***

Жилой комплекс считался приличным, поэтому с избытком граффити, разной степени упоротости, было только на стенах внутреннего двора, походящего на глубокий колодец, в который мог зайти любой желающий. Сквозь зубы поздоровавшись с парочкой знакомых соседей, Владимир прошёл на большую лестницу, ведущую из внутреннего двора на оживленную улицу. Там-то они его и поджидали. "Гончие" режима. "Штази" середины двадцать первого века.

Их было четверо. Три соплячки и один сопляк, немногим старше его сына, форма на них сидела комично – слишком большие и плотные бронежилеты, а на головах кургузые шлемы с прозрачными забралами. Они дерзким шагом направились к нему. Сейчас опять начнётся…

– Старый кусок расистского дерьма вышел проветрить кости? – пробубнила самая крупная из полицейских, которая была почти на голову выше Владимира. Офицер Кох явно сидела на каких-то гормонах из-за чего с каждым днём всё меньше походила на девушку. Но и на парня не становилась похожа. Так, что-то среднее.

– И вам доброе утро, офицер Кох. Знаете, оно было бы ещё добрее, если бы вы хоть один день меня здесь не поджидали.

– Рот закрой, мразь. И обращайся к Кох и всем остальным "офицерша", понял? – невысокая смуглая служительница закона по фамилии Альварес угрожающе шагнула на Владимира и положила руку на дубинку, висевшую на поясе.

Феминитивы, подумал Владимир, точно. Никак не привыкнет. Или не хочет привыкать?

– А к вашему коллеге обращаться так же? – Владимир ткнул пальцем в хлюпика, который каждый раз приходил с Кох и Альварес.

– Да, так же. Я рассматриваю себя, как женщину. Это мой выбор.

Владимир лишь хотел подшутить, а оказалось, что задал вежливый вопрос.

– Понятно. – Владимир глянул на четвёртого служителя закона, которую раньше не видел. Со смазливой мордашки из-за круглых очков и забрала смотрели глаза полные ненависти, на бронежилете приклеен многополосный малиново-красно-белый флаг. Лесба. – Господи боже.

– Тебя что-то не устраивает? – ещё более грозно спросила Альварес.

– А я всё ждал когда кто-нибудь из вас спросит. Да, меня не устраивает, что вместо того чтобы заниматься делом и ловить преступников вы почти каждое утро ловите меня здесь непонятно зачем и поливаете грязью. В Рязанской префектуре полно притонов, больше чем ты, – тут Владимир ткнул в Альварес – получаешь в месяц. Среди их посетителей и держателей полно твоих земляков. Вот кого реально надо пресовать.

Реакция не заставила себя ждать.

– Pendejo! – Альварес придвинулась к Владимиру почти вплотную, выхватив дубинку.

Телескопическая дубинка с мини-электрошокером на конце теперь находилась в паре сантиметрах от его лица. Если эта психованная (но насколько же всё-таки сексуальная) латиноамериканка вздумает пустить искру, придётся плохо. Владимир не отступил назад, как сделали бы многие рефлекторно. Даже не моргнул. На войне он перестал трястись от вещей пострашнее, чем низкорослая злобная сучка, которая возомнила себя кем-то, просто нацепив форму.

– За то что ты сделал неделю назад, тебя убить мало! Именно от таких как ты мы уже столько лет пытаемся отчистить общество.

Альварес метала глазами молнии, Кох взглядом говорила – "Ну же, врежь ему!", смазливая лесбиянка продолжала смотреть с холодной ненавистью, а "хлюпик" пытался прогнать нескольких зевак, которым стало интересно что вообще здесь происходит.

Лицо Владимира было как застывшая маска. Он не выказывал ни единой эмоции. Пусть они знают, что он их не боится. Что не принадлежит им. С этими мыслями он скосил глаза на кончик дубинки и поинтересовался:

– Отличная дубинка, Альварес (он до последнего не хотел произносить слово "офицерша"), но разве не убедительнее угрожать человеку пистолетом? Ах да, никак не уложится в голове – у вас же отобрали оружие. Негуманно ведь. А твоим землякам с улиц это только на руку. Как думаешь, сколько конфискованных у вас стволов попало к ним в руки?

