владимир (уже с по армейским стандартам короткой стрижкой), широко улыбаясь, обнимает хохочущую Оксану, которая прижимается головой к его груди. Выше не может – до вмешательства хирургов ещё долго и она всё ещё "метр с кепкой". Губы не налиты силиконом, волосы каштановые, стрижка "под мальчика", груди почти нет. Ещё не села на "колёса".
Владимир подавил всхлип. Зачем он это делает почти каждое утро? Зачем разглядывает старую фотокарточку? Зачем держит её в бумажнике? Почему давным-давно не выкинул её? А зачем ему эти старые кроссовки, которые до сих пор так удобно сидят на ногах? Чтоб помнить кем они все были. Людьми. Настоящими.
Он бережно ткнул фото в бумажник, бумажник – в карман плаща, и вышел за дверь. По отпечатку пальца заблокировал замки. Владимир мог бы зайти в лифт и спуститься на -3 этаж, на парковку. Там стояла его машина, "форд" с электродвигателем новой модели, хотя машиной этот "вибратор" было тяжело назвать. Да и настоящим "фордом" тоже. По мнению Владимира автомобили перестали существовать с полным запретом сжигаемого топлива.
Ездил он на машине лишь при крайней необходимости и, раз уж времени ещё полно, то почему бы не поехать на метро? Весь центр стоит в пробках, это он по новостям услышал. К лифту он не пошёл, решил спуститься по лестнице. С тридцать пятого этажа долго и муторно, конечно, но неплохая разминка для его старых костей. Да и потом – кофе по утрам неплохо бодрит, но до конца его приведёт в чувства только длительный спуск.
