Раскуроченный фургон по инерции прополз еще несколько метров, а потом замер, увязая в тишине и густых клубах дорожной пыли.

Андрей вскочил резко, с глубоким вдохом едва не утонувшего пловца. Ведомый инстинктом, он выхватил пистолет из оперативной кобуры на поясе, передернул затвор и занял позицию для стрельбы с колена. Толком не очухавшись, лейтенант водил оружием из стороны в сторону, готовый открыть огонь в любом направлении.

Но врагов не было. Никто не преследовал их на второй машине, никто не выбегал из джунглей. Это не была засада – лишь старый заряд, разорвавшийся не к месту и не ко времени. Но даже окажись в поле зрения худосочные боевики с «калашниковыми», едва ли Андрей сумел бы хоть кого-то из них подстрелить.

Уши затопил оглушающий звон. Перед глазами плыло, а к горлу подкатывала тошнота. Но не это было самым страшным. Зрение Волошина буквально подверглось цветовой бомбардировке. Окружающий мир взорвался сразу всеми оттенками красного и зеленого. Посреди этой визуальной какофонии, дезориентации, спровоцированной взрывом, до сознания Андрея дотянулась единственная четкая мысль: огни вернулись.

Он вспомнил стычку с Димедролом, то ощущение затора, которое возникло после удара головой о чугунный прут. И вот сегодня плотину прорвало: вся та сила, что годами копилась в недрах психического лимба, ринулась наружу сводящим с ума красно-зеленым конфетти.

На что бы Андрей ни взглянул, повсюду видел мельтешение знакомых с детства цветовых кругов различных диаметров, и короткие сочные вспышки, и кляксы – будто кто-то окунал кисть в банку акварели, а затем разбрызгивал краску по стеклу.

Осознав наконец что никто не пытается его убить или взять в заложники, лейтенант опустил пистолет, позволив себе немного расслабиться. Пережитое тут же накатило уничтожительным прессом. Андрея стошнило – и выворачивало до тех пор, пока желудок не опустел полностью.

Волошин попытался встать в полный рост – но оказалось, что это плохая идея. Голова закружилась столь яростно, что шифровальщик даже не заметил, как вновь оказался на земле. Он предпринял еще две или три попытки, но всё безрезультатно: кажется, в этом мире перестали существовать твердые горизонтальные поверхности – всё скакало и перекатывалось.

Плюнув на бессмысленные действия, Андрей растянулся на спине и уставился в небо. При взгляде на серое непроницаемое полотно его глаза наконец обрели покой. Буйство красного и зеленого сошло на нет, ведь в зоне видимости не осталось цветных предметов – лишь абсолютная успокаивающая серость.

Раскинув руки крестом, Андрей лежал в семи метрах от раскуроченного фургона, таращился вверх и внимательно прислушивался к ощущениям. Что-то ведь происходило – там, внутри его головы. Некие механизмы, застопорившиеся десять лет назад, сегодня опять пришли в движение. Волошин подумал, что, если доберется до базы, этот день станет его вторым днем рождения. Или вернее – перерождения.

При взгляде на бескрайнее серое небо ему открылась простая истина: привычная жизнь только что разрушилась, а значит, на ее руинах будет выстроена новая личность на новом Пути.

«Круги вернулись, – думал Андрей. – Через страх, боль и смертельную опасность я перерождаюсь в нечто иное. Или просто становлюсь собой…»

Лейтенант дал себе несколько минут, чтобы собраться с силами. За шесть лет в силовых структурах он сдал не один десяток психологических тестов. Большинство из них маркировали, помимо прочего, выраженную способность Андрея мобилизоваться в самых экстремальных условиях.

Когда командиры просили аналитиков пояснить, как Волошин проявит себя, если окажется на поле боя, психологи объясняли просто: оставьте его посреди пустыни без еды, воды и компаса, прострелите ему ногу – и он всё равно дойдет до базы. Умение генерировать огромные внутренние силы стало отличительной особенностью Андрея.

По истечении отведенного самому себе времени шифровальщик перекатился на живот, с трудом оторвал корпус от земли. Он тяжело поднялся на ноги и едва не упал вновь, но устоял, заставив каждый мускул тела сжаться в единый мышечный каркас.