Альварес уже широко замахнулась дубинкой, чтобы прописать Владимиру в челюсть (для начала без искры), и проорать, что обращаться к ней нужно исключительно офицерша, но здоровенная Кох остановила её руку и кивнула на "хлюпика". Он с кем-то напряжённо переговаривался по встроенной рации. На прозрачном забрале всплыла голографическая карта и какие-то цифры (координаты и коды преступлений, наверное). Он строго произнёс слово "Принято!" и повернулся к напарницам.

– В промзоне, в районе "Маленького Мехико", крупная перестрелка. Ребятам нужно подкрепление.

"Что они там будут делать? Швыряться дубинками в вооружённых обдолбаных головорезов?"

Альварес сложила дубинку и взглянула на Владимира испепеляющим взглядом бессильной ярости. Они все на него так смотрели, злились и только потому, что знали – он был прав.

– Тебе повезло. Только попробуй хотя бы один день не явиться в участок и не отметиться! – прошипела Альварес. – Тюрьма тебе не светит, но ты всё ещё под подпиской о невыезде. Из префектуры ни шагу.

Владимир ничего не ответил и лишь когда копы развернулись и пошли вниз по лестнице на улицу, крикнул вдогонку:

– Удачи не словить пулю, офицерЫ.

На последнюю букву он сделал особенное ударение. Лишь "смазливая" обернулась всё с тем же выражением на лице. Судорогой что ли свело?

Владимир облокотился о перила. Такие вот ситуации, в которых он изо всех сил старался держаться холодно и достойно, очень выматывали.

Он глянул на цифровой циферблат часов над входом в комплекс, под которым светились дата и день недели. Да, сегодня вторник, значит то из-за чего приходили свиньи случилось ровно неделю назад. А что тогда случилось? Он хорошо помнил тот вечер, но не понимал за что против него завели дело.

Он возвращался с работы и, проходя мимо очередной подворотни, услышал приглушённые крики о помощи. По голосу Владимир определил, что зовущий – человек преклонного возраста. В подворотне было трое молодчиков, которые швыряли друг другу какого-то старика, словно тот был мячиком. Время от времени один из них бил старика по лицу, которое и так уже было похоже на кровавую отбивную. Неясно, было ли это ограбление или случайный приступ агрессии молодняка по отношению к старшим. Владимир не раздумывал. Он подбежал, схватил ближайшего за волосы и приложил лицом о ближайший мусорный бак (этот моментально вышел из строя). Двое других отвлеклись от жертвы и бросились на непонятно откуда взявшегося "защитника прав старпёров", как потом Владимира с сарказмом называли в суде. Первый замахнулся ручищей, целя Владимиру в челюсть, но тут же получил по ней сам и отскочил в сторону. Второй схватил Владимира за плечи и хотел прописать коленом между ног, но он легко парировал атаку, лбом врезал второму в нос (перелом) и, ухватив того за загривок, приложил физиономией о собственное колено, отправив в нокаут. Первый не терял времени в сторонке и уже выхватил воронёный пистолет, который в результате недолгой схватки, перешёл Владимиру. Он ухватил его за дуло поудобнее и несколько раз обрушил рукоятку на владельца. Результат – проломленный череп. Владимир бросил пистолет на землю и помог подняться старику, который даже подальше от места драки самостоятельно отползти не смог. Только Владимир хотел предложить дедушке проводить того до больницы, как выход из подворотни, со скрипом шин, перегородила полицейская машина. Забавно, они очень оперативно приехали в тот момент когда их присутствие было уже не нужно. Двое сотрудников вышли из машины, но не успели сделать пару шагов по направлению к Владимиру и старику и задать хотя бы один вопрос, остановились как вкопанные и пооткрывали рты. Вместо того, чтобы предложить двоим пострадавшим помощь и расспросить о произошедшем, один из молодых полицейских без прелюдий заявил, ухватившись за дубинку: "Вы арестованы!". Владимир лишь ещё раз оглянулся на поверженных бандитов. Он хорошо их разглядел ещё когда только заметил потасовку, несмотря на полумрак, который присущ подворотням, и прекрасно осознавал, что по итогу получится из его добродетели. Нападавшие были чёрными.