– Тебе надо зарядить маску, – прошептала я.

– Знаю, – огрызнулся он мне в ответ. – У нас нет на это времени.

– Послушай, – я хотела дотронуться до его руки, но вовремя одернула себя. – Надо сделать остановку. Зарядить респиратор, набрать воды. Есть тут что-нибудь по дороге?

– Не знаю, – мой провожатый не повернулся ко мне. Он задышал еще тяжелее. Капля пота черкнула по виску, скатываясь за край маски.

– Давай поищем? – мне очень хотелось выйти. Просто распрямить спину. От продолжительного движения в машине теперь казалось, что земля всегда будет качаться и пружинить под ногами. А еще очень хотелось, чтоб мой несговорчивый провожатый опять задышал спокойно и размеренно.

– Как ты себе это представляешь?

– Не знаю, – я плохо обдумала свое предложение, – просто будем ехать, пока не найдем?

Мой провожатый настороженно посмотрел на меня. Наверное, подумала я, заметил тревогу в глазах. Мелькнуло странное: «О нем когда-нибудь кто-нибудь тревожился?»

– Тебе только тяжелее дышать, – продолжила я, не избегая его взгляда.

– Что, страшно? – прерывисто дыша, обливаясь потом, ответил он мне.

– Нет. Ты в любой момент можешь его снять, – я указала на почти разряженный респиратор, – но не хочешь. Значит, надо его зарядить.

– Хорошо. Смотри по обочинам, – как-то подозрительно быстро согласился мой провожатый.

Взгляду встречались только иссохшие, почти окаменевшие деревья, редкие перекати-поле, пыль, шлейфом сопровождающая машину. Солнце зависло в зените, белело небо… Все одинаковое, одного цвета – и дорога, и небо, где горизонт сливался с шоссе. Больше ничего. Я зажмурилась, я больше просто не могла смотреть в эту пылающую пустоту.

И это случилось, бросилось на меня одной яркой вспышкой сквозь закрытые веки. Призрачная, никому не видимая зеленая волна, холодная, несущая бриз и влагу, опрокинулась на меня. Вздрогнули и развернулись гигантские – прозрачные, не дотронуться – листья, и с ними море, океан свежей, прохладной воды.

«Мираж», – заключила я, тряхнув головой.

– За дорогой следишь? – отвлек меня от исчезающего видения мой провожатый.

– Да, конечно, – я опять уставилась в окно.

Мертвый пейзаж, мимо которого мы двигались под убийственным солнцем, начал меняться. Ровные однообразные просторы искривлялись на глазах. На нас двигалось что-то, что можно было принять за изрубленные холмы, но чем ближе мы приближались к ним, тем более странными, почти нереальными они казались.

Я не могла оторвать взгляда от никогда не виденных мною ранее глыб. Зияли черными дырами провалы в развалинах, что торчали из какого-то странного, серого песка, ржавые остовы угрожающе смотрели в блеклое небо. Не знаю, почему мне стало страшно, и я повернулась к своему провожатому. По выражению его глаз, как и прежде, было невозможно определить, какое впечатление на него произвел этот пейзаж.

– Ты бывал здесь раньше? – не могу сказать, почему я задала ему именно этот вопрос. Задала и сжалась, в ожидании резкого или грубого ответа. Но его не последовало.

Мой провожатый смотрел вперед без прежней жесткости во взгляде. Наоборот, в глазах, отражаясь, плыла невиданная зелень, деревья. По бокам от нас вставали, надстраиваясь этаж за этажом, строения, до неправильного похожие на слепые глыбы. Отражались стекла, мигающие фонари и надписи, предлагающие утолить жажду сладким лимонным напитком. Были там и люди, такие, какими я их прежде не видела. Они спешили, сталкивались друг с другом в бесконечном потоке – и неслись дальше.

Я моргнула, с силой смежая веки. Это не могло быть реальным, не могло отразиться в глазах моего провожатого.