Волошину было уже немного лучше: тошнота отступала, головокружение не так назойливо сбивало с толку, цветовые кляксы пошли на спад. Он еще наблюдал чрезмерную насыщенность красного и зеленого в окружающем пространстве, но, кажется, нервная система легко адаптировалась к новой нагрузке. Теперь можно было проверить, как там африканские коллеги, хотя Андрей сомневался, что в фургоне кто-то выжил.

Машина была разодрана в носовой части и напоминала Терминатора, из грудной клетки которого вырвался механизированный Чужой. От остатков фургона исходили клубы черного дыма. Прихрамывая, Андрей направился к транспортному средству. В глубине души он надеялся, что Джером и водитель еще имеют шансы на спасение, однако глаза наблюдали неоспоримые доказательства обратного. Волошин видел оторванную по локоть руку – предположительно Джерома. Фрагмент конечности валялся в нескольких шагах от фургона и был окружен бледным зеленоватым свечением.

Интуитивно Андрей уловил значение такого оттенка: разрубленная кость и порванные связки агонизировали, вопя о своих страданиях волнами цветового спектра, увидеть которые был в состоянии лишь один человек. Остановившись возле предплечья Джерома, покрытого пылью и усеянного царапинами, Андрей наблюдал истончение эфемерного зеленого контура – из раненых клеток уходила жизненная сила.

Тела же Джерома и водителя оставались на своих местах – хотя бы частично. Оба они представляли собой средоточие нескольких очагов красного и зеленого свечений – травм, несовместимых с жизнью. У водителя отсутствовала половина лица, у Джерома оказались вспороты горло и живот. Кровь обильным водопадом давно вытекла из ран. По неизвестным Андрею причинам остатки энергии еще циркулировали по трупам, но уже совсем скоро телам предстоит стать бесцветными.

Лейтенант не заметил, когда рассеялись тучи и его накрыло лучами жаркого солнца. Он посмотрел направо, по ходу движения фургона. Метров через сто малоизвестная грунтовая дорога совершала плавный поворот и уходила в тропические леса. Андрей посчитал, что идти туда нет никакого смысла.

Тогда, утерев со лба пот, Волошин повернул налево и побрел обратно на базу.

Подобрали Андрея спустя час после взрыва. Хромая и пошатываясь, с лицом, перепачканным в крови, он брел обратным маршрутом по узким улочкам города. Взгляды местных жителей, преисполненные удивления, страха или злобы, абсолютно не волновали Волошина.

Глядя прямо перед собой, будто робот, он продвигался к намеченной цели – в резидентуру военной разведки. Его мобильный телефон оказался безнадежно разбит, и ничего, кроме пешего перемещения, офицеру не оставалось. Андрей не размышлял о трагедии на дороге, не гадал, какого черта именно там оказался ничейный фугас, – его разум был опустошен. Не до мыслей. Оглушенный, контуженный, он даже не подумал о том, чтобы остановить попутку или попросить о помощи местных. Тело двигалось на автопилоте, пока сознание отсиживалось где-то на дальних рубежах.

Андрей боролся с двумя вещами, реально усложнявшими его возвращение на базу: сильнейшим головокружением, периодически норовившим сбить с ног, и дезориентирующей цветовой насыщенностью. Любой предмет окружающего пространства, содержавший в себе хоть частичку красного или зеленого, сразу же бросался в глаза.

Правда, цветовую насыщенность Андрею все-таки удалось немного понизить – благодаря волевому усилию. Приспосабливалась и нервная система, успокаивался зрительный центр. Интересно, подумал Волошин, как подобная нагрузка скажется на его глазах – потом, когда стресс пройдет, а мышцы расслабятся? Что если он вдруг перестанет различать и красный, и зеленый цвета? Станет ультрадальтоником? Или вовсе лишится зрения?

Мысль промелькнула короткой вспышкой и вновь исчезла. Всё внимание Андрей направлял на удержание равновесия и способность идти вперед. Ему нельзя останавливаться – и уж тем более падать. Потому что если он завалится посреди бесконечных лабиринтов города, потеряет сознание – пиши пропало. Пистолет украдут, документы (пусть и подставные) уничтожат, а самого его – неизвестного, безымянного – распродадут на органы или спихнут на рынок рабов.