Даже сейчас, в начале второго десятилетия XXI века, работорговля оставалась отлаженным и очень прибыльным бизнесом с постоянно пополняемой базой предложений и спроса. Сети ее раскинулись от душных лесов Центральной Африки до фешенебельных квартир в центре Москвы. Рабы обоих полов до сих пор пользовались особенным интересом, и если человек срывался в эту нишу – найти его становилось практически нереально.

Но пока Андрей еще волочил ноги, пока местные видели пистолет на ремне – вряд ли кто-то осмелится его тронуть. Будут провожать недоумевающими взглядами – но не более. Однако существовала малоприятная вероятность того, что в одной из здешних лачуг затесалась парочка боевиков. Если так, то шансы добраться до базы резко стремились к нулю.

Беспомощный русский военный, едва перебирающий ногами, – слишком лакомый кусочек. Ради такого многие не прочь рискнуть и убежищем. Андрея могли либо похитить и переправить в полевой лагерь, либо расстрелять прямо на улице. Второй вариант казался Волошину более предпочтительным. Ведь тогда сам собой исчезал риск проболтать секретные сведения, а этого молодой шифровальщик боялся сильнее всего.

Когда из-за поворота навстречу Андрею выскочил армейский внедорожник, он инстинктивно положил ладонь на рукоять пистолета. В глазах двоилось, Волошин не различал номеров. Джип затормозил в нескольких метрах, и лейтенант с трудом удержался, чтобы не открыть беспорядочную стрельбу: нервы были на взводе.

Но всё обошлось. Первым из джипа выбрался Петрович – Андрей признал его по массивному силуэту, втиснутому в бордовую футболку. Сосредоточившись, он различил беспокойство на широком лице начальника. Петрович что-то говорил, но слова звучали металлическим эхом, словно зубья контузии грызли реплики на бессмысленные фрагменты-лоскуты.

Зато Волошин наконец позволил себе расслабиться и провалиться в бессознательность.

Последующие два дня Андрей провел в лазарете, на третий его переправили в Ливию, а уже оттуда – военным бортом домой, в Россию. Если точнее, то в госпиталь на Северном Кавказе. Впереди ждали три недели восстановительных процедур, и эти дни стали одними из наиболее трудных в жизни Волошина.

Проблема заключалась отнюдь не в самом госпитале. Свежий горный воздух, отличное трехразовое питание, приятный персонал и самое современное оборудование кого угодно поставят на ноги.

Закавыка таилась в том, что в это медицинское учреждение доставляли действительно нуждавшихся в помощи: тяжелораненых бойцов спецподразделений, ветеранов силовых структур, за годы службы нахватавших букет разнообразных заболеваний, оперативников с пошатнувшимся ментальным здоровьем – и всех их Андрей видел.

Цветовая свистопляска, охватившая его сразу после взрыва, давно улеглась. Предметы красного и зеленого цветов – обычные предметы – больше не бросались в глаза убийственной контрастностью. В восприятии Андрея повседневный мир вернул свою обыденную серость. Однако Волошин стал видеть человеческие болезни.

О том, что ему подсвечивают именно недуги, шифровальщик догадался почти сразу. Достаточно было лишь повнимательнее взглянуть на пограничника с ампутированной ногой, чья культя мерцала бледным изумрудом, или посмотреть на пораженного лучевой болезнью офицера ВМФ, внутренние органы которого оказались окружены плотными алыми облачками.

Так спустя десять лет после бабушки эти парни стали первыми людьми, чьи болячки Андрей воспринял в цветовом спектре. И если в начале пребывания в госпитале их было всего двое, то через неделю Волошина окружал уже целый полк «подсвеченных». Абсолютно каждый пациент сиял оттенками либо красного, либо зеленого цвета.

Усилием воли лейтенанту удалось задушить накатывавшую волну паники и внутренне сгруппироваться. Для противостояния колоссальной нагрузке, обрушившейся на психику, он избрал способ, великолепно зарекомендовавший себя еще в детстве.

Андрей отстранился.

Он ушел в мир переживаний и размышлений, наблюдая за своей жизнью со стороны. Каждый день, выходя на прогулку под открытым небом, он брал стул, усаживался на краю внутреннего дворика – и наблюдал за «подсвеченными». Осознав, что упущенный в детстве дар возвратился с утроенной силой, Андрей решил обуздать его прежде, чем ситуация выйдет из-под контроля.

Для начала Волошин принялся за классификацию болезней по цветовому признаку. Поглядывая то на одних пациентов, то на других, как бы невзначай справлялся об их диагнозах. Разумеется, на расспросы откликались не все. Большинство отделывались общей информацией, но для простейшей, базовой градации Андрею было вполне достаточно данных.

Очень скоро он обнаружил, что зеленой «подсветкой» обозначаются недуги, связанные с механическими повреждениями различной степени тяжести: ушибы, вывихи, переломы костей, разрывы связок и так далее. Красной – болезни, вызванные куда более сложными, иногда даже комплексными причинами, такими как воспалительные процессы и генетическая предрасположенность: инфекции, вирусы, инсульты, а также радиационное облучение… Глубина же оттенка зависела от тяжести, запущенности болезни.

Вооружившись подобной системой цветовых маркеров, Андрей сумел разобраться, кто из окружавших его пациентов находился в более критичном состоянии.

Что характерно, просканировать самого себя у Волошина не выходило. Он подолгу крутился перед зеркалом, но никаких «подсветок» не обнаруживал. Даже учитывая, что одним из диагнозов, поставленных ему врачами, была контузия, зеленого облачка вокруг головы так и не наблюдалось. Этот факт не давал Андрею покоя. Он понимал, что у невозможности видеть самого себя наверняка есть причина, и незнание этой причины нервировало молодого человека. Ему казалось, в ней таились предпосылки для не шибко хороших событий в будущем.

За три недели пребывания в госпитале близких знакомств Андрей так и не завел. Пару раз крупный парень из десантуры приглашал его поиграть в нарды, но Волошин тактично отказывал. С одной из медсестер он обсуждал не только диагнозы пациентов, однако дальше просьбы раздобыть ему блокнот и ручку дело не заходило.

Андрей оказался полностью поглощен исследованием своих новых способностей. Целый день он наблюдал за «подсвеченными», улавливая мельчайшие изменения в форме и окрасе эфемерных цветовых маркеров. Все те ужасные травмы, тяжелейшие заболевания, от которых едва могла передвигаться добрая половина госпиталя, Волошину представлялись цветными облачками, обволакивающими различные участки тел.

По первости молодому человеку было весьма непросто свыкнуться с мыслю о том, что именно он видит. К примеру, за несколькими темно-зелеными шишками, повисшими на спине офицера танковых войск, скрывались запущенные межпозвоночные грыжи, из-за которых бедолага не мог подняться с кровати без посторонней помощи. И это был лишь один из самых безобидных примеров.

Спасением для Андрея стала некоторая его отстраненность. Подобно хирургу, практикующему не одно десятилетие, он учился вырабатывать профессиональное хладнокровие, без которого не может получиться хорошего врача.

По вечерам в палате Волошин заносил в блокнот результаты дневных наблюдений. Он вспомнил детство: как брал из школьной библиотеки книжку по колористике (которую так и не вернул), как записывал первые свои мысли по поводу промелькнувшего сверхъестественного дара. Надо бы отыскать ее по приезде в Серпейск – вдруг там найдется что-то полезное.

Дважды Андрей звонил матери и уверял, что с ним всё в порядке, а вот со связью – нет. О том, что он уже вернулся в Россию (для женщины шифровальщик улетал в учебную командировку в Казахстан), лейтенант предпочел умолчать. Надеялся только, что до выписки из госпиталя многочисленные ссадины и гематомы успеют затянуться.

В начале третьей недели с ним на связь вышел Петрович. Начальник шифроргана резидентуры еще находился в Африке и звонил по видеофону, так что Андрею довелось пройти в специальную комнату, обшитую шумоподавляющим материалом. Внутри помещения располагалась капсула связи – будка размером два на два метра, тесно укомплектованная различным оборудованием.