Изрезанные, мрачные глыбы нависали над нами, их становилось все больше. Уже сложно было рассмотреть небо и солнце под их рогатыми сводами. Обломки другой, неизвестной цивилизации, словно часовые, сторожили нас в этом пути, скрывая от лучей солнца. Своды, с проломами, с осыпавшимися в один момент стеклянными вставками, все не кончались. Я обернулась к провожатому – что еще отразится в его глазах? Какой мираж подарит это странное место? Но на этот раз ничего не увидела. Только услышала тонкий всплеск, затем еще один. Этот звук, это воспоминание или мираж были не моими. Они не могли быть моими, я не могла знать, как струится вода в чаше мраморного фонтана посреди каменной площади под палящим, но живым еще солнцем, как звучит эта площадь тысячей живых людских голосов, как блестят монетки на дне фонтана. Но я знала, что точно так же, невидимыми хрустальными колокольчиками звенит в пустыне вода, ключевая, холодная. Я знала это так точно и сильно, будто впитала это в саму себя давным-давно.

– Родники, – уверенно произнесла я, инстинктивно проводя языком по сухим губам.

Я помнила мамины рассказы о них, об этих райских водах, звенящих среди пустынного пекла безмолвия. «Они звучат тихо-тихо, эти подземные воды и только один из пары Связанных, из тысячи таких же пар, связанных на веки вечные, может открыть их», – напевала мне мама перед сном, когда, лежа в постели, я не чувствовала рук и ног от усталости и не плакала даже, скулила, как раненый щенок. «Но, найдя свою пару, он теряет этот дар. Так говорит легенда. Но вместе они выйдут к другому месту, где тысячи родников. Все образуется, доченька», – склоняясь, обдавая тёплым дыханием, шептала мама и обнимала меня, «Да, есть среди мертвых песков место, где сходятся все родники, и оно звенит так, что заглушает страх». Я цеплялась за ее мягкие локоны, заглядывала в глаза – странно, столько раз, а вспомнить их цвет никак не могу – и успокаивалась.

– Родники, – повторила я, до сих пор, несмотря ни на что, свято храня эти сказки. – Слышишь?

– Нет. Их больше никому не отыскать, – произнес мой провожатый сдавленным, осипшим голосом, вдавливая педаль в пол.

Солнце только начинало садиться, а мне уже не верилось, что еще утром я была в Оазисе, что цеплялась за навязанный мне порядок, за размеренное существование. Все это осталось где-то позади. Дорога вычеркивала все это.

– Дефективная! – окликнул меня мой провожатый. – Вернись на землю! Я должен следить? – он указал, что впереди, по правой стороне шоссе, был раскинут цветастый шатер.

– Прости.

Я почти что с радостью откликнулась на «дефективную» – все, что угодно, только бы не быть «Объектом 104».

Яркое пятно плотных тканей сочно виднелось на фоне стремительно падающего за горизонт солнца. От этой буйной пестроты отделилась тщедушная фигурка. Она ловко выхаживала между какими-то лотками. Заметила нас, замахала руками и что-то прокричала, но поднявшийся ветер отнес слова в сторону.

– Давай остановимся. Темнеет, – зачем-то показывая в сторону уходящего солнца, сказала я, облизывая потрескавшиеся губы.

– Хорошо, – не стал сопротивляться мой провожатый, сворачивая в сторону уже активно жестикулирующей нам пожилой женщины.

Мы подъезжали к цветастому шатру. Собранный из разноцветных лоскутов – он отвлекал от безликости пустыни. Глаз отдыхал, находя цветы, птиц, незнакомые узоры на полотняных стенах. Шуршание шин больше не раздражало.

Нас встречали. Действительно встречали. Как давних друзей. Старушка, та, что так махала нам, не стала дожидаться, пока мы проберемся через песок. Она побежала навстречу машине. И ни разу не застряла ногами в песке.

– Мальчик! – кричала она на бегу. – Слышите все? Наш мальчик приехал!

– Никогда не знаю, где наткнусь на нее, – пробурчал тот, кому, очевидно, предназначался этот полный радости возглас.

Из шатра, из-за него начали выходить люди. И клянусь – за масками респираторов скрывались улыбки. Я зацепилась взглядом за цветастые тряпки, заменяющие одежду тем, кто так искренне встречал нас.

– Парень! – раздавалось со всех сторон.

– Тормози колымагу! – кричали моему провожатому.

Он остановился. Вышел. И как будто встал на свое место. Он был здесь, среди этих шумных, смеющихся людей своим. Было это и странно, и как-то приятно. Его затягивал этот цветастый шумный вихрь. Захотелось стать рядом с ним и дать увести себя.