Этот же прием подойдет и для абзаца, что подтверждает Элис Сиболд в следующем фрагменте: «В том месте, где я была изнасилована (это бывший подземный ход в амфитеатр, откуда артисты выбегали на сцену прямо из-под трибун), незадолго перед тем нашли расчлененный труп какой-то девочки. Так сказали полицейские. И добавили: нечего и сравнивать, тебе еще посчастливилось»[8]. Это заключительное слово героини «Милых костей» резонирует с такой болью и силой, что Сиболд помещает его в заголовок своих мемуаров.
Эти инструменты выразительности стары, как сама риторика. Ближе к концовке известной трагедии Шекспира Макбету сообщают: «Скончалась королева, государь»[9]. За этим удивительным примером выразительной силы порядка слов следуют одни из наиболее мрачных строк в мировой литературе. Макбет отвечает:
Она могла бы умереть и позже;
Тогда для слов таких нашлось бы время.
Все завтра, да все завтра, да все завтра…
Плетутся мелкими шажками дни
До слов последних в книге нашей жизни.
А все «вчера» глупцам путь освещали
В смерть тленную. Погасни же, огарок!
Жизнь – тень бегущая; актер несчастный,
Что час свой чванится, горит на сцене, –
И вот уж он умолк навек; рассказ,
Рассказанный кретином с пылом, с шумом,
Но ничего не значащий.
Поэт имеет одно колоссальное преимущество над теми, кто пишет прозу. Он знает, где закончится строка. Для выразительности он ставит слово в начало строки, предложения, строфы. Нам, прозаикам, приходится управляться с предложением и абзацами, которые что-то да значат.
ПРАКТИЧЕСКИЕ ЗАДАНИЯ
1. Прочитайте речь Авраама Линкольна, которую он произнес под Геттисбергом, и речь Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта». Изучите порядок выразительных слов.
2. С карандашом в руке прочитайте статью на свой выбор. Обведите первое и последнее слово каждого абзаца.
3. Проделайте то же самое с вашими последними текстами. Отредактируйте предложения так, чтобы сильные и интересные слова, которые могут скрываться в середине, появились в начале и в конце.
4. Попросите друзей назвать клички их собак. Запишите клички в алфавитном порядке. Представьте себе, что этот список появляется в рассказе. Поиграйте с расположением кличек. Какая окажется в начале? Какая будет последней? Почему?
Инструмент 3. Активируйте глаголы
Сильные глаголы создают динамику, экономят слова и раскрывают персонажей
Президент Джон Кеннеди признался, что его любимой книгой был роман Яна Флеминга о приключениях Джеймса Бонда «Из России с любовью», изданный в 1957 году. Подобное предпочтение открыло нам больше о Кеннеди, чем мы на тот момент знали, и породило культ агента 007, сохранившийся по сию пору.
Мощь стиля Флеминга заключается в использовании активных глаголов. Предложение за предложением, страница за страницей, любимый секретный агент Великобритании, его прекрасные напарницы и их злодеи-соперники демонстрируют действие глагола (курсив мой. – Р. К.):
Бонд поднялся по лестнице, открыл дверь номера и запер ее за собой. Сквозь раздвинутые шторы в комнату лились потоки лунного света. Он подошел к столу, включил лампу с розовым абажуром, разделся, прошел в ванную и несколько минут стоял под душем… Он почистил зубы, выключил в ванной свет, вернулся в спальню…
Он закрыл окно, наклонился, чтобы выключить настольную лампу, и внезапно замер – из глубины комнаты донесся сдавленный женский смех: «Бедный мистер Бонд! Вы, наверное, устали. Ложитесь спать».
При написании этого фрагмента Флеминг следовал совету своего соотечественника Джорджа Оруэлла, который так писал о глаголах: «Никогда не используйте страдательный залог там, где можете использовать действительный».
Я понял разницу между действительным и страдательным залогом только в пятом классе. Спасибо вам, сестра Кэтрин Уильям. Я долго не мог осознать, в чем именно отличие между ними. Однако позвольте мне сначала развеять распространенное заблуждение. Залог не имеет ни малейшего отношения к времени, в котором используются глаголы. Писатели иногда спрашивают: «Допускается ли писать только в прошедшем времени?» Время глагола определяет, когда происходит действие – в настоящем, прошлом или будущем. Залог определяет связь между подлежащим и сказуемым – кто что делает.
1. Если подлежащее отражает действие глагола, такой глагол называют активным.
2. Если подлежащее подчинено действию глагола, такой глагол называют пассивным.
3. Глагол, не являющийся ни активным, ни пассивным, – связующий, производная форма глагола быть (to be).
Все глаголы в любом времени относятся к одной из этих трех категорий.
Новостные обозреватели часто останавливаются на простых активных глаголах. Рассмотрим лид Карлотты Галл из The New York Times на тему суицида афганских женщин:
Изможденная, закутанная в бледно-голубой хиджаб двадцатилетняя Мадина сидит на своей больничной кровати. Повязки скрывают ужасные незаживающие ожоги на ее шее и груди. Ее руки дрожат. Она нервно держится за ступни, признается, что три месяца назад облила себя керосином и подожгла.
И Флеминг, и Галл используют активные глаголы для усиления повествования, однако обратите внимание на отличия между этими текстами. В то время как Флеминг, рассказывая о приключениях, использует прошедшее время, Галл отдает предпочтение настоящему. Эта стратегия погружает читателей непосредственно в ситуацию, как если бы они – прямо сейчас – сидели возле несчастной девушки, разделяя с ней ее горе.
Как Флеминг, так и Галл избегают усилителей глаголов, которые цеплялись бы к рядовым текстам, как ракушки к корпусу судна:
вроде
как правило
как будто
должно быть
казалось
мог бы
обычно
стал
Соскребите этих «моллюсков» при проверке текста, и корабль вашей прозы заскользит в направлении смысла на всех парусах.
Самый серьезный писатель может злоупотреблять этим инструментом. Если вы «напичкаете ваши глаголы стероидами», вы рискуете породить эффект, который поэт Дональд Холл высмеивает как «ложный цвет», хлам, присущий приключенческим журналам и любовным романам. Умеренность снижает желание впоследствии переписывать получившееся.
В романе «Клуб радости и удачи»[10] писательница Эми Тан тонко управляет сильными глаголами, чтобы как можно ярче изобразить волнующую правду:
И я все еще чувствую, во мне теплится надежда, которая пульсировала во мне той ночью. Я цеплялась за эту надежду день за днем, ночь за ночью, год за годом. Я бы взглянула на свою маму, лежащую в кровати и ворчащую на себя или присевшую на диван. И я знала еще, что худшее, что может быть, однажды прекратится. В моей голове все еще мелькали страшные воспоминания, но сейчас я нашла способ, как с ними справиться. Я все еще слышала ужасную грызню миссис Сорси и Терезы, но я видела и что-то другое… Девушку, роптавшую на нестерпимую боль быть невидимой.
Глаголы Яна Флеминга описывают действия и приключения со стороны, тогда как глаголы Эми Тан отражают внутренние переживания и действия самого персонажа. При этом деятельность также может быть умственной, описывать глубину и силу рассуждений, как это демонстрирует Альбер Камю в эссе «Бунтующий человек»[11]:
